А сын, то есть Президент, достает из внутреннего кармана пиджака какой-то конверт и говорит, – дорогие мои папа и мама, от лица страны поздравляю вас со спасением нашей Родины от нашествия басурман… И протягивает Кате конверт.

Она раскрывает его, а там какой-то документ, написанный характерной вязью – на арабском…

И Президент ей говорит, – мама, а у меня ведь два хозяина?

По дому прокатился шум.

Хозяин приехал!

Этот дом Ходжахмет построил в восемьдесят девятом году.

Тогда через него проходило очень много наличных денег – и от шейхов, и от русских олигархов и даже от американцев…

И со всех денег он снимал свои, как он считал – законные пятнадцать процентов.

Дом получился знатным.

Проектировал его самый знаменитый и дорогой архитектор из Швейцарии – Сэмюэль Бергер, тот самый, что строил здание Парламентской Ассамблеи в Страсбурге и новое здание банка Свис Кредит в Женеве.

Один только проект дома обошелся Ходжахмету в шесть миллионов долларов, а его постройка, которой занималась американская строительная компания Смит и Литтлтон, потянула на все шестьдесят миллионов с хвостиком.

Еще двадцать миллионов потом ушли на обустройство – электроника, антиквариат – бронза, фарфор, ковры, картины, античная скульптура…

Зато дворец получился в конечном итоге таким славным, что в нем сошлись две редко-соединимых харизмы – в этом доме можно было комфортно и с уютом для души и сердца жить, но так же можно было и достойно принимать в нем гостей любого уровня – короля или шейха.

До какого-то времени не хватало здесь только женского щебетания и детского смеха.

Все здесь было – женская половина для большого гарема, бассейны, сады. Зверинцы с павлинами и полу-ручными черными пантерами, с приставленными к ним – красивыми дрессировщицами… Не было только того, что во всем мире принято называть семьей.

В какой-то момент Хожджахмет вдруг выяснил, что от него не зачинается новая жизнь. От него не беременели ни его жены – ни его наложницы. …

Теперь Ходжахмет летел к себе домой.

Вернее, чтобы более точно отразить душевное состояние Ходжахмета, – он летел не домой, а летел в свой дом.

Ехать домой – такое определение подходит к людям, выросшим в определенном месте, или пустившим в каком-то месте корни, обзаведясь там семьей, детьми, всем тем – что вкупе со стенами жилища составляет понятие ДОМА…

Ходжахмет же просто летел в дом который принадлежал ему.

В дом, который по принципу собственности физически принадлежал ему, но мысли о котором пока еще не вызывали в его душе того волнения, тех теплых волн, пробегающих по сердцу, какие вызывают обычно мысли о том месте, где сконцентрировано находится самое их дорогое и родное – родители, отец, мать, жена, дети…

Дети…

Как это должно быть важно.

Ходжахмет понимал это умом.

Сердцем..

Сердцем – решил так, что поймет это позже. Когда привыкнет к ней и к ее ребенку.

Тогда поймет не только умом, но и сердцем.

И он очень хотел этого.

Он мечтал достичь когда-нибудь такого состояния, чтобы у него появилось свое – родное.

Ведь старое родное было отрезано.

Оно осталось теперь за кордоном – там в России.

Друг Лешка Старцев, родители, девушка, одноклассники, воспоминания о первых драках и первых танцах с поцелуйчиками – Все теперь это отрезано.

Отрезано, там в Афгане, когда он отрекся.

Когда три раза повторил вслед за муллой фразу на арабском…

Повторил три раза и стал мусульманином.

В один момент перейдя из того лагеря, где были Лешка Старцев, капитан Морозов, прапорщик Мухин, ребята – Витька по прозвищу "хоккей", Петька-"маляра", Сашка-"бетон", в один момент перейдя из друзей в лагерь их врагов…

Теперь Ходжахмет очень хотел обрести душевную пристань.

Он очень хотел приобрести то, ради чего живут люди.

Дом, семью…

Друзей у него не было.

Так пусть будет сын.

Пусть будет жена.

К врачам он не ходил.

Он сам это понял – ни одна из двух сотен его наложниц не забеременела.

Он все понял сам.

Теперь он хотел одного – сына и жену.

И вот ему сообщили, что сын появился на свет.

Сына он получил.

Теперь ему предстояло получить жену.

Завоевать мать своего сына.

Ходжахмет летел вертолетом.

Винтокрылая машина Ю-Эйч-1 или просто – "хью", как называли ее американские пилоты, косо наклонившись к горизонту, шла над самой водой залива, чтобы по-возможности избежать раннего обнаружения ее вражескими локаторами.

Ходжахмет любил сидеть возле раскрытой рампы, так, чтобы лицо его обдувалось свежим морским ветром.

Он курил.

Курил и вспоминал.

Вспоминал, как они с Пакистанцем собирали первую цепь из чистых проводников.

Они тогда разделили свои обязанности.

Ходжахмет искал и доставал людей, он же предоставил место для экспериментов, охрану и содержание персонала.

Пакистанец – занимался только наукой.

Пакистанец был мозгом предприятия, а Ходжахмет – завхозом, крышей и финансистом в одном лице.

Все нужно было держать в тайне.

И даже сне колько не от "неверных", сколько от своих… …

Ходжахмет тогда – после той их вылазки с Пакистанцем на Таджикской границе ездил в Эр-Рияд, откуда вернулся в Чечню уже не бригадным генералом, но кем-то вроде главного финансового инспектора всей войны.

В Чечне он пробыл недолго. Пользуясь полной свободой действий, предоставленной ему людьми в Эр-Рияде, Ходжахмет отправился сперва в Москву, разумеется инкогнито и по документам совершенно чистым и надежным…

Там в Москве он организовал фирму по нахождению людей с экстрасенсорными возможностями и с дальнейшей отправкой их к Пакистанцу.

Сам Пакистанец тогда уже был на нелегальном. На нелегальном от "своих".

Так было нужно для дела.

Так они оба решили – Ходжахмет и Пакистанец.

Ходжахмет доложил хозяевам, что Пакистанец был убит на таджикской границе – погиб вместе с бойцами из выпуска школы младших командиров.

На самом деле – Пакистанец теперь обживал секретную базу неподалеку от Душанбе, в бывшем детском спортивном лагере, который купила какая-то строительная Аравийская фирма. Фирма эта принадлежала Ходжахмету. Туда доставляли теперь похищенных в Москве людей. Людей, которые были чистыми проводниками. …

– Здравствуй, – сказал Кате человек с длинной бородой.

– Здравствуйте, – ответила Катя, попытавшись подняться.

– Ничего-ничего, лежите, лежите, пожалуйста, – успокоил ее человек с бородой.

Она уже поняла, что это хозяин их дома. Ее хозяин. Потому что она сама тоже являлась частью дома, его пусть почетной, пусть сказочно содержавшейся, но все-же рабыней. Несвободной пленницей без прав, без паспорта, без личной воли и судьбы.

Помолчали.

Кате стало неловко от этой паузы и она не нашла ничего лучшего, как сказать, – а вы очень хорошо говорите по русски, без акцента.

– А я русский, – сказал человек с бородой.

– А как вас зовут? – с детским простодушием спросила Катя.

– Раньше звали Володей, – ответил человек с бородой.

– А теперь вас зовут Ходжахмет? – спросила Катя.

Ей было неловко от того, что она лежала при незнакомом ей чужом ей человеке.

– Да, меня теперь так зовут, – кивнул человек с бородой.

Снова возникла пауза.

Теперь, наверное, неловко стало человеку с бородой, потому что он первым нарушил молчание.

– Но мне бы хотелось, чтобы вы называли меня Володей, а не Ходжахмет.

Катя еще больше смутилась,

– Но как же так можно? Ведь вы. Ведь вы…

– Вы хотите сказать, что я переменил веру и не могу называть себя по прежнему имени? – помог он Кате – Ну да, – не уверенно ответила Катя, опасаясь, что обидела своего хозяина.