Луи и Валентин вскочили на коней.

Капитан вызвался проводить их на расстояние одной мили от колонии. Здесь они простились, условившись встретиться через три дня в Магдалене.

Мулы и повозки продвигаются в Мексике чрезвычайно медленно, там и понятия не имеют о благоустроенных дорогах, и часто путешественникам приходится прокладывать себе путь в зарослях при помощи топоров и мачете.

Эта неспешность приводила в полное отчаяние дона Луи и его молочного брата, спешивших в миссию, где их присутствие было крайне необходимо. Граф решил отделиться от каравана, чтобы поскорее добраться до миссии.

Отдав необходимые приказания погонщикам, друзья расстались с ними и, вонзив шпоры в бока своих лошадей, быстро поскакали вперед.

Американские лошади ведут происхождение от древних арабских скакунов, носивших на себе завоевателей Новой Испании, и сохраняют все отличительные качества своих предков. Они очень нетребовательны, небольшого количества альфальфы им достаточно для того, чтобы скакать целый день без питья и без отдыха. Эти лошади совсем не знают утомления, из всех аллюров им известен только галоп, проскакав в течение дня около двадцати пяти миль, они достигают ночлега, не проявляя признаков усталости.

Наши друзья ехали на отборных скакунах, поэтому неудивительно, что уже скоро они достигли миссии.

У первых баррикад их поджидал какой-то человек.

Это был Курумилла.

— Вас ждут, — сказал он, выходя им навстречу. — Поезжайте скорее.

Те последовали за ним, не понимая, как решился Курумилла выговорить такую длинную фразу.

Лагерь авантюристов сделался неузнаваем, он совершенно утратил свой мирный характер и принял воинственный вид, который вполне соответствовал настоящему положению дел. У каждого входа в миссию поставили по пушке под охраной отдельного отряда, орудия были наведены на окрестные поля. Вдоль длинной линии ружей, составленных в козлы, прохаживался часовой.

Вне укрепления также стояли караульные, расставленные на некотором расстоянии один от другого, вместе с тем все ненадежные позиции перед крепостью были заняты аванпостами для наблюдения за окрестностями и предупреждения всякого неожиданного нападения.

Внутри лагеря кипела спешная работа: из кузницы поднимался дым и раздавались частые удары по наковальням, немного поодаль плотники распиливали стволы деревьев, оружейники осматривали и приводили в порядок оружие, словом, все трудились с большим жаром, торопясь окончить работу в самый короткий срок.

Граф, Курумилла и Валентин быстро проскакали через поле. Навстречу им неслись восторженные приветствия авантюристов, обрадованных их возвращением.

Неподалеку от штаб-квартиры до слуха всадников долетели крикливые звуки хараны, к которым примешивалось меланхолическое пение романсеро del rey Rodrigo.

— Не лучше ли нам прежде всего расспросить кое о чем дона Корнелио? — сказал граф.

— Разумеется, ведь от Курумиллы очень трудно или почти невозможно получить какие-либо сведения.

— Я сам направляюсь к дону Корнелио, — ответил индеец, слышавший разговор двух друзей.

— Что ж, тем лучше, — с улыбкой заметил Валентин. Курумилла свернул налево и направился к шалашу из листьев, в котором обыкновенно жил испанец. Благородный идальго сидел на табурете перед своим жилищем и яростно терзал струны хараны, напевая свой неизменный романсеро и дико вращая глазами.

Увидев наших друзей, он радостно вскрикнул, живо вскочил с места и, отбросив в сторону харану, кинулся навстречу прибывшим.

— Сара de dios! — восклицал он, пожимая им руки. — Добро пожаловать, senores caballeros, я ждал вас с таким нетерпением!

— Что у вас новенького? — с беспокойством спросил его дон Луи.

— Гм! Новостей довольно, но я думаю, что вы не намерены слушать меня, сидя в седле.

Всадники соскочили на землю. Пока граф разговаривал с испанцем, Валентин наклонился к Курумилле и что-то прошептал ему на ухо. Индеец ответил утвердительным кивком головы.

Французы вместе с доном Корнелио вошли в шалаш, а араукан удалился, захватив с собой лошадей.

— Садитесь, господа, — пригласил своих гостей испанец, указывая им на табуреты.

— Вы возбудили во мне сильное любопытство, дон Корнелио, — обратился к нему граф, — что такое случилось у вас в мое отсутствие?

— Не случилось ничего важного с военной точки зрения, наши лазутчики вернулись с самыми успокаивающими известиями о действиях неприятеля — впрочем, об этом вам доложит временный командир лагеря, а я хочу поговорить о другом.

— Значит, у вас есть сведения, касающиеся меня одного?

— Вы помните, что при своем отъезде возложили на меня трудную обязанность оберегать донью Анжелу?

— Неужели это могло вас затруднить?

— Смею вас уверить. Но я могу заявить, что справился с этим поручением так, как только можно требовать от истинного кабальеро.

— Я очень вам благодарен.

— Вчера в миссию прискакал индеец с письмом к командиру крепости.

— А! Содержание письма вам известно?

— В письме заключалась просьба о свободном пропуске в лагерь на несколько дней.

— А кем оно было подписано?

— Отцом Серафимом.

— Как! Отцом Серафимом? — с живостью вскричал Валентин. — Тем самым отцом Серафимом, который за свою миссионерскую деятельность стяжал репутацию святого, так что сами индейцы зовут его Апостолом Прерий?

— Вот именно.

— Странно, — пробормотал охотник.

— Не правда ли?

— Но отец Серафим вовсе не нуждается в пропуске, чтобы прожить у нас столько времени, сколько ему заблагорассудится, — заметил граф.

— Вне всякого сомнения, — добавил Валентин. — Мы были бы счастливы, а я в особенности, если бы он вздумал нас навестить.

— Святой отец просил пропуск не для себя, он отлично знает, что его посещение будет нам приятно.

— Кому же понадобился этот пропуск?

— Одному человеку, за которого проситель ручался как за самого себя, не называя, однако, его имени.

— Гм! Это не совсем понятно.

— Я вполне с вами согласен и даже советовал командиру ответить отказом.

— Вот как?

— Но он был другого мнения и решил, что человек, добивающийся пропуска, может оказаться или другом, или врагом, в обоих случаях гораздо лучше познакомиться с ним пораньше. Надо знать, чего от него можно ждать.

Французы невольно рассмеялись, слыша столь оригинальное суждение.

— Чем же кончилось дело? — продолжал граф.

— Дело кончилось тем, что сегодня утром в миссию прибыл отец Серафим, и с ним вместе приехал кто-то другой, тщательно укутанный широким плащом.

— А-а! Кто же этот незнакомец?

— Предлагаю вам догадаться.

— Назовите его лучше сразу.

— Хорошо, но только приготовьтесь услышать нечто невероятное. Гость этот не кто иной как дон Себастьян Гверреро.

— Генерал Гверреро! — вскричал граф, вскакивая со своего места.

— Успокойтесь, пожалуйста, я не сказал вам «генерал Гверреро», а только — дон Себастьян Гверреро.

— Шутки в сторону, дон Корнелио, будем говорить серьезно. То, что вы мне сказали, очень важно.

— Я и так говорю вполне серьезно, дон Луи, сейчас генерал является просто частным лицом. У нас он живет как отец доньи Анжелы, а не как губернатор Соноры.

— Я начинаю понимать, — ответил граф, возбужденно шагая взад и вперед по хижине, — чем же кончилось свидание отца с дочерью? Не бойтесь говорить со мной откровенно. Я сумею совладать с собой.

— Все, слава Богу, обошлось благополучно.

— ???

— Я посоветовал донье Анжеле не принимать отца, пока вы не вернетесь в лагерь.

— И у нее хватило на это мужества? — спросил граф, останавливаясь перед доном Корнелио и пристально глядя на него.

— Да, она послушалась моего совета.

— Спасибо, друг! Значит, отец Серафим и генерал…

— Ждут вашего приезда. Для них построили особую хижину. Несмотря на это, за ними учинен такой надзор, что мне известно каждое их слово.