— Готов извинить вас, любезный дон Пабло, но с одним-единственным условием.

— Каким же, граф?

— Что вы не откажетесь позавтракать со мной.

— Не вижу причины этому противиться, граф.

— Прекрасно! Значит, договорились.

— Я этого не говорил.

— Позвольте, что же тогда вы, собственно, хотели сказать?

— Разве камердинер не доложил вам, что я приехал по важному делу?

— Определенно доложил, но я не думаю, чтобы это важное дело состояло, например, в том, чтобы заплатить мне сто пятьдесят унций золота, которые вы проиграли на слово на балу у губернатора?

— Не совсем, хотя и это входит в мои расчеты, игорные долги следует выплачивать в двадцать четыре часа, — прибавил он, отсчитывая и кладя на стол означенную сумму.

— Очень нужно было вам подниматься в такую рань для подобной мелочи!

— У меня были на то другие причины.

— Справедливо, я упустил это из виду.

— Любезный граф, я явился к вам в качестве посланника.

— Каково бы ни было поручение, трудно было найти посланника более приятного для меня.

— Покорно благодарю, граф. Вот мое поручение в двух словах.

— Я весь превратился в слух.

— Кстати! — неожиданно прервал капитан нить своей речи. — Вы слышали новость?

— Когда? Ведь я едва протер глаза.

— Действительно, ведь воры дали тягу этой ночью, вот оно что!

— Какие воры? Извините, я что-то не соображу.

— Вы помните, я рассказывал вам как-то, что мне удалось захватить с десяток французских флибустьеров?

— Позвольте, как же это было? На лодке, кажется, в открытом море?

— Да, да, именно так!

— Теперь вспомнил… И что же?

— Они дали тягу.

— Как дали тягу?

— Да так, как обыкновенно задают стрекача, черт возьми! Представьте, что они содержались в тюрьме в ожидании казни, их должны были повесить, но молодчики, видно, не питали особенного пристрастия к такого рода смерти и улизнули.

— Я понимаю.

— Да и я тоже.

— Так они совсем исчезли?

— Наиположительнейшим образом; втихомолку удрали ночью, слегка придушив тюремщиков.

— Что ж, в таком случае — туда им и дорога!

— Видно, граф, что вы прямо из Испании и не знаете этих негодяев. Это же сущие демоны!

— Прекрасно, но не могут же десять человек наводить на вас страх, будь они даже Самсонами, истребителями филистимлян, или Геркулесами, сыновьями Юпитера и победителями Лернейской гидры.

— Ошибаетесь, граф, эти разбойники очень опасны.

— Разве вы боитесь, что они возьмут город? — спросил молодой человек с легкой усмешкой.

— Этого я не говорил, хотя считаю их способными на все.

— Даже овладеть вдесятером Панамой? — расхохотался граф.

— Нет, но все же наделать нам много хлопот, если мы не сумеем изловить их. Губернатор в бешенстве — он рвет и мечет, даже напал на своих приближенных, подозревая измену. Признаться, и я того же мнения: просто-таки физически невозможно было этим мерзавцам сбежать, если бы снаружи им не помогли некие соучастники или, по крайней мере, люди подкупленные.

— Так у флибустьеров, значит, было золото?

— Ни единого реала! Это-то меня с толку и сбивает… Словом, дон Рамон де Ла Крус выслал за ними погоню по всем направлениям.

— О! Тогда можно не волноваться, на их след скоро нападут.

— Самое странное, что они и следов за собой никаких не оставили — ни малейшего признака, который мог был служить указанием для поисков, как будто они улетели по воздуху, прости Господи, или земля поглотила их! Ни одна живая душа не видела их и не слышала. Городские ворота оставались заперты, цепи натянуты у входа в порт; где же они могли пройти?

— Скажите, пожалуйста, как странно! И ничего они после себя не оставили?

— Напротив, я совсем забыл упомянуть!

— Вот видите!

— Судите сами, насколько это поможет нам в розысках: они написали метровыми буквами на стене своей камеры: До скорого свидания, плюгавые испанцы!

— Шутка, признаться, не очень милая.

— Губернатор находит ее возмутительной и видит в ней угрозу.

— Скорее хвастовство, черт возьми! Этим десятерым ускользнуть бы от преследователей!

— Им трудно придется, я с вами согласен… Но оставим их и вернемся к тому, что я собирался сообщить вам.

— Разумеется! Эти негодяи меня нисколько не интересуют.

— Вчера на балу несколько дам договорились прибыть сегодня ко мне на корвет с некоторыми родственниками и друзьями, конечно ими же приглашенными. В числе этих дам я назову вам, среди прочих, донью Линду, дочь губернатора дона Рамона де Ла Круса, и донью Флору, дочь дона Хесуса. Меня предупредили об этом только полчаса назад. Распорядившись относительно завтрака, я поспешил явиться к вам, любезный граф, с покорнейшей просьбой помочь мне принять дам на моем корвете.

— Предложение ваше очень любезно, капитан, и я принимаю его с большим удовольствием.

— Вот и отлично! Как видите, я не находил со своей стороны никаких препятствий завтракать с вами. Достигнув теперь цели своих дипломатических переговоров, я бегу опрометью — прием назначен на половину двенадцатого. До скорого свидания, как написали эти мошенники!

Молодые люди засмеялись, пожали еще раз друг другу руки, и капитан вышел.

Немедленно вошел Мигель.

— Ну, видно, дело устроили мастерски, — сказал Лоран.

— Неплохо, — согласился буканьер с усмешкой. — Кажется, вы имеете кое-какие вести?

— И самые свежие. По словам сеньора дона Пабло, губернатор просто взбешен, что с ним сыграли такую шутку. Он разослал во все стороны отряды в погоню за нашими бедными товарищами.

— Что ж, скатертью дорога! Моцион полезен, хотя беглецов им не догнать.

— Где они? Здесь?

— Разумеется, как и было условлено.

— Только пусть уж притаятся как мыши.

— Ничуть не бывало! Хосе с самого утра занят их гримировкой и переодеванием. Они теперь сами не узнали бы себя в зеркале. Этот краснокожий черт — мастер на подобные превращения, просто глазам своим не веришь.

— Все равно необходима осторожность.

— Хосе утверждает, что лучшее средство скрыться — это смело показываться на людях.

— В этом парадоксе есть доля правды, но только не следует заходить слишком далеко.

— Число ваших слуг никому не известно, там и здесь добавить по лишнему — в доме, в саду и в конюшне, — и никто этого не заметит. Вот посмотрите, какой подбор самых разнообразных слуг вам готовят, ваше сиятельство! Бартелеми, между прочим, ваш дворецкий, превратился в великолепнейшего идальго, какого можно себе вообразить. Умора просто! Честное слово, мы боимся взглянуть друг на друга!

— Сумасброды! Все же я повторяю, будьте осторожны.

— Да ведь Хосе отвечает за все!

— У тебя с некоторых пор Хосе с языка не сходит. Что это ты так восхищаешься им?

— Он вовсе не то, чем кажется.

— Стало быть, и он также переодет?

— Еще бы! И мы все — это прелесть что такое!

— Странную мы разыгрываем комедию…

— Которая вскоре превратится в трагедию!.. Впрочем, я нисколько не скрываю своего пристрастия к Хосе, а вам известно, ваше сиятельство, что я с бухты-барахты никем восхищаться не стану.

— Тебе надо отдать должное.

— Этого же человека, доложу вам, я просто полюбил от души; он храбр, честен, предан, я готов за него ручаться.

— Монбар знаток в людях и очень хвалил мне его.

— Стало быть, мы можем не волноваться. Разговаривая таким образом, Лоран с помощью Мигеля надел богатый костюм, на груди его красовался орден Золотого Руна, который в то время давали кому-либо чрезвычайно редко и за одни только величайшие заслуги.

Мигель улыбнулся, заметив, как Лоран небрежно прикалывал его.

— Чего зубы-то скалишь? — спросил мнимый граф. — Разве я не имею права носить этот орден?

— Да сохранит меня Бог сомневаться в этом, ваше сиятельство! — с живостью возразил буканьер. — Бесспорно, вы более всякого другого имеете на него право, только мне смешно видеть орден Золотого Руна на груди одного из главных предводителей Береговых братьев, ожесточенных врагов Испании.