— Сами остерегайтесь, — нетерпеливо отвечал капитан, — я не расположен выслушивать угрозы.

— Я не угрожаю вам, я только предупреждаю. Вы уже совершили сегодня один промах, и не стоит делать еще более серьезную ошибку сегодня вечером, настойчиво отказываясь меня принять.

Такой ответ поразил капитана и заставил его призадуматься.

— Но, — сказал он минуту спустя, — если я соглашусь вас впустить, то кто мне поручится, что вы меня не предадите. Ночь темна, и вы можете с собой провести огромную толпу, так что я и не замечу.

— Со мной один только товарищ, за которого я отвечаю, как за себя.

— Гм! — сказал капитан еще в большей нерешительности. — А кто мне за вас поручится?

— Я сам.

— Кто же вы такой? Вы говорите на нашем языке так хорошо, что можно принять вас за одного из своих соотечественников.

— Пожалуй, с натяжкой можете. Я — канадец, а зовут меня Транкилем.

— Транкиль! — воскликнул капитан. — Значит, вы знаменитый лесной охотник, прозванный «Тигреро».

— Не знаю, насколько я знаменит. Все, что я с уверенностью могу сказать, это то, что я тот самый человек, о котором вы говорите.

— Если вы на самом деле Транкиль, то я вас впущу. Но что за человек ваш товарищ?

— Черный Олень, верховный вождь племени Змеи.

— О-о! — пробормотал капитан. — Что же ему здесь нужно?

— Это вы узнаете, если пожелаете нас впустить.

— Хорошо, можете войти! — крикнул капитан. — Но знайте, что при первом признаке предательства вас и вашего товарища убьют без сожаления.

— Вы сделаете это с полным правом, если я нарушу данное вам слово.

Капитан, отдав охотникам приказ быть готовыми к любой случайности, приказал опустить подъемный мост.

Транкиль и Черный Олень вошли.

Оба были безоружны, насколько можно было заключить по их внешнему виду.

Видя столь явное выражение доверия, капитан устыдился своих подозрений, и когда подъемный мост убрали, он отпустил конвой, оставив для своей охраны одного лишь Ботрейла.

— Следуйте за мной, — сказал он обоим пришельцам.

Те молча поклонились и пошли с ним рядом.

Они дошли до башни, не сказав ни слова.

Капитан ввел их в комнату, где находилась в одиночестве миссис Уатт, погруженная в сильнейшую тревогу.

Капитан подал ей знак, чтобы она удалилась. Она бросила на него умоляющий взор, который был ему понятен, и так как он более не настаивал, она молча осталась сидеть на своем месте.

У Транкиля на лице было то же спокойное и открытое выражение, с которым мы уже знакомы, и в обращении его не было заметно ничего такого, что бы обличало в нем враждебные намерения по отношению к колонистам.

Черный Олень, напротив, был мрачен и суров.

Капитан предложил гостям занять места у камина.

— Садитесь, господа, — сказал он им, — вы должны согреться. В качестве друзей или врагов приходите вы ко мне?

— Задать этот вопрос легче, чем на него ответить, — добродушно сказал охотник. — Пока намерения наши мирны. От вас, капитан, зависит, в каком настроении мы вас покинем.

— Во всяком случае, вы не откажетесь закурить?

— Теперь, по крайней мере, прошу нас извинить, — отвечал Транкиль, который, по-видимому, взял на себя обязанность говорить и от своего имени, и от имени своего товарища. — Мне кажется, лучше сейчас же решить дело, которое нас сюда привело.

— Гм! — произнес капитан, озадаченный в душе этим отказом, не предвещавшим ему ничего хорошего. — Говорите, в таком случае, я вас слушаю. С моей стороны препятствий к мирному решению дела не будет.

— Я желаю этого от всего сердца, капитан, тем более что я нахожусь здесь с единственной целью устранить последствия, которые могут быть вызваны недоразумением или минутной запальчивостью.

Капитан поклонился в знак признательности, и канадец начал свою речь.

— Вы, senor caballero, старый солдат, — сказал он, — поэтому лучше всего быть с вами кратким. Вот в двух словах цель нашего прихода: пауни обвиняют вас в том, что вы вероломно захватили их селение и перебили значительную часть их родных и друзей. Так ли это?

— Я действительно захватил селение. Но на это я имел право, так как краснокожие отказались отдать мне его добровольно. Я отрицаю, что это было сделано вероломно. Напротив, пауни предательски поступили со мной.

— О-о-а! — вскричал Черный Олень, быстро поднимаясь с места. — У бледнолицего во рту лживый язык.

— Успокойтесь! — воскликнул Транкиль, заставляя его снова сесть. — Дайте мне самому распутать этот клубок. Простите, капитан, что я настаиваю, но вопрос серьезен и истина должна быть выяснена. Ведь вожди племени дружественно встретили вас при вашем прибытии?

— Действительно, первоначальные наши отношения были дружескими.

— Отчего же они перешли во враждебные?

— Я уже сказал: потому что они, вопреки данному ими клятвенному слову, отказались уступить мне это место.

— Как! Уступить вам это место?

— Разумеется, ведь они продали мне эту землю.

— О-о! Капитан, это требует объяснения.

— За ним дело не станет, я вам докажу свою правоту, продемонстрировав купчую крепость.

Охотник и вождь обменялись удивленными взглядами.

— Я тут ничего не понимаю, — сказал Транкиль.

— Подождите минутку, — сказал капитан. — Я сейчас найду ее и покажу вам.

Затем он вышел.

— О, сударь, — произнесла молодая женщина, с мольбою складывая руки, — постарайтесь помешать столкновению.

— Увы, сударыня, после такого оборота дела это будет очень трудно, — печально ответил охотник.

— Вот смотрите, — сказал капитан, входя и показывая гостям купчую крепость.

Обоим было достаточно одного взгляда, чтобы различить плутовство.

— Документ этот подложный, — сказал Транкиль.

— Подложный? Это невероятно! — в изумлении вскричал капитан. — В таком случае я был гнуснейшим образом обманут.

— К несчастью, так и случилось.

— Как же быть? — машинально пробормотал капитан.

Черный Олень встал с места.

— Пусть услышат бледнолицые, — сказал он, — слова вождя, которые он сейчас скажет.

Канадец хотел вмешаться, но знак вождя заставил его замолчать.

— Моего отца обманули. Он — честный воин, и голова его убелена сединой. Ваконда наградил его мудростью. Пауни также справедливы, они хотят жить в мире с моим отцом, так как он не виноват в том, в чем его упрекают. Ответственность падает на другого.

Начало речи произвело благоприятное впечатление на слушателей, в особенности на молодую мать, которая чувствовала, как исчезает ее беспокойство и на его место в сердце проникает радость.

— Пауни, — продолжал вождь, — возвратят моему отцу все взятые у него товары. Он, со своей стороны, даст обещание покинуть места охоты пауни и удалиться со всеми пришедшими с ним бледнолицыми. Пауни откажутся мстить убийцам своих братьев, и вражда между краснокожими и бледнолицыми прекратится. Я сказал.

После этих слов воцарилось молчание.

Присутствующие были поражены. Условия эти принять было немыслимо, война была неизбежна.

— Что скажет на это мой отец? — спросил вождь по прошествии минуты.

— Увы, вождь, — печально ответил капитан, — я не могу согласиться на подобные условия, это немыслимо. Все, что я могу сделать, это удвоить первоначальную плату.

Вождь презрительно пожал плечами.

— Черный Олень ошибся, — сказал он с презрительной улыбкой, — у бледнолицых действительно лицемерный язык.

Невозможно было объяснить вождю истинное положение вещей. Со слепым упорством, составляющим особенность его расы, он не хотел ничего слушать, и чем больше пытались доказать ему, что он не прав, тем сильнее он убеждался в противном.

В час ночи канадец и Черный Олень удалились, причем капитан проводил их до укреплений.

Когда они ушли, Джеймс Уатт в глубокой задумчивости вернулся в башню. На пороге он споткнулся о довольно объемистый предмет. Он нагнулся, чтобы его рассмотреть.

— О, — вскричал он поднимаясь, — так они в самом деле думают воевать! By God! Они меня узнают!