— Милостивый государь, — пытался еще раз остановить его сеньор Паво.

— Пятьдесят тысяч пиастров, — проговорил отчетливо полковник.

— Что! — вскричал консул. — Что такое вы сказали, сеньор?

— Я сказал — пятьдесят тысяч пиастров.

— А-а!

— Чек на эту сумму, с уплатой по предъявлению.

— На какой банкирский дом?

— Торрибио, Делапорпг и К°.

— Этот банкирский дом пользуется безупречной репутацией, милостивый государь.

— Не так ли?

— Конечно.

— Но, — продолжал, поднимаясь полковник, — вы отказываетесь, и теперь, когда мое поручение исполнено, мне остается только удалиться, испросив у вас предварительно прощения за то, что осмелился вас побеспокоить. Ведь вы отказываетесь, не правда ли?

Дон Антонио позеленел, его маленькие серенькие глазки, блестевшие, как раскаленные угли, не могли оторваться от бумаг, которые вертел перед ним полковник.

— Позвольте, — проговорил он, запинаясь.

— Гм! Значит я ошибся, senor caballero?

— Я… я… я думаю, да.

— В таком случае, вы понимаете, нам с вами нужно хорошенько все обсудить, чтобы потом не возникло никаких печальных недоразумений.

— Не беспокойтесь. Я думаю, что теперь у нас с вами все пойдет гладко. Вы сами знаете, что очень часто дело не сразу слаживается.

— Совершенно верно, но теперь, я надеюсь, вы ознакомились с ним как следует.

— В совершенстве.

— Тем лучше, в таком случае мы можем говорить откровенно.

— Да, — отвечал дон Антонио с насмешкой в голосе, — и для начала, сеньор Эль-Гарручоло, сбросьте с себя на время несвойственный вам вид. Мне гораздо приятнее вести дела с людьми, известными мне.

Эль-Гарручоло, а под именем полковника дона Франциско Флореса действительно скрывался прежний бандит, невольно вздрогнул, услышав свое имя. Он бросил зловещий взгляд на человека, сорвавшего с него маску, и крепко схватил его за руку.

— Берегитесь, дон Антонио, есть тайны, которые приносят смерть тому, кто их узнает.

— Очень возможно, милейший, — отвечал дон Антонио, в душе наслаждаясь действием произнесенных им слов, — но если я не ошибаюсь, мы хотим сообща провести трудную во всех отношениях операцию, и я только хочу дать понять вам, что если вы знаете мою тайну, то и я знаю вашу, и поэтому в ваших интересах действовать со мной открыто.

— Люди, которым грозит постоянная опасность, живут долго, — заметил бандит, пожимая плечами.

— Я и не думаю угрожать вам, а только принимаю свои меры предосторожности, вот и все. А теперь потолкуем.

Собеседники придвинули кресла и стали говорить почти на ухо один другому — и так тихо, что никто не мог подслушать их разговор.

В Гуаймасе с нетерпением ожидали прибытия французского экспедиционного отряда. В городе носились самые невероятные и разноречивые слухи об этом отряде и о его начальнике. Конечно, нечего и говорить, что все эти рассказы выслушивались со вниманием и, как ни странно, все верили тому, что рассказывалось.

Недоброжелатели французов начали действовать исподтишка еще задолго до прибытия отряда и старались враждебно настроить жителей Соноры против наших соотечественников.

Полковник Флорес сказал правду дону Антонио Паво. В то время, когда в Калифорнии основывалось общество Atrevida, два американских банкирских дома в Сан-Франциско, которым было отказано в приеме в число акционеров и которые, между тем, прекрасно понимали, какая блестящая будущность ждет новое начинание, основали другое общество, поставившее себе целью погубить во что бы то ни стало дело своего конкурента.

Ненависть не дремлет. Дело продвигалось быстро, даже слишком быстро, и второе общество было во всеоружии уже в то время, когда французский отряд не покинул еще Сан-Франциско.

Все это делалось так тонко и в такой тайне, что граф, несмотря на свои большие связи, даже не подозревал ничего и отправился в Сонору, полный самых радужных надежд.

Валентин с нетерпением ожидал прибытия своего друга. Охотник добросовестно исполнил все возложенные на него поручения. Для отряда было приготовлено прекрасное помещение. Французский агент встретил охотника очень любезно и сам предложил свои услуги уполномоченному графа де Пребуа-Крансе. Но Валентин, несмотря на внешнее дружелюбие агента, почти инстинктивно чувствовал, что под его личиной скрывается измена.

Генерал Гверреро, выражая свое удовольствие по поводу предстоящего прибытия французского отряда и предлагая свои услуги охотнику, тем не менее под разными благовидными предлогами оставался в Эрмосильо, хотя ему следовало бы встретить французский отряд в Гуаймасе, во-первых, в качестве губернатора провинции, а во-вторых, в качестве члена-пайщика общества, — причины вполне основательные для того, чтобы заставить его превосходительство побеспокоиться.

Валентина все это сильно тревожило, он чувствовал приближение бури, но, к сожалению, не мог угадать, с какой стороны надо ждать ее. Большую часть дня он проводил на берегу моря, устремив глаза вдаль и с тоской высматривая паруса на горизонте в надежде каждую секунду увидеть корабль своего друга. Охотнику казалось, что одного появления графа и его храбрых спутников будет совершенно достаточно, чтобы заткнуть рты тем, кто так старался повредить им, тем более что большинство жителей не только без враждебности относилось к экспедиции, но, напротив, очень сочувствовало ей.

Таково было положение, когда однажды утром в то время, когда Валентин, по обыкновению, собирался идти в свою «обсерваторию», дон Антонио Паво и полковник Флорес, запыхавшись, вбежали в кварто, где он жил, жестикулируя и повторяя в один голос:

— Едут! Едут!

— Кто? — спросил Валентин, который не смел верить такой неожиданной приятной вести.

— El conde! El conde![83]

— Они будут здесь меньше, чем через час, — объявил дон Антонио.

— Может быть, и раньше, — заметил полковник.

— Мы идем встречать его.

— И я с вами! — вскричал Валентин. Они вышли.

Новость распространилась с быстротой молнии.

Гуаймас ликовал.

В городе все дома без всякого принуждения со стороны властей украсились флагами; это было сделано очень быстро, поскольку через несколько дней наступал праздник тела Господня и все флаги для этого торжественного случая были уже давно приготовлены.

Горожане в праздничных национальных костюмах и индейцы яки, из которых очень многие нанимаются в услужение, толпой, с громкими, несмолкаемыми криками «ура!» и с веселыми песнями устремились к берегу.

Любопытное зрелище представляла эта шумная толпа, идущая встречать французов, в которых она с инстинктом, присущим массам, видела своих друзей.

Городские власти последовали примеру народа, но даже поверхностному наблюдателю нетрудно было заметить, что представители власти действовали так не по собственному побуждению, а скорее повинуясь общественному мнению, с которым они не могли не считаться в этой беспокойной стране.

Когда Валентин и два его спутника достигли берега, он весь уже был усеян городскими жителями.

В нескольких кабельтовых[84] от берега ясно виднелся корабль, на котором находился французский экспедиционный отряд. Подгоняемый попутным ветром, слегка накренившись на один борт, корабль величественно подвигался вперед. Благодаря поднятым брамселям и взятым на гитовы нижним парусам с берега виден был весь экипаж и все пассажиры судна, заполнившие палубу и шканцы.

Пройдя мимо острова дель-Венадо, обычной стоянки больших судов, корабль остановился под ветром и бросил якорь.

Валентин одним прыжком вскочил в пирогу, и, прежде чем дон Антонио и полковник успели опомниться и сообразить, зачем он это делает, француз уже оттолкнулся от берега.

Охотник, не обращая внимания на знаки, которые ему подавали с берега его спутники, быстро поплыл. Но в пироге он был не один — ему помогал грести человек, очутившийся в лодке еще раньше его. Это был Курумилла.