Возвратился из аббатства Рекамье, где нашел Токвиля с женою, m-me Tastu, Шатобриана, Баланша, герцога Розена, и умно-говорливого племянника Рекамье. От возрождения разных журналов, получающих новую форму и новую или несколько иную жизнь, как например "La Presse", перешел или спустился разговор до фельетонных романов: "Вечный жид", "Таинства Парижа" и проч. "La Presse" со 2 декабря увеличит объем и листы свои; она более займется политическою и серьезною литературою. Ламартин будет помещать в ней "Историю жирондистов", если не вполне, то большими отрывками. Такие сотрудники могут подорвать "Constitutionnel", хотя фельетонный роман дал ему такую популярность, что в провинциях нанимают чтение по часам - до 3 часов утра! - Спор между Баланшем, m-me Recamier и m-me Tastu зашел о том, до какой степени вредят нравственности читателей и, следовательно, всей публике эти романы, кои поносят или клевещут самые богоугодные заведения, чтобы подольститься к господствующему вкусу, смешивая les associations religieuses с иезуитскими кознями, - Sue уверяет, что хлебника его хотели подкупить иезуиты, чтобы отравить его.

Д'Эстурмель положительно знает, что Ламартин запродал себя на всю жизнь, прошедшую и будущую, так же как Шатобриан, т. е. продал за несколько сот тысяч право на старые свои сочинения и на все новые, и именно на "Историю жирондистов", которая едва ли не распространится, и на историю всей революции. Отныне все, что он напишет, принадлежит не ему.

Прочел статью в "New Quartely Review" _о политическом, нравственном и литературном состоянии Франции_; она мне во многом очень понравилась; обсуживает многое и многих беспристрастно; между прочим, напоминается, что мы не знали; современность первоклассных мужей нашей эпохи: Шатобриан, Наполеон, Кювье, Вальтер Скотт, Веллингтон одногодки - все они родились в 1769 году. Выхваляя книгу Ranee "The freshness of its colouring and the vivacity of its emotions", рецензент прибавляет: "A poet of the school of sir Robert Southey has said: The courser with his nostrils of fire who flies over the sand of the desert, never grows old - he dies".

Корреспондент Review упомянул и о здешней выставке художественных произведений, заметив, что подделка (imitation) в мануфактурных произведениях показывает уменьшение если не роскоши, то богатства, в одних руках сжатого. Разделение достатка на мелкие или умеренные части видимо в сей замене дорогих материалов дешевыми. "Поддельные бриллианты, поддельное золото, серебро и все драгоценные вещества. - Камень подражает мрамору; дерево заменяет камень; бумага заменяет дерево,потом механика, заменяющая руки и т. д. - Как последнюю черту я приведу девиз, вырезанный на медали, которая раздавалась в награду первым фабрикантам на выставке. Медаль представляет Францию, венчающую Гения мануфактуры, с сими словами: _от тебя мне богатство, от меня тебе честь_. - Сказав противное: от тебя мне честь, от меня тебе богатство, они выразили бы мысль более благородную и более просвещенную; но зато избранная ими надпись справедливее".

В последнем нумере "Revue des Deux Mondes" прекрасная статья об английских essayst-ax, и именно о канонике Сиднее Смите, коего я знавал и любил в Лондоне и встречал во многих замках Шотландии и Англии. Он был одним из первых и главных учредителей "Edinburgh Review"; кроме Горнера (коего брата знаю), я знавал их всех: Jeffrey, Муррая, Гамильтона, Брума и проч. Желал бы прочесть сочинения С. Смита: он почитался остроумнейшим писателем и даже проповедником-юмористом. - Чаще всего я встречал его у Галама (историка средних веков и английской конституции), у Макинтоша (историка Англии), у Брума и Ландсдоуна и, помнится, в Шотландии у Джеффрея и Муррая, соиздателей "Edinburgh Review", ныне шотландских лордов-судей. Какое блистательное поприще совершили все сии журналисты! И не подлыми средствами. Жаль одного: они поссорились с Вальтером Скоттом, который после размолвки с ними до самой кончины не брал в руки "Эдинбургское Review", хотя сначала сам ободрял и набирал издателей: первое я слышал или от биографа и зятя его Локарда, или от одной из дочерей В. Скотта.

Я читаю теперь новую книгу: Schlozer. "Ein Beitrag zur Litteraturgeschichte des 18-ten Jahrhunderts", von Adolf Bock. 1844. - Кроме введения, которое темнотою и каким-то неярным взглядом на науки и на людей вообще того времени мне не совсем понравилось, в книге сей превосходно оценены заслуги Шлецера как историка, как педагога, как журналиста и публициста, как писателя о политике, о государственном праве и вообще, как коренного и почти первейшего пробудителя здравых политических идей в Германии; но до французской революции, и, следовательно, не ею и не ее проповедниками увлеченного, хотя, впрочем, Шлецер много заимствовал из либеральных авторов французского 18-го века, коих знавал лично: Вольтера, Goguet ("Histoire des lois"), Дегинья и проч. Я узнал из сей книги много подробностей и важных анекдотов из жизни Шлецера, мне неизвестных, хотя я многое знал и знаю о нем другим, и даже немцам неизвестное.

В этой умной и почти пылкой характеристике Шлецера Боком - выставлен он во всех главных действиях своих, как ученый и политик. Она напомнила мне небольшую аутобиографию Шлецера, в коей так много важного и для русской истории, при конце Елисаветы и в первые годы Екатерины II, особливо по части литературно-исторической. У нас малоизвестна эта аутобиография старика Шлецера. Биография отца, сыном его московским профессором Христианом Шлецером написанная, не заменяет краткой отцовской, хотя и в двух томах. Христиан был плохой ценитель отца: он имел много материалов после него, из коих некоторые и мною ему доставлены; но он не умел вполне ими воспользоваться и был как бы вынужденным энтузиастом (enthousiaste oblige) отца; между ними не было большой симпатии, хотя они и одними науками занимались. Отец любил более дочь свою (Доротею Роде), которая до совершеннолетия своего уже тешила его отцовское самолюбие; в 50-летний юбилей Геттингентского университета возведена в докторское достоинство и помогала ему сочинять книги! Да какие же! О рудниках русских и их произведениях, с математическими вычислениями! За то и он оставил, вдохновенный родительскою к ней нежностию, - едва ли не лучшие по себе памятники в книжках, для нее сочиненных. Weltgeschichte fur Kinder, Vorbereitung dazu - и т. д. И теперь я прочитал в книге Бока очень умный и беспристрастный разбор этим книжкам. - _Теория статистики_ его превосходная, если не лучшая и для нашего времени (по ней венгерец Швартнер, ученик Шлецера, составил лучшую в его время, а может быть, и теперь статистику Венгрии, и примечательно то, что земля, тогда полудикая в Европе,, имела лучшую статистику). - Потом любопытна весьма поздно вышедшая политика, или Staatslehre, Шлецера, где все начала, коими ныне европейские умы движутся, уже обозначены и объяснены были: и в этом после Мозера Шлецер был первый, и в этом, конечно, он не без недостатков; но он - Лютер в политике тогдашней: и папа и Мария Терезия страшились его приговоров: вы найдете тому доказательства в его книжке. Мария Терезия в совете своем не смела решить дела против политической своей совести, сказав министрам своим: а что скажет Шлецер в своем "Staatsanzeiger"?

Вот последние перед смертию стихи, при жизни не разгаданного, преждевременно для друзей, для себя же и для провидения благовременно умершего Новалиса:

Re…

Was passt, das muss sich runden,

Was sich versteht, sich finden,

Was gut ist, sich verbinden,

Was liebt, zusammen sein;

Was hindert, muss entweichen,

Was krumm ist, muss sich gleichen,

Was fern ist, sich erreichen,

Was keimt, das muss gedeihn.

Gieb treulich mir die Hande,

Sei Bruder mir, und wende

Den Blick, vor deinem Ende,

Nicht wieder weg von mir:

Ein Tempel, wo wir dienen,

Ein Ort, wohin wir ziehen,

Ein Gluck fur das wir gluhen,

Ein Himmel mir und dir!