— Скажи-ка мне, мой друг, — заметил на это Мелендес, — нельзя ли мне поговорить с вашим предводителем?

— Очень даже можно, тем более что и он сам, по-видимому, хочет сказать тебе пару слов.

— Ага!

— Да, он приказал спросить, не захочешь ли ты, подкрепив свои силы, поговорить с ним.

— С удовольствием. Я весь к его услугам, тем более, — прибавил капитан с улыбкой, — что я его пленник.

— Да, это правда! Ну хорошо! Кушай хорошенько, а я пойду пока исполню твое поручение.

Руперто оставил капитана, которого не нужно было приглашать во второй раз, и он с живостью вновь принялся за еду.

Завтрак скоро окончился, и капитан от нечего делать принялся ходить взад и вперед по лугу, как вдруг к нему подошел Ягуар.

Оба врага приветствовали друг друга глубоким поклоном и несколько секунд смотрели друг на друга не спуская глаз.

До этого момента они, можно сказать, не видели друг друга. Их вчерашний разговор происходил в темноте, затем между ними завязалась ожесточенная борьба, и они не имели возможности оценить друг друга. Это делали они в описываемую минуту. Оба они привыкли определять людей с первого взгляда.

Ягуар начал говорить первым:

— Надеюсь, храбрый капитан, что вы простите меня за крайнюю простоту обстановки, среди которой я вас принимаю. Изгнанные из общества не имеют других дворцов, кроме леса, который оказывает им приют.

Капитан поклонился.

— Я был далек от мысли ожидать и такой обходительности от…

Он остановился, не смея произнести слова, готового было сорваться с его губ, из боязни оскорбить своего собеседника.

— От разбойников, хотели высказать, капитан? — усмехнувшись докончил Ягуар. — Что ж делать! Я знаю, что нас так называют в Мексике. Пусть будет так, капитан. Сегодня мы разбойники, люди вне закона, пограничные бродяги, вольные стрелки и так далее… а завтра, быть может, нас назовут героями, защитниками народа и свободы. Ведь все меняется в мире. Но оставим это. Мне передали, что вы желаете говорить со мною?

— А вы, senor caballero, разве не выражали того же со своей стороны?

— Правда ваша, капитан, хотя, сказать по правде, я желаю задать вам один вопрос. Обещаете ли вы мне ответить на него?

— Даю вам честное слово, что отвечу, если буду в состоянии.

Ягуар подумал с минуту и потом начал:

— Вы ненавидите меня, не правда ли?

— Я?! — с живостью воскликнул капитан.

— Да, вы.

— Почему вы предполагаете это?

— Как почему? — в замешательстве заговорил Ягуар. — Тысяча поводов к тому — например, то ожесточение, с которым вы несколько часов тому назад пытались умертвить меня.

Капитан выпрямился, лицо его приняло серьезное выражение, какого до той минуты не имело.

— Буду откровенен с вами, senor caballero, — сказал он, — если уж вы так желаете этого.

Офицер начал:

— У вас едва ли может быть какое-либо основание питать ко мне ненависть лично, а у меня и того менее. Я вас не знаю, вчера я увидел вас в первый раз; никогда, насколько мне известно, вы не состояли ни в близком, ни в более далеком отношении к каким-либо событиям моей жизни. Я не имею, следовательно, ни малейшей причины ненавидеть вас. Но я солдат, офицер мексиканской армии, и это налагает на меня обязанность…

— Довольно, капитан, — с живостью перебил его молодой противник, — вы сказали мне все, что мне было нужно. Ненависть, вызываемая общественно-политическими условиями, ужасна, но она не бывает вечной. Вы исполняли свой долг — я считаю, что исполнял свой. Вы сделали с полным самоотвержением все, что могли, что было в ваших силах — этого никто не будет отрицать. К несчастью, нам пришлось биться не рядом друг с другом, но одному против другого. Судьбе было угодно так, но, быть может, в один чудесный день прекратятся раздоры настоящего времени и кто знает, не станем ли мы тогда друзьями?

— Да мы и теперь друзья, храбрый молодой человек, — задушевно воскликнул капитан и протянул Ягуару руку.

Тот крепко сжал ее в своей руке.

— Пусть каждый из нас пойдет по своему предназначенному ему судьбою пути, пусть каждый из нас будет защищать то дело, которое другой стремится разрушить, но вне этой борьбы будем сохранять друг к другу чувства уважения и дружбы, как это следует благородным врагам, которым довелось помериться силами и которые увидели, что оба они одинаково храбры и сильны.

— Пусть будет так! — сказал капитан.

— Еще одно слово, — вновь заговорил Ягуар. — За вашу откровенность я должен отплатить откровенностью.

— Говорите.

— Вопрос, который я предложил, удивил вас, не правда ли?

— Да, удивил.

— Хорошо! Теперь я скажу вам, почему я его задал.

— К чему это?

— Нет, так надо, между нами не должно существовать тайн. Несмотря на ненависть, которую я должен был питать к вам, я чувствовал к вам какое-то тайное, необъяснимое сочувствие, которое заставляет меня открыть вам даже ту тайну, от которой зависит счастье всей моей жизни.

— Я вас не понимаю, мой храбрый дорогой друг, слова ваши для меня удивительны. Объяснитесь, прошу вас.

Лихорадочный румянец вдруг залил щеки Ягуара.

— Слушайте, капитан, вы знаете меня только со вчерашнего дня, но, что касается меня, то много воды утекло с тех пор, как уши мои в первый раз услышали ваше имя.

Офицер не спускал вопрошающего взгляда с Ягуара.

— Да! Да! — продолжал тот с возрастающим воодушевлением. — У нее всегда было на губах ваше имя, она говорила только о вас. Всего лишь несколько дней тому назад… но к чему вспоминать все это? Вам достаточно будет знать, что я люблю ее до безумия.

— Донью Кармелу? — проговорил капитан.

— Да! — воскликнул Ягуар. — Но и вы также любите ее.

— Да, я люблю ее, — коротко отвечал офицер и в замешательстве опустил глаза.

Между беседовавшими молодыми людьми воцарилось продолжительное молчание. Нетрудно было видеть, что каждый из них переживал глубокую внутреннюю борьбу. Ягуар первым подавил бурю, клокотавшую в его сердце и начал твердым голосом:

— Благодарю вас, капитан, за ваш откровенный ответ. Вы имеете такое же право любить Кармелу, как и я, и пусть любовь эта возродит не вражду, еще большую чем та, которая существовала между нами, но послужит к скреплению начавшейся сегодня дружбы. Донья Кармела достойна любви. Будем же любить ее оба и будем продолжать нашу борьбу честно, без предательств и подлости. Благо тому, кого она предпочтет. Пусть она одна будет судьей между нами, оставим ее следовать влечениям своего сердца. Она слишком чиста, слишком благоразумна, чтобы ошибиться и сделать неправильный выбор.

— Пусть будет так, — с жаром воскликнул капитан. — У вас благородное сердце, Ягуар. Чтобы ни сулила судьба нам впереди, я счастлив пожать вашу честную руку и считаю за честь быть в числе ваших друзей. Правда, я питаю к донье Кармеле глубокую и искреннюю любовь, за ее улыбку я с радостью готов отдать свою жизнь, но, клянусь, я последую примеру, который вы подаете мне сейчас, и буду вести борьбу так же честно, как и вы.

— Слава Богу! — с наивной и откровенной радостью воскликнул молодой человек. — Я был уверен, что мы поймем друг друга.

— Для этого нам нужно было только объясниться, — с улыбкой заметил на это капитан.

— Это ужасное единоборство! Надеюсь, оно не повторится между нами вновь при тех же обстоятельствах. Истинно, мы обязаны только чуду, что остались в живых.

— Да, я не хотел бы вновь испытать его.

— Клянусь, и я тоже. Но солнце быстро склоняется к западу. Едва ли нужно мне говорить вам, что вы свободны и можете идти куда вам угодно, если не имеете намерения остаться среди нас еще некоторое время. Я прикажу оседлать вам лошадь, которую позвольте мне подарить вам.

— Благодарю вас. Не скрою, пешком, без лошади, я почувствовал бы себя в большом затруднении в этих незнакомых мне местах.

— Не беспокойтесь об этом, я дам вам проводника, который выведет вас туда, где вам все знакомо.

— Тысячу раз благодарю.