Вследствие сего Валькруасан вошел в сношение с Барской конфедерацией, получил в команду полк и доносил обо всем как Шуазелю, так и Сен-При из разных мест Турции, в коих в 1771 и 1772 годах турецкая армия находилась как в лагерях, так и при осаде крепостей (из Землина. Варны, Карагулы (близ Варны), Исакча, Бабадаха, Босны (близ Силистрии), Рущука, Черновод). В сих-то донесениях нашел я множество подробностей о действиях русской и турецкой армий и о Барской конфедерации. Нередко встречаются имена Репниных, Румянцевых. Я не в праве судить о стратегической важности сих бюллетеней и донесений, но мне кажется, что они могут пополнить и пояснить историю тогдашних военных действий и, _при случае_, пригодиться на самом деле тем, кои захотят познакомиться покороче с театром войны.

Я старался по возможности привести в порядок сии бумаги, коим роспись, мною наскоро составленную, при сем препровождаю, отметив в ней, какие из бумаг находятся в оригинале и какие в копиях. В сей связке были и другие бумаги, к экспедиции Валькруасана не принадлежащие; я также означил их в описи.

Веймар. Тифурт. Дом и кабинет Гете. Письмо к нему В. Скотта

Препровождая к вам письмо Вальтера Скотта к Гете, списанное для меня в Веймаре с оригинала, я выписываю для "Современника" то, что в журнале моем упомянуто о посещении Тифурта и городского дома Гете в Веймаре с канцлером Мюллером, другом и многолетним его собеседником, и с Крейтером, секретарем и хранителем бумаг и книг Гёте.

21/9 июня 1836 Веймар*

{* Я писал это про себя, в тиши трактирной коморки, Zum Erbprinzen, "не думая чувствовать и мыслить вслух", еще менее льстить дружбе, или веку, или Веймару и…

Теперь - я лишь друзей хочу забавить.

Александр Тургенев.}

Поутру отправился я с канцлером Мюллером в Тифурт, где я бывал некогда с мечтами и воспоминаниями, с грустию по умершем брате и с благодарностию к той, которая не чуждалась этой грусти… Она все живет здесь и одушевляет, воскрешает прошедшее, олицетворяет в себе одной - Луизу и Амалию, {1} - и о ней со временем скажет Веймар, как Россия о ее матери: "pertransit benefaciendo". Помню, что в беседке, где Шиллер и Гердер любили и заставляли любить человечество, вырезал я на камне несколько слов благодарности.

Мы вошли во двор скромного, сельского домика, где в продолжение более 40 лет расцветал цвет германской словесности, под благотворным влиянием просвещенной хозяйки-владычицы; где живал каждое лето Виланд; где Гердер, Гете, Шиллер, Кнебель, собирались _мыслить вслух при дворе_, во услышание всей Европы и потомства, водворять в Германии владычество 18-го века, поэзии, философии, прагматической истории человечества и в беседах своих, в сей академии возрожденного германизма, воскрешать Древнюю Грецию, изменяя и возвышая ее христианскою философиею. - Паганизм Виланда не чуждался ни библейской поэзии Гердера и "идей" его о судьбе человечества, ни Шиллеровой религии сердца христианского, ни хладных сомнений всеобъемлющего, но не все постигшего гения Гете-Мефистофеля.

В этом домике все просто как гениальное создание, все миниатюрно, но в миниатюрном отражается великое и возвышенное! Для Германии этот домик то же, что ботик Петра Великого для флота русского, то же, что _летний домик_ его для России.

Тифурт - святыня германского гения, ковчег народного просвещения Поэзия влиянием своим на современников Гердера, Шиллера и Гете созидала историю, приготовляла будущее Германии и сообщала новые элементы для всей европейской литературы, для Байрона и Вортсворта, для исторического ума Гизо и Фориеля (о нем сказал кто-то: "C'est le plus allemand des savans francais"), для души, которая все поняла и все угадала и все угаданное и постигнутое в Германии передала Франции и Европе, для души - Сталь; наконец, для нашего Жуковского, которого, кажется, Шиллер и Гете, Грей и Вортсворт, Гердер и Виланд ожидали, дабы воскликнуть в пророческом и братском сочувствии:

Мы все в одну сольемся душу.

И слились в душу Жуковского. - Этому неземному и этому _лучшему своего времени_ "dem Besten seiner Zeit", этой душе вверили, отдали они свое лучшее и будущее миллионов! Гений России, храни для ней благодать сию. Да принесет она плод свой во время свое.

Веймарский мой cicerone, Мюллер, был и сам два года одним из собеседников сих корифеев немецкой словесности, и его часто приглашали в круг их. - Виланд был одним из старейших членов тифуртской беседы и написал здесь большую часть своих сочинений. Гете провел здесь лучшую часть поэтической и долговременной жизни своей.

Мюллер выводил меня по всем комнатам и в каждой показал мне все предметы, все бесценные безделки, кои напоминают герцогиню и друзей ее, просветителей Германии. По стенам и во всех уголках, - так что нет ни одного незанятого местечка, - ландшафты, портреты, напоминающие тогдашнюю эпоху, тогдашний мир веймарский и тифуртское житье-бытье. Владетельный великий герцог, страстно любящий Тифурт, присылает сюда все, что имеет для него или для семьи его какую-либо цену, сливая, таким образом, родное со славою века и священные тени минувшего сближая с милыми ближними своего времени и своего сердца: эта кладовая гения и сердечных воспоминаний служит для него приютом и убежищем во всякое время года; здесь более, нежели где-либо, для потомка Бернгарда, воспетого Шиллером,

Много милых теней, восстает!

Столовая, гостиная, кабинет незабвенной герцогини - все сохранено в первобытном виде, и все осталось на прежнем месте; рука человеческая не изменила их, время их еще не коснулось, и хозяйка и гости ее как будто бы удалились в кущу рощей и в беседке забыли и время и приют свой, их еще все ожидающий. Вы видите рукоделья, шитье хозяйки: за стеклом опахало ее. В верхнем этаже - комнатки-клетки, но и там все посвящено воспоминанию. Наконец, Мюллер описал мне весь прежний тифуртский быт, всю старину, указал место, где собиралось общество, где беседовала герцогиня наедине с мудрецами своими. - Оттуда провел он меня в парк, в беседку, где она проводила с ними послеобеденное время, иногда приносили туда и обед. Мы взглянули на памятники Виланду, Гердеру, дяде нынешнего герцога, умершего на поле сражения противу французов, в саксонской службе: Гете дал идею для памятника и сочинил надпись.

Перед вами аллея в гору, на вершине коей какая-то статуя. - Мы перешли мостик чрез неумолкающую Ильму. Здесь часто останавливались, разговаривали, мечтали поэты-философы Веймара. Гете разыгрывал на берегу Ильмы и на самом мостике одну из пиес своих.

Klein bist du und unbedeutend unter Germaniens Flussen,

Aber du hast gehort - manches unsterblich' Lied.

В рассказах и воспоминаниях о прошедшем мы обошли весь парк и возвратились в Веймар.

После обеда заехал ко мне обер-гофмаршал Белке сказать, что великая княгиня желает, чтобы на вечеринке у гр. С‹анти› я остался только до 8 1/2 часов, а остальной вечер провел бы у е‹е› и‹мператорского› в‹еличества›.

Я успел пробежать в прекрасно устроенном музее несколько литературных и политических журналов; в 6 часов зашел ко мне Мюллер, и мы отправились в дом Гете, где уже ожидал нас Крейтер. - Я вошел в святилище с благоговением; у самого входа на полу приветствие древних: "Salve". Гете видел эту надпись в Помпее.

Кабинет Гете о трех окнах, низкий и без всяких украшений. Посреди комнаты круглый стол простого, некрашеного дерева, по стенам такие же шкафы с выдвижными ящиками: в них бумаги, минералы, монеты и всякая всячина. На простых креслах подушка, под креслами для ног сидевшего- другая. - У стены еще стол, на котором Гете писал стоя; он наполнен черновыми бумагами; многие из них диктованы Гете секретарю его. Мне позволили взять три лоскутка с помарками и с исправлениями рукою Гете: сии лоскутки в числе драгоценнейших моих аутографов и хранятся с письмами Шатобриана, Александра Гумбольдта, Баланша, Кювье, Бонштетена, Иоанна Мюллера, Шлецера, Вальтера Скотта и проч. В альбуме нашел я имена посетителей этой святыни и русские стихи к Гете: