— By God! — бормотал американец, переходя от трупа к трупу. — Эти несчастные дикари убиты искусною рукой! По крайней мере, им не долго пришлось мучиться, потому что, получив такие раны, они, наверное, сейчас же отдали душу Богу.

Так добрался американец и до того места, где лежало тело Голубой Лисицы. На груди его зияла широкая рана.

— Э-э! Вот и наш достойный вождь! — заметил охотник. — Ловкий удар! Посмотрим, однако, нельзя ли привести его в чувство.

Он наклонился над неподвижным телом и приставил лезвие клинка своего кинжала ко рту индейца.

— Он не шевелится, — продолжал американец с видом отчаяния. — Кажется, я только напрасно вынимал кинжал из ножен.

Между тем, посмотрев через несколько минут на клинок, он заметил на нем следы слабого дыхания, так как клинок слегка потускнел.

— Эге, да он еще не умер! Пока душа еще в теле, можно надеяться на выздоровление. Попробуем.

После этого замечания Джон Дэвис зачерпнул воды в свою шляпу, прибавил туда немного водки и принялся заботливо обмывать рану индейца. Затем он начал ее исследовать и нашел, что она не глубока и что, следовательно, потеря сознания вызвана исключительно большой потерей крови. Ободренный этим вполне справедливым выводом, он истолок в порошок между двумя камнями несколько листьев орегано [28], сделал из них нечто вроде припарки, приложил ее к ране и основательно перевязал последнюю прутом из тонкой коры. Затем он разжал своим кинжалом зубы раненому и влил ему в рот большой глоток водки из своей фляги.

Старания американца увенчались успехом почти сейчас же. Вождь глубоко вздохнул и сразу открыл глаза.

— Браво! — вскричал Джон в восторге от столь неожиданного для него результата. — Мужайтесь, вождь, вы спасены! By God! Вы можете похвастаться своим возвращением из далекого путешествия.

В течение нескольких минут индеец не мог по-настоящему прийти в себя, бросая кругом испуганные взгляды, не понимая ни того, в каком положении он находится, ни того, какая обстановка его окружает.

Джон заботливо наблюдал за индейцем, готовый оказать ему нужную помощь, но пока нужды в ней не было. Мало-помалу краснокожий приходил в себя. Глаза его утратили испуганное выражение. Он выпрямился на своем ложе и, протянув к своему лбу, на котором выступил обильный пот, правую руку, спросил:

— Значит, битва кончилась?

— Да, — ответил ему Джон, — и притом полным нашим поражением. Прекрасная же осенила нас мысль одолеть этого демона!

— Так он убежал?

— Как нельзя лучше, не получив ни малейшей царапины, а только уложив наповал человек десять ваших воинов и размозжив голову моему бедному товарищу Джиму.

— О-о! — глухо пробормотал индеец. — Это не человек, а злой дух.

— Считайте его кем вам будет угодно, by God! — вскричал Джон. — Это для меня безразлично, так как я не теряю надежды снова с ним встретиться.

— Да избавит Ваконда моего брата от этой встречи, потому что демон его убьет.

— Все может статься. Если этого не случилось сегодня, то во всяком случае не по его вине. Но пусть он теперь держит ухо востро! Может случиться, что когда-нибудь мы сойдемся с ним лицом к лицу в равном бою, с одинаковым оружием, и тогда…

— Какую силу имеет в борьбе с этим человеком оружие? Разве не ясно, что тело его неуязвимо?

— Гм! Это возможно, но оставим пока этот разговор и займемся делами, не терпящими отлагательства. Как вы себя чувствуете?

— Лучше, гораздо лучше. Лекарство, положенное на рану, очень мне помогло. Я чувствую себя просто прекрасно.

— Тем лучше. Теперь вы часа два или три отдохните, я за вами присмотрю, а потом мы поищем выход из того скверного положения, в которое попали.

Слыша эти слова, индеец улыбнулся.

— Разве Голубая Лисица — старая трусливая баба, чтобы зубная боль сделала его неспособным двигаться?

— Я знаю, вождь, что вы доблестный воин, но существует предел человеческих возможностей, который не следует преступать, и, несмотря на всю свою храбрость и силу воли, вы наверняка потеряли много сил из-за обильного кровотечения, вызванного вашим ранением.

— Спасибо, брат, я слышу слова друга, но Голубая Лисица — вождь своего племени, и только смерть может заставить его перестать двигаться. Пусть мой брат посмотрит, велика ли моя слабость.

С этими словами Голубая Лисица сделал над собой страшное усилие. Преодолевая боль со свойственными его расе мужеством и презрением к страданиям, индеец сумел твердо встать на ноги, причем сделал даже несколько шагов вперед без посторонней помощи, и на лице его не отразилось ни малейшего волнения.

Американец следил за ним с вполне понятным удивлением, так как сам не мог бы с ним сравниться, несмотря на свою репутацию храбреца, до такой степени велико было у индейца превосходство моральной силы над физической.

Индеец насмешливо улыбнулся, прочитав немое изумление в глазах американца.

— Мой брат все еще продолжает думать, что Голубая Лисица очень слаб? — спросил индеец.

— Право, вождь, я не знаю, что и подумать. То, что вы делаете, приводит меня в изумление. Я готов допустить, что вы способны совершить нечто сверхъестественное.

— Вожди нашего племени — славные воины, которые презирают страдания и для которых эти страдания не существуют, — гордо отвечал краснокожий.

— Я тем более склонен верить этому, что сам воочию в этом убедился.

— Мой брат — человек. Он понял меня. Теперь мы вместе обойдем лежащих на земле воинов, а затем подумаем и о самих себе.

— Что касается ваших бедных товарищей, вождь, то я вынужден вам признаться, что нам около них делать нечего. Всякая помощь для них бесполезна: они уже мертвы.

— Прекрасно! Они доблестно пали во время битвы, Ваконда примет их в свое лоно и позволит им охотиться в своих благословенных прериях.

— Да будет так.

— Теперь же, прежде всех других дел, окончим то, которое мы начали сегодня утром и которое прервалось таким неожиданным образом.

Несмотря на свое знакомство с жизнью прерии, Джон Дэвис был прямо-таки поражен хладнокровием этого человека, который, чудом избежав смерти, страдая от тяжкой раны и едва несколько минут тому назад придя в сознание, по-видимому, даже успел позабыть о случившемся и на то, что его постигло, смотрел как на вполне естественное приключение из числа тех, что неизбежно связаны с его образом жизни. Теперь же как ни в чем не бывало вождь возвращался к прерванному ужасной схваткой разговору, почти в том самом месте, на котором он остановился. Несмотря на свои частые встречи с краснокожими, американец до сих пор еще не давал себе труда серьезно изучить их характер, убежденный, подобно большинству белых, что индейцы — существа, лишенные разума, живущие исключительно животной жизнью, тогда как, напротив, эта свободная жизнь, исполненная нескончаемых опасностей, делает для них эти опасности столь обыкновенным явлением, что они перестали придавать им сколько-нибудь серьезное значение.

— Хорошо, — промолвил спустя минуту Джон Дэвис, — если вам так угодно, вождь, то я исполню поручение, которое на меня возложено.

— Пусть мой брат сядет рядом со мной.

Американец расположился на земле возле вождя, и в сердце у него шевельнулось чувство невольного страха при мысли о полнейшем одиночестве, в котором оба собеседника находились на поле битвы, усеянном трупами. Но индеец обнаруживал такое спокойствие и хладнокровие, что Джон Дэвис устыдился своей тревоги и, стараясь прогнать от себя волнение, решился заговорить.

— Я послан к моему брату великим воином бледнолицых.

— Я с ним знаком — его зовут Ягуаром. Рука его сильна, и взор блестит так же, как у того животного, чье имя он носит.

— Прекрасно! Ягуар хочет зарыть в землю топор между своими воинами и воинами своего брата, чтобы установить постоянный мир. Вместо того чтобы враждовать друг с другом, они будут гоняться за бизонами в одних и тех же местах охоты и мстить своим общим врагам. Какой ответ должен я буду передать Ягуару?