Газета День Литературы

День Литературы 144 (8 2008)

(Газета День Литературы — 144)

день литературы

Владимир БОНДАРЕНКО СМЕРТЬ ПРОРОКА

На свете не так уж много великих людей. А тем более, великих писателей. Пророков ещё меньше. Их часто не любят и даже ненавидят. Их боятся и им завидуют. А у них своя тяжёлая, но полная свершений жизнь. Мы простились с одним из них. Это был Александр Исаевич Солженицын. Он всего полгода не дожил до своего девяностолетия. Это много по любым человеческим меркам. Значит, кто-то там наверху отмерил ему свой долгий срок. Значит, ему не суждено было погибнуть до срока. Ему дано было высказаться свыше. Пронёс свой крест через войну, лагеря, раковую болезнь, изгнание с родины. Пронёс его через две больших мужских любви, через триумф возвращения, через медные трубы, литературную славу, Нобелевскую премию. Он мог много раз погибнуть, сломаться, растаять в лаврах, утонуть в нищете или роскоши. Его могли не заметить, растоптать, не печатать ни у нас в России, ни на Западе. Не он первым открыл Гулаг, Борис Башилов или Иван Солоневич гораздо более страшные вещи печатали задолго до него, но мир был глух. Он пришёл в своё время. Он сам признаётся, что его вела какая-то высшая сила.

Как и всякого великого, его обвиняют во многом. В отечестве всегда не замечают своих пророков. Обвиняют в том, что на фронте попал в звуковую батарею, а не прямо на передовую, будто молодой офицер сам определял своё место службы. Почти все уцелевшие писатели-фронтовики из артиллеристов или связистов, моряков или летчиков. Из пехоты кроме Виктора Астафьева и назвать некого. И тот после первых боёв был ранен, далее ходил в нестроевых. Одновременно Александра Солженицына обвиняют, часто одни и те же люди, что он письма полемические с фронта писал, упрёки в адрес режима, чтобы попасть в лагерь и там спокойно перенести войну. Но если он и так был в тыловой звуковой батарее, чего ему перед самым концом войны бояться на фронте гибели и рваться в лагерь?

Его обвиняли сами же органы КГБ в том, что он был стукачом в советских лагерях. Хотя выдавать сексотов и по сей день в наших правоохранительных органах не принято. Что же не сообщили, к примеру, кто был сексотом из числа писателей? А вот единственного Солженицына не пожалели. Поэтому и не верится в эти россказни. Спустя годы его обвиняют чуть ли не в американском шпионаже. Обвиняют в том, что он желал разбомбить Советский Союз атомными бомбами. Пожалуй, со времён Древнего Рима привычно слова одного из художественных героев приписывают автору. Спросить бы обвинителей, где они такого начитались? В романе "В круге первом"? Может быть, и Пушкин виноват, что убил Ленского?

Его обвиняют даже в вермонтском американском уединении, будто это он сам себя выслал с родины. Его обвиняют даже в том, что он и в Россию вернулся необычным образом: через Колыму, через всю Сибирь. А он, несмотря ни на что, никог- да не злился ни на кого, и мечтал о счастье своего народа.

Казалось бы, издали многомиллионным тиражом его размышления об обустройстве России. И не захотели всерьёз прочитать эти размышления. Позвали в Думу на выступление и высмеяли, не пожелали выслушать. Александр Солженицын писал всю жизнь о нравственности и праведности русского человека. Может быть, боятся и власти, и все его противники не самого Солженицына, а прихода в жизнь России нравственного человека? Испугались его Матрёны и Ивана Денисовича?

А я всегда поражался мужеству и стойкости этого необычайного человека. Горжусь своим знакомством с ним. Я стал переписываться с ним, когда он ещё жил в Вермонте, одним из первых написал о нём в нашей отечественной прессе, в "Литературной России". Когда Александр Исаевич вернулся в Россию, он пригласил меня к себе, долго расспрашивал о России. Встречались позже неоднократно. Иногда он звонил домой (пугая своими звонками мою жену — всё равно что Гоголь или Пушкин позвонили бы), расспрашивал о том или ином писателе. Он всегда любил точность во всём. Со временем я заметил в нём и дар удивительного литературного критика, думаю, со временем выйдет отдельно книга его статей, обзоров и рецензий: о Василии Белове, о Леониде Бородине, об Иосифе Бродском. Он мог не принимать чужой ему мир писателя, но как точно он его анализировал. Помню, в разговоре со мной он высказался о моих друзьях: "У Владимира Личутина удивительное чувство слова, такого нет ни у кого, а У Александра Проханова — природный метафоризм. Его метафоры не надуманы, не искусственны, они органичны, природны". Коротко и ёмко. По сути, он был счастливым человеком, он сделал всё, что задумал, в истории, в литературе, в жизни. От него остались великие книги, после него осталась иная Россия, у него выросли прекрасные дети. На похоронах Александра Исаевича в Донском монастыре я разговорил с вдовой его Натальей Дмитриевной, его верным деятельным помощником и организатором. Рядом с ней стояли все три их сына, три крепыша, три русских богатыря. Такой семье можно было только позавидовать. Он и могилу себе выбрал в великом месте. Будет теперь вечерами беседовать о судьбах России с февралистом историком Ключевским. Есть о чем поспорить.

Может быть, Александр Солженицын и был одним из главных символов России двадцатого века. Столыпин, Ленин, Сталин, Гагарин, Шолохов, Солженицын. Может быть, и неприятие Солженицыным своего земляка Шолохова не столько политическое, сколько соперническое, напоминающее осознанное избегание знакомства друг с другом Толстого и Достоевского. Даром что имели общего друга Страхова. В юности Александр Солженицын прошёл увлечение коммунисти- ческими идеями, задумал роман "Люби революцию", затем война, фронт, где он командовал батареей, в самом конце войны арест за неосторожные высказывания в письмах друзьям. Лагерь, ссылка, заболевание раком, предательства друзей — не много ли для одного? Но, очевидно, такова судьба. Он должен был пережить все страдания народа, и выжить, чтобы рассказать о них. Он сам должен был стать судьбой народной. Я бы, не стесняясь, сравнил его судьбу с судьбой Льва Толстого. Не будем рассуждать о художественных высотах, время покажет. Но и Льва Толстого при жизни отвергало приличное общество. Его проклинали куда более яростно, чем Солженицына в брежневские времена. Если и сейчас Владимир Крупин боится толстовской ереси, то можно подумать, что думало о великом Льве Толстом ортодоксальное православное общество, что писали о нём официальные и православные критики? Почитать газеты тех, толстовских времён, мало не покажется. И оба выстояли. Оба доказали свою правоту.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: