После лекции мы возобновили знакомство, и я зашел к нему после обеда. Современная история занимает его; он сам был некогда журналистом в Берлине, где не все его любят. После 4-й части своей Всеобщей истории он покоится на лаврах, обрабатывая только свои лекции. Скоро займется 5-ю и последнею частию своей истории. Обыкновенно я спрашиваю знатоков такого разбора, как Лео, о новых книгах; он наименовал мне одну, неизвестного автора, в Базеле изданную, как примечательную в своем роде: "Das gottliche Recht und die
Verstandes triigen"; вышла у книгопродавца Шпитлера.
Отобедав наскоро в трактире, я отправился в книжную лавку Цвечкена,, просмотрел новости ученой литературы, обошел часть города и в 4 часа опять явился в университетское здание, где преподаются почти все лекции. От 4 до 5 слушал опять Гезениуса археологию. Это его любимая наука, и книга его признана классическою. С какою подробностию описывал он: die Stiftshutte устроение оной; в ней горел огонь беспрестанно, зажженный Иеговой, "coelo delapsus", все снаряды, орудия, сосуды, явства (артос), подсвешники, размер и форму оных, святую святых - кивот, и проч. Он предложил мнение ученых ориенталистов о каждой части кивота; о херувимах, их назначении; описание храма Соломона также с величайшею точностию; его положение, устройство. Одно из лучших описаний сего храма сделано недавно нашим дерптским ученым, Кейлем, 1840. Жаль, что Гезениусу неизвестно творение Ланчи, профессора и аббата римского, где многое объяснено иначе; но я верю более Гезениусу. Фолиант Ланчи, с превосходными рисунками, о еврейских древностях напечатан в Риме.
От 5 до 6 слушал я древнюю историю у Дункера, экстраординарного профессора, сына парижского книгопродавца, моего знакомого (я закупил у него теперь книг рублей на 150). Дункер читал: о происхождении демокрации в Афинах, кажется, более по Беку (Бек, берлинский знаменитый археолог). Он разбирал внутреннее устройство Афинской республики ясно и удовлетворительно. У Дункера мало слушателей; но он еще только в начале своего академического поприща, и сам 27 лет: только в Германии можно в сем возрасте быть глубоким ученым и истинным профессором. Вообще университет в Галле, как и все университеты в Германии, теперь не так богат студентами, как прежде, когда число их простиралось до 2000. Ныне только около 800; но Гезениус, Толук, Мюллер, Эрдман поддерживают еще древнюю славу его; гальские ученые ведомости еще читаются в ученой Европе; но всего более - по крайней мере для меня - процветает Галле рассадником благочестия и христианского милосердия, насажденным бессмертным Франком: сиротским училищем, школою для миссионеров и библейскою типографиею, рассылающею слово божие во все концы вселенной. Я уже описывал прежде сии заведения, возрожденные лептою Франка и его сподвижников; ветви сего древа внутреннего благочестия расширились и покрыли плодами своими не одну Европу, но и сидевших в сени смертней. Вера в провидение возрастила сие древо, сие зерно горчишно, Франком брошенное в землю. Я поклонился еще раз его памятнику, окруженному рядом огромных зданий, в коих помещаются школы, типография, книжная лавка и многие другие институты. Нимейер, сын знаменитого педагога, хотя и неолога, последовал отцу в устроении франковских заведений. Лучшею чертою в жизни короля Фридриха Вильгельма III есть постоянство, с коим он, в самое критическое время своего царствования, благодетельствовал франковским заведениям; когда Наполеон громил его государство и оно распадалось на части, король не ослабел в щедротах своих к сиротам и к школе Франка (богу поручил их первоначальный установитель, а "в семействе бога нет сирот", сказал наш Жуковский), и Фридрих Вильгельм пребыл отцом их в годину искушения - на верху славы и счастия, после Иенайской битвы и в стенах Парижа. Его называют вторым основателем сих заведений, вторым Франком (король гордился быть первым после нищего). В конце XVIII столетия доходы уменьшились до того, что уже помышляли ограничить школы, уменьшить число воспитанников. Уже, когда в 1799 году Фридрих Вильгельм III оживил их своим присутствием и щедротами, он прибавил 4 тысячи талеров ежегодно в пользу педагогического института и сиротского дома. В 1806 году (в какую страшную годину для Пруссии!) король ознаменовал столетнюю благодетельную деятельность сего рассадника просвещения и благочестия новыми дарами, хотя ему представляли уже об ограничении средств, коими он существовал. Вместо сего Фридрих Вильгельм III обеспечил содержание сих заведений и на будущее время указом, подписанным в Потсдаме 26/14 апреля 1806 года. Иенайское побоище и политический хаос, в которое Германию погрузили Наполеоновы победы, ненадолго приостановили благодетельное влияние королевской попечительности о сиротах Франка. Уже из Шомона 2 мая/20 апреля 1814 года, следовательно, прежде совершенного торжества и прежде совершенного возрождения Пруссии и восстановления порядка в финансах и в источниках государственных доходов, король отвечал директорам франковского института, обещая им вспоможение, и послал им из своих собственных доходов 1000 червонцев. Впоследствии дары и привилегии умножились, и в 1829 году, на самом месте, где процветает дело Франка, воздвигнут ему памятник. Колоссальная статуя его, у подножия коей с благодарным благоговением взирает на него Сирота (в слепках во всей Европе известный), стоит посреди зданий, воздвигнутых Франком при жизни его на суммы, им собранные. Здесь приличнее бы увековечить память его одною надписью, посвященною британскому зодчему Врену, "Si monumentum quaeris - circumspice!" или сказать, как Державин Бецкому: "И камни здесь твой труд гласят!". Но сколь живые монументы (краснейшие памятников сих!) говорят о Франке (как о нашем Бецком: дома воспитания): сироты, _живые и мертвые_ благовестники, т. е. миссионеры и библии! Я прошелся по длинному двору, разделяющему два ряда зданий, где прогуливались ученики и сиротки; вместе с ними еще раз подошел к памятнику с молитвою в сердце, которую, казалось, и они разделяли. Это сердечное умиление пред их благотворителем нас как-то сблизило в сию минуту: они понимали меня, я угадывал их сердце; мы простились как единомышленники. Жизнь и подвиги Франка - вот мое любимое бессмертие! вот моя любимая слава, на земле непроходящая и в небе дозревающая!
В блаженном расположении духа пришел я к философу Эрдману - на чай! Мы разговорились о его занятиях: он издает биографию и полные сочинения Лейбница - и ему пригодились мои рукописи из нашего архива; юн узнал из них, что Лейбниц был русским тайным юстиц-ратом и получал 1000 ефимков жалованья от Петра I: в сие звание пожалован он указом, подписанным в Карлсбаде 1 ноября 1712 года. Так как, может быть, немногим и из русских указ сей известен, то я его сообщаю вам вполне: "Мы, Петр первый, царь и самодержец всероссийский, и пр. и пр. и пр. Изобрели Tvibi за благо всемилостивейше Курфирштского и Княжаго Брауншвиг-Люнебургского тайного юстиц-рата Годфрида Вильгельма фон Лейбница, за его нам выхваленные, и от нас изобретенные, изрядные достоинства и искусства, такожде в наши тайные юстиц-раты определить и учредить: чтобы нам, понеже мы (такожде известны, что он ко умножению математических и иных искусств, к произыскиванию гистории и-к приращению наук много вспомощи может, и его ко имеющему нашему намерению, что науки и искусства в нашем государстве в вящей свет произошли, употребить, и мы для вышеупомянутого его чина нашего тайного юстиц-рата годовое жалованье по тысяче ефимков ему определить изволим, которые от нас ежегодно исправно заплачены быть имеют. И к сему мы надлежащий указ дать изволим; а его служба начинается с нижеписанного числа. В уверение того сие за нашим собственным рукописанием и собственныя нашея печати дане в Карлсбаде ноября в первый день 1712 года". Подписано государевою рукою: "Петр". {6}
Эрдман сносился с Гурауером, издателем неизвестных сочинений Лейбница, о некоторых письмах и проектах сего философа, увезенных маршалом Мортье из Брауншвейга; но все еще недостаточно объяснено, которые из них известны публике. От Эрдмана пошел я к Толуку, где уже нашел и Лео. Мы разговаривали о богословах нашего времени, об историках и проч. В 10 1/2 я был уже в трактире. Лео проводил меня.