Ты спрашиваешь меня о новом издании сочинений Шатобриана. Доставлю тебе разбор его примечательного предисловия, {6} в котором часто не у места важничает он: и своим бывшим величием министерским и тем, что _посидел над всеми развалинами_ (Je me suis assis sur toutes les mines): то есть на развалинах египетских, греческих, иерусалимских и - на государственных французских. Но как думать о своей ничтожной, крошечной личности (чья бы она впрочем ни была) при виде сих несокрушимых, утомивших время!

Leur main indestructible a fatigue le Tems.

Но талант автора виден у него и в слабостях человека. Мы еще не все томы получили, но уже прочли "Абенсерага", которого в изгнании мучило отечество (la patrie le tourmentoit). Прелестное и счастливое выражение несчастия, непобедимой тоски по отчизне! Loin des tours vermeilles, il n'y avoit ni fruits agreables, ni fontaines limpides, ni fraiche verdure, ni soleil digne d'etre regarde. Si l'on montroit a quelque banni les plaines de la Bagrada, il secouoit la tete et s'ecrioit en soupirant: "Grenade". {Далеко от башен румяных не было ни приятных плодов, ни источников чистых, ни свежей зелени, ни солнца, на которое можно было бы заглядеться. Указывали ль одному из изгнанников на равнины Баграды, он качал головою и восклицал вздыхая: "Гренада!".} Счастлив, кто может только вздохнуть при этом, а не плакать безутешно! Вся душа рыцарства выражена в следующем ответе. На вопрос Бланки, отвечает Мавр: "Je t'aimerai plus que la gloire et moins que l'honneur". {Я стану любить тебя более славы и менее чести!} Я послал Шатобриану Дашкова книжки о Иерусалиме и о Серальской библиотеке. {7}

Истории Наполеоновой, Вальтера Скотта, выходит, как слышу, шесть томов. {8} В Париже открыли ему архивы. Он пополняет теперь ими недостатки своей рукописи. Будет издавать весною. И в ней, вероятно, так как и во всей истории, будет Гетево: Dichtung und Wahrheit. Постараюсь сообщить тебе или оригинальное, или копию с оригинального письма В. Скотта, к одному англичанину писанного, которое распространяет исторический свет на его авторство. Тут есть ошибки против языка, коих нет в его сочинениях и не может быть в таком классическом авторе, каков он; следовательно, он не один автор своих сочинений: есть исправительный редактор. Прежде он был больше поэт в своих романах; теперь, сказывают, он истощается в воображении и принялся за историю, для коей оно, однако ж, также нужно. Но он, а следовательно, и его воображение теперь зрелее, если и не блистательнее. "L'imagination est comme ces sources, qui ne coulent que le matin et que dessechent au milieu du jour les ardeurs du soleil". {Воображение подобно источникам, которые льются только утром и в полдень иссыхают от солнечного зноя.} Так, или почти так, говорят о нем где-то. Один наш Козлов делает исключение из сего правила: его воображение воспламенилось, когда солнце зашло для него и видимый мир скрылся. {9}

23/11 декабря 1826.

(ИЗВЛЕЧЕНИЕ)

Съезд германских натуралистов в Дрездене. Об энциклопедиях и предисловии Гизо к новой энциклопедии. О лекциях исторических. О французском журнале, до немецкой литературы относящемся. О книге Бутервека. О графине Рек и поэте

Тидге.

…Пришлю при первом случае описание бывшего здесь в сем году съезда естествоиспытателей из всей Германии, с исчислением всего, что читано или о чем рассуждаемо было, и надежд для будущего, от сей умственной деятельности в Германии. Сколько открытий в первом зародыше, сколько новых метод, трудолюбием и гением германским усовершенствованных! Эти семена не затеряются: они сохранятся в журналах, созреют и принесут плод во время свое неуклонным стремлением немецких ученых к расширению области наук и к улучшению метод, столь сильно содействующих порывам гения…

Можно написать прекрасную статью (и назвать ее предохранительною) о разных энциклопедиях, в Германии, Франции и Англии ныне выходящих. В "Revue Encyclopedique" есть предисловие Гизо к "Encyclopedic progressive", издаваемой во Франции, и сравнение плана сей книги с другими того же рода, английскими и немецкими. Он умно, и для француза довольно беспристрастно, судит; но все еще нам не должно увлекаться его рассуждениями о пользе энциклопедий и беречься их. Я не в обыкновенном смысле, страха ради д'Аламберта, охуждаю их, а в отношении к роду познаний, чтением энциклопедическим приобретаемых, и к слишком легкой удобности знать _о многом очень мало_. Статья об энциклопедиях привести может ко многим полезным рассуждениям о народном воспитании и просвещении. А если захочется покритиковать, то и Гизо упрекнуть можно, что сколько он ни желает отстать от французского чванства, все еще думает об одних французских философах, когда говорит, что в XVIII веке философия умозрительная не шагнула, а только пустила в ход свою мелкую монету. А когда жили Кант, Шеллинг, Фихте, Гегель, Якоби, с братиею в Германии, а Дюгальд Стюарт в Англии? Но для Гизо Европа во Франции, а Франция в Париже…

Доставлю также для журнала исчисление предметов (table des matieres), по коему профессор Гассе преподает нам здесь историю. Можно видеть из происшествий и лиц, коими оттеняет и отличает он каждую эпоху, образ и методу его преподавания. К тому же можно самому наполнять его рамы и выводить свои заключения. Точки, на которые он указывает, лучезарны и его исторический фарос довольно верен. Жаль, что для слушателей своих он должен читать по-французски, а не на природном языке.

В Париже и Страсбурге выходит, на французском языке, "Германская библиотека", литературный журнал ("Bibliotheque allemande"). Участники в издании большею частию адвокаты. Тут и старая и новейшая литература, и, кажется, все довольно беспристрастно. Вышло уже девять книжек, в коих я не нашел много нового, но в русский журнал почти все годится…

Хорошею жатвою для русского журнала может быть и книга Бутервека "Мелкие сочинения философского, эстетического и литературного содержания". Вышла только 1-я часть, и в ней литературная аутобиография самого Бутервека: образец сочинений в сем роде и истинно авторское самоотвержение. Он говорит о себе, как о другом; критикует и ценит свои творения строго и осуждает весьма здраво и основательно то, что всей публике в нем нравилось. Тут же есть статья о Шиллере и его сочинениях, прекрасная. Вот что говорит он между прочим: "Поэзия Шиллера родная сестра философии. Она основывается на понятии о бесконечном. По истинному праву слывет он сердцевозносителем (der Herzerhebende). Учители его были Шекспир, Гете. Шиллерова Муза пребывает уныло-задумчивою и тогда, когда улыбается (Schillers Muse bleibt melancholisch auch wenn sie lachelt)". Но главная статья в сей книге для перевода на русский язык: Мысли о литературе. Роды словесности прекрасно означены; замечательно также тут и рассуждение о журналах, разделении их, влиянии на литературу и на народ, различии их от газет, как литературных, так и политических. Автор говорит, что "Английский зритель" и другие английские периодические листы, в том роде писанные, должны служить примером журналистам, желающим придать изданиям своим прочное достоинство, особливо же, если хотят они соединить эстетический интерес с нравственным. Чем более обозреваю область наук и литературы, тем более удостоверяюсь, что весьма легко, с пользою для читателей, действовать благонамеренному журналисту и при самой строгой цензуре. Кажется, Карамзин говаривал, что цензура для таланта то же, что рифмы для истинного поэта…

Когда-нибудь ознакомлю вас и с графинею Рек и с вечерами ее. Она известна своим авторством ("Путешествием в Италию" и сочинением о Каллиостро) и радушием, с коим собирает у себя здешних ученых, литераторов, музыкантов и чужестранцев. У нее живет поэт Тидге, который вчера прочел нам две первые песни своей "Урании". В них много прекрасных стихов и высоких мыслей… {1}