Радостное настроение охватило всех, энтузиазм царил всеобщий.

И только один человек сомневался в благополучном исходе экспедиции — это был Валентин.

Явившись в Мексику, иезуиты основали там свои миссии и, не жалея материальных затрат, с такой энергией и терпением взялись за дело, что успели привлечь к себе большое число индейцев, которым они проповедовали основные начала христианской религии, которых крестили, обучали и приучали к земледелию.

Сначала эти миссии не отличались большими размерами и встречались довольно редко, но скоро число их значительно увеличилось. Встречая справедливых, искренних в своих гуманных намерениях проповедников, индейцы охотно вверяли себя их попечениям, поэтому нет ни малейшего сомнения, что иезуиты сумели бы сделать оседлыми большую часть диких индейских племен, заставить изменить кочевой образ жизни, но, к сожалению, сами проповедники стали жертвами зависти со стороны испанских вице-королей, подверглись преследованиям и были с позором изгнаны из Мексики, не докончив начатого культурного строительства.

Мы попросим читателя последовать за нами в одну из таких миссий, месяц спустя после происшествий, описанных в предыдущем романе.

Миссия de Nuestra Senora de los Angeles находилась на правом берегу Рио-Сан-Педро, в шестидесяти лье[93] от Эрмо-сильо.

Местность, на которой она располагалась, поражала впечатлительного зрителя суровым величием, наполняя его сердце ужасом и каким-то мрачным восторгом.

Увы, было время, когда в этой миссии, казавшейся кусочком рая, упавшим с неба на землю, кипела веселая и счастливая жизнь; каждый день, утром и вечером, ее обитатели возносили к Творцу свои благодарственные молитвы, звуки псалмов сливались с журчанием реки. Но теперь от этой жизни не осталось и следа: развалившиеся хижины покинуты хозяевами, церковь разрушена и клирос ее уже порос травой. Члены простой и симпатичной общины, испуганные начавшимися против них преследованиями, разошлись в разные стороны и возвращались к прежней кочевой жизни, от которой их с таким трудом удалось отучить.

В доме Бога поселились дикие звери, и шум пустыни неумолчно звучит среди безлюдных хижин и развалившихся стен. Ползучие растения быстро овладевают этими развалинами, гложут их не переставая, угрожая уже окончательно разрушить и покрыть своим зеленым саваном.

Был вечер. Река глухо журчала, переливаясь по корнепускам, небо, похожее на изумрудный дворец, блистало миллионами звездных миров, от луны струился таинственный свет, и воздух, освеженный легким дуновением ветерка, был пропитан острыми и полезными для дыхания ароматами пустыни.

Впрочем, было довольно свежо, и трое путников, расположившихся у костра, разведенного ими среди развалин, отогревались с видимым удовольствием.

Кровавый отблеск пламени играл на их суровых лицах, костюмы же были настолько странны, а окружающая обстановка настолько внушительна, что художник с радостью воспользовался бы этой группой как темой для картины.

На небольшом расстоянии позади костра четыре спутанных лошади с большим аппетитом кормились приготовленным для них месивом, между тем как их хозяева заканчивали свой скромный ужин, состоявший из ломтя дичины, нескольких кусочков сушеного мяса и маисовых лепешек; приправой ко всему служила простая вода, в которую было подмешано немного вина для устранения ее жесткости.

Граф Луи, Валентин и дон Корнелио — а это были именно они — ели с настоящим охотничьим аппетитом, не теряя ни минуты времени даром, однако легко было заметить, что наши герои чем-то не на шутку озабочены. Они беспрестанно оглядывались по сторонам, стараясь пронизать глазами спустившиеся на землю сумерки. Нередко правая рука с куском говядины останавливалась на половине дороги ко рту, а левая инстинктивно нащупывала лежавшее сбоку ружье. Вытягивая шеи, охотники внимательно прислушивались к самому незначительному шуму, анализируя малейший шорох в бесчисленном множестве звуков, порождаемых великой американской пустыней: всякий имеет свою причину и служит безошибочным предупреждением для человека, научившегося их понимать.

Ужин скоро закончился.

Дон Корнелио схватился было за свою харану, но, заметив предостерегающий жест Луи, опять положил ее на место, завернулся в сарапе и расположился прямо на голой земле.

Валентин сидел у костра, глубоко задумавшись, Луи поднялся со своего места и, прислонившись к стене, зорко глядел по сторонам.

Прошло довольно много времени, в течение которого никто не произнес ни одного слова.

Луи снова сел возле охотника.

— Странно… — проговорил он.

— Что именно? — рассеянно спросил Валентин.

— Продолжительное отсутствие Курумиллы. Вот уже три часа, как он нас покинул, не объяснив причины своего ухода, и до сих пор его нет.

— Неужели у тебя зародилось подозрение на его счет? — с горечью заметил Валентин.

— Брат, — возразил Луи, — ты заблуждаешься. Я далек от мысли подозревать Курумиллу, но его отсутствие меня беспокоит. Я искренне расположен к вождю, и меня волнует все, что может причинить ему вред.

— Курумилла осторожен, он превосходит других индейцев хитростью, и если его до сих пор нет, будь уверен — существуют на то свои причины.

— Я в этом убежден, но отсутствие вождя нас сильно задерживает, а промедление смерти подобно.

— Что внушает тебе такие мысли? Может быть, от его отсутствия зависит наше спасение. Положись на меня, Луи, я лучше знаю Курумиллу, недаром я прожил столько времени с ним бок о бок, я питаю к нему глубокое доверие и советую тебе терпеливо ждать его возвращения.

— Но если он попал в засаду, если его убили? Валентин окинул своего молочного брата ничего не выражающим взглядом и, презрительно пожав плечами, заметил:

— Курумилла попал в засаду? Курумиллу убили? Да ты шутишь, брат! Ведь ты отлично знаешь — этого никогда не может случиться.

Луи не нашелся что ответить на это замечание, высказанное с такой простодушной уверенностью.

— Однако, — проговорил граф через несколько минут, — он все-таки заставляет слишком долго себя дожидаться.

— Почему? Разве он нам зачем-нибудь нужен? Ведь ты не намерен сейчас покинуть место стоянки, не так ли? Значит, для тебя безразлично, придет Курумилла часом раньше или часом позже.

Луи с недовольным видом завернулся в свой сарапе и, расположившись на земле возле дона Корнелио, угрюмо проворчал:

— Доброй ночи.

— Доброй ночи, брат, — с улыбкой ответил Валентин. Дон Луи не мог больше бороться с усталостью и, невзирая на дурное настроение, через десять минут уже спал как убитый.

Валентин подождал еще с четверть часа, затем потихоньку поднялся, неслышными шагами подошел к своему молочному брату и, наклонившись над ним, стал внимательно прислушиваться.

— Наконец-то, — прошептал он, выпрямляясь, — а я уже не на шутку испугался, что он не заснет и всю ночь будет поддерживать со мной беседу.

Охотник поднял с земли пару пистолетов, заткнул их за пояс, вскинул ружье на плечо и, осторожно ступая среди камней и всякого рода обломков, загромождавших ему путь, бесшумно и быстро зашагал вперед, постепенно исчезая в ночном мраке.

Скоро он достиг лесной чащи, состоявшей в основном из перувианских деревьев и мескитов. Здесь охотник тщательно осмотрелся по сторонам и спрятался в кустах. Минуту спустя оттуда послышался легкий свист, повторившийся два раза через одинаковые промежутки времени.

В ответ из густых зарослей корнепусков, росших вдоль речного берега, раздался крик водяного голубятника. Он повторился два раза и уже совсем рядом, в нескольких шагах от того места, где укрывался охотник.

— Недурно, — пробормотал тот, — наш друг исполнителен, но пословица говорит, что осторожность — мать безопасности. Итак, будем осторожны, это очень полезно, когда имеешь дело с подобными негодяями. — И охотник зарядил свое ружье.