Глава 1

Рори

В середине дня люди, бегающие за праздничными покупками, проходят мимо большого панорамного окна моего офиса.

Некоторые оборачиваются и смотрят на витрину, которую оформили мои коллеги, в то время как другие кутаются в свои теплые зимние пальто, чтобы защититься от резких порывов ветра.

Снег, тихо кружась, ложится на оконный выступ, словно воплощение картины Нормана Роквелла, придавая городу Френдшип традиционную атмосферу Новой Англии.

Как и в большинстве расположенных на первом этаже помещений в городе, в банке большие панорамные окна, которые выходят на городскую площадь.

Слишком часто в эти дни я ловлю себя на том, что провожу время, наблюдая за жизнью, протекающей за окном, в то время как я сижу за столом, забросив дела.

Мои мысли заняты семьей, или, скорее, ее отсутствием.

Моя жена хочет развода.

Она хочет покончить с нашим браком.

Расторгнуть наш союз.

Чтобы у нашей дочери Руби было два родителя-одиночки.

Неважно, в каких выражениях я это проговариваю — становится только хуже.

Я виноват.

Однако осознание ответственности не отменяет того факта, что я пропустил слишком много ужинов и важных школьных мероприятий, слишком много раз забывал забрать Руби, когда Гвен не могла. А для родителя это самое ужасное чувство на свете.

Каждый раз у меня было одно и то же оправдание — работа. Я должен был догадаться, что что-то не так. Странно, но из-за стресса порой не замечаешь того, что происходит прямо перед твоим носом. Безразличие, обрывочные ответы, планы, в которые меня не посвящали, ночи, когда моя жена ложилась спать, не дождавшись меня — я просто обязан был увидеть все эти знаки.

Наши тихие разговоры перешли в споры, в которых каждый из нас наговорил много того, чего не хотел. Я сказал ей, что она могла бы найти работу и перестать все время волонтерствовать в школе; что если бы она помогала, мне бы не пришлось одному оплачивать поездки за покупками в Бостон или все эти бесконечные внеклассные занятия. Я спросил ее, что бы она хотела, чтобы я сделал, как бы она хотела, чтобы я разобрался с ситуацией — с нами, нашей семьей. Я потребовал, чтобы она сказала мне, что делать.

Она сказала.

Прошло уже два месяца с тех пор, как она попросила меня спать на диване, а потом и уйти из дома. Этот дом должен был быть нашим навсегда — дом, где я пролил пот и кровь, и даже пару слез, пока доводил его до ее идеала. Дом, где мы должны были вырастить детей, проводить время с внуками, любуясь, как они гоняются друг за другом на террасе.

Получив повышение в банке, я нанял подрядчиков, чтобы закончить начатую мной работу. В этом был смысл. Подразумевалось, что я буду больше времени проводить с Гвен и Руби по выходным. Но даже эти дни поглотила работа, и я это допустил.

Семья должна быть на первом месте.

В моем понимании это значило работать больше и дольше, чтобы обеспечить свою семью. Конечно, это также значило, что я бы пропускал родительские собрания Руби, ежегодные школьные карнавалы, книжные ярмарки и утренники в честь окончания учебного года, но две самые важные женщины в моей жизни имели бы все самое лучшее.

Я ошибался.

Звонит телефон, отвлекая меня от мыслей. Я бросаю быстрый взгляд на определитель номера и тяжело вздыхаю.

— Рори Саттон, — говорю я в трубку, не отрывая взгляда от того, что происходит снаружи.

— Как там мои инвестиции?

Все внутри меня холодеет, когда грубый голос Джерри Гэнса лает мне в ухо, не оставляя выбора, кроме как вернуться к работе. Я быстро нажимаю на несколько клавиш на клавиатуре, чтобы открыть его счет. Джерри — мой клиент номер один, мой кормилец, так сказать, и, возможно, катализатор моего развода.

— В полном порядке, Джерри.

Он звонит каждый день с одним и тем же вопросом и, чаще всего, получает один и тот же ответ.

— Где мои деньги?

— Вложены в компанию «Али-баба». Это азиатская версия «Амазон». Их активы высоко котируются, и я уверен, что ваш портфель акций увеличится в кратчайшие сроки. Конечно, вы также инвестируете в другие фонды, ценные бумаги и аннуитеты.

Такой же разговор мы вели вчера и позавчера, и, скорее всего, будем говорить об этом и в понедельник.

— Идеально.

Я мысленно представляю себе, как он сидит в красном кожаном кресле с высокой спинкой, в черном шелковом халате, и потирает руки, как будто он организатор какого-то хитроумного заговора с целью захвата мира.

— Моя супруга интересуется, увидим ли мы вас с женой на нашей ежегодной рождественской вечеринке.

Вздохнув, я отворачиваюсь к окну, каждый раз надеясь увидеть Гвен, выходящую из магазина, паркующую машину или просто идущую по улице.

Я не видел ее с тех пор, как съехал. Это не мое решение, и я не согласен с ним, но, по мнению Гвен, будет лучше если моя мать будет посредником в общении с Руби. Я это ненавижу. Я пытался бороться, но мне не нравится, когда Гвен плачет, поэтому я согласился.

— Конечно.

Немного невинной лжи, по большому счету, не причинит Джерри никакого вреда. Очень сомневаюсь, что Гвен пойдет со мной. Тем не менее, я планирую ее спросить. Мне совсем не хочется получить отказ, впрочем, как и появляться там одному. Чем меньше Джерри знает о моей жизни, тем лучше для меня.

Джерри болтает о других акциях, на которые я должен взглянуть, но я сосредоточен на том, что происходит снаружи. Какой-то бездомный пытается перейти через дорогу вопреки потоку туристов, игнорирующих тот факт, что в нашем городе принято строго соблюдать правила, по которым пешеходы имеют преимущество.

Пожилой мужчина спотыкается, едва успевая опереться на одну из припаркованных вдоль тротуара машин.

— Я тебе перезвоню, Джерри.

Не потрудившись повесить трубку, не надев зимней куртки и галош, я выбегаю на улицу, и грязь, перемешанная с солью, попадает мне на брюки.

— Позвольте вам помочь.

Не колеблясь, я беру его за предплечья и помогаю встать.

— Моя сумка, — бормочет он, указывая на землю.

— Взял, — отзываюсь я, поддерживая его одной рукой, пока наклоняюсь, чтобы поднять его вещи.

Я делаю все возможное, чтобы не задохнуться от окружающего его зловония или не прокомментировать, насколько легка его сумка. Интересно, когда он в последний раз принимал душ или имел возможность постирать одежду? Все в нем грязное — лицо, поношенная одежда, черная вязаная шапочка, которую он носит поверх темных волос.

Я помогаю ему дойти до скамейки в парке недалеко от моего офиса. Когда мы добираемся до нее, я стряхиваю снег, прежде чем он опускается с тяжелым вздохом. В его глазах печаль, но на лице улыбка.

— С вами все будет в порядке?

— Да, да. Все будет в порядке. Эти старые ноги двигаются уже не так быстро, как раньше, — говорит он мне.

— Ну, даже молодые иногда довольно медлительны.

Он улыбается, но быстро отводит глаза.

Не знаю, должен ли я проводить его до полицейского участка или оставить в покое. Может, он голоден? На мели? Конечно, скорее всего, и то и другое, но он ни о чем меня не просит. На самом деле, сидя здесь, на скамейке, он выглядит довольным. Полагаю, будучи бездомным, он знает, как выживать.

Сильный порыв ветра пронизывает насквозь, и я начинаю дрожать. Я тянусь за бумажником, но быстро понимаю, что его нет в кармане.

— Вы простудитесь, — говорит он, плотнее закутываясь в пальто.

Тот факт, что он заботится обо мне, а не о себе, заставляет меня замереть. Кивнув ему и сказав, что скоро приду, я возвращаюсь в свой теплый кабинет.

Когда я возвращаюсь к своему столу и хватаюсь за ручку ящика, чтобы достать бумажник, старика уже нет. Я смотрю в окно, прижимаясь так близко, что оставляю маслянистые следы от рук и лба, но не вижу, куда он ушел. Он словно растворился в воздухе.

Резкий звук сигнала разъединения заставляет меня отойти от окна. Я беру трубку, но тут же отшатываюсь от шума и кладу трубку на место. Покачав головой, осознаю, что так и не положил трубку после разговора с Джерри.

Мое внимание привлекает записная книжка на столе, в которой в совершенном беспорядке записаны даты и заметки. Наклонившись вперед, я отодвигаю в сторону небольшую стопку бумаг, чтобы прочесть записи на сегодня.

«Встретиться с адвокатом по разводам». Мне снова становится грустно, когда я хмуро смотрю на расписание, думая о том, во что превратилась моя жизнь. Развод — это последнее, чего мне хочется, но мне не очень хорошо удалось показать Гвен, что они с Руби были для меня важны.

И сейчас важны.

Посмотрев на часы, я понимаю, что у меня есть десять минут, чтобы пересечь город — хотя на самом деле всего пару кварталов — и сесть на неудобный деревянный стул, в ожидании, пока мой адвокат просматривает предложение Гвен.

День, когда ко мне на работу пришел судебный пристав, был еще хуже того, когда Гвен сказала, что хочет, чтобы я съехал. В глубине души я надеялся, что мы оба образумимся и со всем разберемся. Я ошибся, и мне не осталось ничего другого, как нанять адвоката.

Мой спортивный пиджак висит на спинке стула. Я хватаю его, надеваю и снимаю с вешалки длинное шерстяное зимнее пальто. Мои галоши стоят на коврике, но взглянув на свои ботинки, я понимаю, что их уже не спасти. Я обыскиваю карманы и стол, гадая, куда же спрятал перчатки. Быстро взглянув на часы, понимаю, что у меня почти нет времени. Если я хочу успеть на встречу, то нужно выходить прямо сейчас.

Мне кажется, что на улице было теплее, когда я выходил в прошлый раз, и я ловлю себя на том, что плотнее запахиваю пальто и засовываю руки поглубже в карманы. Хоть пальто и плотное, оно не защищает меня от мороза или мои щеки от обжигающего ветра.

Направляясь к офису своего адвоката, я заглядываю в переулки и подворотни в поисках мужчины, которому помог ранее. Не знаю почему, но что-то тянет меня найти его, проверить, все ли с ним в порядке. Умом я понимаю, что, скорее всего, так и есть, но мне хочется снова его увидеть, чтобы убедиться.