Через деревеньку Пьота приехали мы в главное местечко, столицу кантона, Файдо. Полагают обыкновенно, что здесь начинается климат Италии, потому что в Файдо и в окрестностях растут каштаны и виноград. По дороге из Файдо все еще ревут водопады, хотя с гор, уже зеленеющих: сверху солнце Италии. Оно радужит брызги и серебрит быстрый Тессино. (Я называю реку уже по-италиански). Мне стало жарко: давно ли спутник мой думал о Сибири! Тессино виляет по долине, и мы должны следовать за его течением, переезжая по мостам беспрестанно, с правого берега на левый, с левого на правый. Местечко Giornico лежит по обеим сторонам реки с двумя церквами и с живописным старообразным мостиком; вот и первый италианский виноград, возделанный не по северному, а по Вергилиеву манеру: он не извивается, как в Швейцарии и в Германии, около тычинок, но переплетает деревья и перекладины, кои здесь торчат из тесаного гранита. В Osonia покормили мы лошадей и пустились прямо к Белинцоне, чрез Поллежио, по прекрасной, ровной дороге, где только издали слышен шум Тессино и с правой стороны по угрюмым, мрачным скалам тянулись водопады серебряными нитями, не слышимы для нас, но только видимы; отдаленность скрывала быстроту их; с левой - голые скалы; кое-где зеленеющие площадки с домиками и с часовнями, кои рядами, по уступам гор, возвышались до белеющейся на самой высоте церкви. Эти часовни называются в католических землях Stations, для того что на них останавливаются молиться и отдыхать… обыкновенно они расписаны страстями господними. Все сии часовни и хижины примыкали к церкви. Когда глаза утомлялись красотами природы, я читал записки Гете о сих же местах, к сожалению, слишком краткие и отрывистые. Не он ли подал Шиллеру первую мысль написать трагедию - Вильгельм Телль! Собираясь сам писать поэму "Телль", он сообщил проект свой Шиллеру, в письме из Швейцарии.

Между тем как лошади мои отдыхали, я побрел пешком вперед; солнце грело и сияло; уже не крупный швейцарский фен (Fohn), - ветер, страшный в горах и на озерах Швейцарии, - но легкий, теплый ветерок освежил меня и ослаблял действия яркого, почти летнего солнца (2 ноября). Я всматривался в характеристические картины италианской Швейцарии вокруг меня. В исходе 4-го часа приехали мы в Белинцону, завидев издалека одно из трех укреплений Швейцарской крепости. Остановившись в трактире "Оленя", я поспешил воспользоваться вечерявшим днем и пошел по дороге к Лугано, отделавшись не без труда от ветуринов, кок предлагали вести меня в Камо и в Милан или по другой дороге, до Методика, где следовало сесть на пароход. Я наслаждался вполне прелестию окрестных видов и мирным характером здешней природы. В ней не видно было уже ничего грозного, даже и в самой твердыне Швейцарии: она обезоружила бы самого разъяренного завоевателя - своею миловидностию. Белинцона составлена из трех главных укреплений и лежит между гор, так, что, если хотя слабо будут вооружены сии три высоты, то легко, кажется, отбить всякой приступ. - Это ключ, коим можно запереть Швейцарию от италианцев.

Возвратившись в город, я взобрался на утесы, на коих построено среднее укрепление, откуда любовался городом и облежащими его горами. Сошел в город: улицы кривые, узкие, темные, словом, крепостные. Если вам в них душно, то выдьте за город, по дороге к Лугано: окрестности очаровательны. Зашел в церковь: великолепие храмов Италии уже показывается в колоннах, в мраморах, в живописи; но неизбежно следствие сего великолепия: неопрятность и рубища нищих, у сих храмов сидящих. Кто-то сказал, что в немецких кантонах Швейцарии свиньи опрятнее жителей Тессинского. Если судить по некоторым встречам… О нищенстве я не упоминаю: эта язва Италии и вообще земель католических давно уже явилась на пути моем во всем своем безобразии; в Белинцоне она еще приметнее. Я нанял коляску за 30 франков до Комо, куда выехал 3 ноября, в воскресенье, в 5-м часу утра. Я предпочел не ехать на Мегидин и оттуда озером до Sesto-Calendo; ибо, по описанию Валери, дорога до Мегидина непривлекательна. Почти во всю дорогу до Лугано туман скрывал от меня окрестности: одна только гора Сепеге иногда выглядывала сквозь туманное покрывало. По течению Лугано, проехав несколько деревень, я остановился на минуту у капеллы, в честь Мадонны, - и увидел Луганское озеро, а над ним гору С.-Сальвадор. Здесь начали мы спускаться к Лугано. Объехав город под аркадами церкви, я вышел на берег озера, на коем туман начинал рассеиваться, и солнце проглянуло. В воротную щелочку посмотрел я в монастырь св. Екатерины; в двух шагах от него - другой, Капуцинский; по дороге к Комо остановился я у третьего, также Капуцинского, где по описаниям должна находиться прекрасная картина Лугана. Монах, тучный, но добродушный и услужливый, указал мне ее под одною из аркад монастырских. Из келий монастырских - вид на озеро прелестный! - Всего 30 монахов в этом земном рае; но для Лугано, где выходит только один журнал, - и этого много! Недавно начали обвинять Лугано в ультралиберализме, потому что здесь завелась порядочная книжная торговля - и процветает, благодаря запретительной системе соседей. Пелико напечатал здесь свою тюремную исповедь. Другой выходец публиковал здесь любопытную книгу об австрийском правительстве, и Тессинский кантон преследовал издателя… {10} Здесь же в сем году собиралось и общество швейцарских натуралистов; но, к счастию Австрии, натуралисты не Орфеи: они не одушевят камней. Лугано почитается некоторыми первым италианским городом, но Италия уже в Айроле, где язык и небо Италии, или в Киассе, на границе и таможне австрийской.

Из Лугано, по берегу озера, приехали мы к перевозу porte di Melido. Здесь в 20 минут, на барке, перевезли нас, чрез рукав озера, к пристани Биссоне; но густой туман мешал нам любоваться красотами озера, описанными поэтом Матисоном. Уверяют, что характер окрестных гор Луганского озера напоминает чрезвычайно прибрежные горы островов Отагайти: в том же стиле, по замечанию Бонстетена, разрисованы берега Комского озера. Берегом приехали мы к Capo di lago, последняя деревенька при начале озера. Поворотили к Мендризио, коего окрестности славятся красотами своими. В эту самую минуту служили здесь обедню, и народ в церкви с отворенными дверями и на крыльце лежал простертый, услышав слова спасителя… Такие картины видим только в Италии: они живописны, как ее природа, и принадлежат к характеру здешнего края. В Палерно - то же, но уже в храме, обнесенном гранитными колоннами! На границе, в Киассо, меня не осматривали благодаря открытому листу посла австрийского.

Я опять в Италии!

Пять месяцев и три дня провел я в Швейцарии. Из Киасса до Комо 3/4 часа. Спустился к предместию Комо и увидел озеро: "се lac est le plus beau", что ни говори поэт Фернейский о своем Женевском. Я любовался всею открывшеюся передо мною панорамою озера и осеннею пестротою высоких и населенных берегов его. В Комо я был в прошлом году, и также в воскресенье, но совсем не в том расположении духа, как теперь: все для меня было тогда покрыто каким-то мрачным покрывалом; накануне провожал я К. Т. в Женеву и в Москву и приехал сюда искать рассеяния от грусти, но она усилилась при виде тихого озера, в коем отражались прелести природы, великолепные виллы и вся старина лунообразного, по берегу раскинутого города, над коим разрушается историческая башня Baradello, где Висконти уморил в клетке своего пленника Торриани. В предместий Borgo-di-vico отдал я карточку и письмо от одной приятельницы графу Санназару.

В Комо народ толпился на улицах, вместе с австрийскими солдатами: в Кроатах узнал я полусоотчичей, славян. С одним из ветеранов (на груди коих медная бляха с надписью: veteranus) заговорил я кое-как по-славянски, но мы с трудом друг друга понимали: ибо язык (народ) славянский далек от русского, так и наречие их от нашего. - Покоренные покорители Италии топчат здесь прах Плиния и стерегут отечество Сципионов. В Комо остановился я в том же трактире, в той же комнате над озером, где останавливался прошлого года, заказал обед и пошел к графу Санназару. Вилла его великолепна и на самом выгодном месте. Он выводил меня по всем тропинкам. Дача разрисована и отделана на италиано-английский манер: это жилище лорда Италии, перенявшего кое-что и у русских, например печи. Хозяин живал в Петербурге с графом Литта и представлен был нашему двору. Он охотник до лошадей и показал мне петербургскую упряжь Лопатина, несколько переиначенную на италианский манер. В саду гора с водопадом, с высокой вершины ее стремящимся. Он виден из центральной залы в одно время с озером. Разговорившись о хозяйстве, я узнал, что граф платит едва ли не более 4-й части своего дохода с того имения податьми, между тем как с швейцарского поместья, с всего, получает он до 8 тысяч франков, платит только 100 франков, и то почти добровольно, - на содержание некоторых общественных заведений. "Nulla quies gentium sine tributis" {11} - австрийцы давно постигли силу этого правила во всем его пространстве. После обеда проехался по озеру до виллы Эсте. Прошлого года был далее и, кажется, описал в журнале мое путешествие к виллам Плиния, певицы Пасты и проч.