Глава 2

Гвен

Руби напевает свою собственную версию песни «Рудольф — красноносый олень», а я пытаюсь привести в порядок ее от природы вьющиеся волосы.

Стоя позади нее, я смотрю на нас в зеркало на комоде, и ее зеленые глаза встречаются с моими.

— Можно мне надеть новые туфли?

— Не сегодня. Они для рождественского праздника в церкви.

— Разве мы идем не в церковь? — спрашивает она, приподнимая бровку.

В последнее время Руби испытывает мое терпение. Мой психотерапевт говорит, что это потому, что она на меня злится. Что бы я ни сказала или ни сделала, всегда все либо неправильно, либо ставится под сомнение.

— Почти. Сегодня мы идем с твоей церковной группой кататься на коньках.

— Я никогда раньше не каталась с ними на коньках.

— Знаю, но там будут и твои кузены. Они будут кататься с тобой.

— А папочка?

— А что с ним?

— Он умеет кататься на коньках?

— Умеет, но он на работе.

Наверное. Время от времени я сижу на одной из парковых скамеек, смотрю в сторону его офиса и гадаю, чем он занимается.

Нормально ли он питается?

Научился ли гладить свою одежду?

Что ест на ужин?

Потом я вспоминаю, что это больше не мои проблемы, и меня не касается, как он живет. Да и к тому же, абсолютно ничего не изменилось. Мы с Руби по-прежнему ужинаем вдвоем. Я по-прежнему отвожу ее в школу, на все ее занятия и кружки, занимаюсь тем же, что и делала, когда Рори жил с нами.

Клянусь, если бы Руби не приходилось навещать его, она бы никогда не поняла, что отец больше здесь не живет.

Мне горько. А еще я зла, опечалена, обижена и сбита с толку. Я думала, что если скажу Рори, что хочу развода, то он все осознает, но этого не произошло.

Я хотела бы отключить эмоции, но не могу. По ночам я лежу в постели и плачу, потому что всегда думала, что у меня идеальная семья.

Раньше казалось таким обыденным желать, чтобы Рори чаще бывал дома, однако благодаря его усердной работе, я могла позволить себе такую роскошь, как сидеть с Руби дома.

Когда дочь пошла в школу, я подумывала о том, чтобы найти работу. Я упоминала об этом несколько раз, но Рори велел мне оставаться дома. Я и не подозревала, что, если я останусь дома, то его уже здесь не будет.

Я изо всех сил старалась сохранить развод в тайне, но в тот момент, когда Рори снял комнату в «Уютном Коттедже», мой телефон стал разрываться от звонков.

Вопросы сыпались один за другим:

«Он тебе изменил?»

«С кем?»

«Он тебя бьет?»

Хочу ли я встретиться и поговорить об этом?

Одна чашка кофе и кусок пирога, и я вываливаю свои проблемы друзьям. Я все прекрасно понимала, но было так приятно поговорить о том, что происходит между мной и Рори.

Минус в том, что теперь всем все известно. В Френдшипе никто не умеет хранить секреты. Куда бы я ни пошла, все на меня смотрят. Люди либо жалеют меня, либо избегают смотреть мне в глаза.

Разве я слишком многого просила? Чтобы Рори изменился? Чтобы семья стояла для него на первом месте? Чтобы наш брак был на первом месте?

Но он этого не сделал. Он сам должен захотеть, а я не уверена, что сможет.

— Ты закончила?

Голос Руби вырывает меня из моих мыслей.

Я мягко улыбаюсь и киваю, надеясь, что она выскочит из моей комнаты до того, как начнут капать слезы. Я стараюсь, чтобы она не видела, как я плачу, потому что она не понимает. Руби говорит, что я не должна плакать, так как сама заставила Рори уйти. Может, она и права. Я заставила его уйти, хотя должна была попросить его сражаться за нас, чтобы мы могли стать крепкой семьей.

Я смотрю на себя в зеркало и наношу немного румян на щеки, чтобы придать им немного цвета. За последние несколько месяцев консилер стал моим лучшим другом. Он скрывает темные круги под глазами и красные пятна, которые часто появляются после слез.

Расправив плечи, я улыбаюсь и говорю себе, что все будет хорошо, что я буду в порядке.

— Я готова. — Руби стоит в дверях.

На ней пальто, зимние ботинки и больше ничего, насколько я могу судить.

— Здорово, что ты уже оделась, но мы будем играть на улице. Ты можешь надеть комбинезон?

Руби кивает.

— Думаешь, папочка там будет?

В ее голосе слышится печаль. Я знаю, что она скучает по нему. Я тоже, но я не могу изменить свои чувства, даже если мое сердце кричит, требуя дать Рори шанс. У него их было предостаточно.

Я вздыхаю и качаю головой, направляясь к ней. Положив руку ей на плечо, я направляю ее к лестнице.

— Не думаю, Руби.

— Почему?

Руби прыгает с последних двух ступенек, и идеально приземляется на ноги.

— Ему трудно освободиться в середине дня.

Я помогаю Руби собраться, убеждаюсь, что лямки комбинезона пристегнуты, затем сама надеваю пальто и протягиваю Руби ее шарф.

— Может быть, он захочет увидеть меня.

— Возможно.

Я хочу сказать ей, чтобы она не слишком надеялась, но не могу. Не буду. Она быстро поймет, что ее отец только себя ставит на первое место.

— Снег идет! — кричит Руби, когда мы выходим на крыльцо. — Мы можем пройтись пешком до парка?

Я киваю и беру ее за руку. Мы осторожно спускаемся по лестнице. Я мысленно отмечаю все, что мне нужно будет сделать, когда вернусь домой: расчистить дорожку и лестницу, и при помощи снегоуборочной машины — подъездную дорожку.

С каждым днем список становится все длиннее. При мыслях о зиме и о том, сколько выпадет снега, мне хочется переехать в более теплый климат, чтобы не пришлось иметь дело ни с чем подобным. Но Руби любит снег. Достаточно посмотреть, как она носится так, что упавшие хлопья взмывают вверх.

Она улыбается, заставляя улыбнуться и меня тоже.

Мы выходим на Мэйн стрит и сразу же окунаемся в дух Рождества, царящий повсюду. Белые и красные гирлянды обвиты вокруг кованых фонарных столбов. Витрины магазинов празднично украшены, и, несмотря на все происходящее, меня охватывает праздничное настроение. Колядующие распевают песни, на которых я выросла.

— Ты готова к концерту?

Через несколько дней в начальной школе состоится зимний концерт. Руби готовилась к нему своим, особым способом. Она еще слишком мала, чтобы запомнить все слова, но она старается изо всех сил и делает это очень громко.

— Гейб говорит, что я лучше всех.

Гейб?

Я роюсь в памяти, пытаясь припомнить учителей, но не могу вспомнить кого-то по имени Гейб.

— Гейб новенький?

Руби пожимает плечами.

— Это мой друг. Он мне нравится.

Волна облегчения накатывает на меня, когда я понимаю, что Гейб, скорее всего, одноклассник. Думаю, это мило, что Руби влюблена.

Я помню свою первую влюбленность. Это было в первом или втором классе, и его звали Уолтер. Он нравился мне до пятого класса, а потом его семья переехала. Хоть убейте, не могу вспомнить его фамилию, что странно, так как я почти уверена, что провела большую часть того года, рисуя его имя в своей тетрадке и воображая тот день, когда наши пути снова пересекутся.

Я беру Руби за руку, мы переходим улицу и заходим в парк. Из динамиков, установленных на кленовых деревьях, громко звучат рождественские мелодии, дети же тем временем устроили битву снежками.

Все в городе любят приходить в парк, чтобы покататься на коньках. Но лучше всего бывает в полдень, когда собирается церковная группа.

Мама и папа всегда предлагали пойти со мной, но я убеждала их не отвлекаться от работы, и тогда я могла бы притвориться, что взрослее, чем была на самом деле.

Издалека кто-то зовет меня по имени — еле слышно, но есть что-то в том, как реагируешь на голос близкого человека — он всегда доходит.

Я оборачиваюсь и замечаю мою сестру Элизу и золовку Эмбер, отчаянно размахивающих руками. Они заняли нам скамейку, и мы с Руби направляемся к ним.

— Тетушки, — кричит Руби, отпуская мою руку.

Она бросается к ним, слегка поскальзывается на уже утрамбованном снегу, смеется, и с размаху влетает в их объятия.

С тех пор как мы с Рори расстались, они стали моей опорой, моими жилетками в которые можно поплакаться, моим голосом разума, даже если кто-то них со мной не соглашается. Не важно, который час — я могу позвонить любой из них, и уже через несколько минут они будут у меня на пороге — всегда с мороженым.

После того, как я помогаю Руби надеть коньки и удостоверяюсь, что ее шлем плотно прилегает к голове, я целую ее в нос. Она одновременно и рада и возмущена, так как хихикает, пытаясь увернуться.

Моя племянница ждет Руби, нетерпеливо вытянув руку и шевеля пальцами. Взявшись за руки, они вместе скользят по льду, направляясь к небольшой группе детей.

За последние две зимы Руби посетила шестинедельный курс катания на коньках. Этих занятий вполне хватило, чтобы она научилась держать равновесие и кататься вперед и назад.

Я совершила ошибку, наблюдая за ней на первом занятии, когда группу учили правильно падать. В тот день у меня чуть не случился сердечный приступ, но Руби считала, что это был самый лучший день в ее жизни.

— Выглядишь измученной, — говорит моя сестра Элиза, когда я сажусь рядом с ней и вздыхаю.

Я пытаюсь дотронуться до шеи, но из-за толстого свитера, водолазки и шарфа это практически невозможно, и все же я кручу и тереблю шарф, пытаясь ослабить нарастающее давление.

— Все потому, что она совсем не спит, — говорит Эмбер, протягивая мне большую чашку чего-то горячего.

Мне все равно, что там. Но оно мне нужно. Тепло, исходящее от чашки, немного согревает мои руки в перчатках.

— Ты права. А как только высыпаюсь, происходит что-то еще, и сон сова пропадает на всю ночь.

На этой неделе Рори получил бумаги на развод, и я провела полночи, размышляя о том, почему он не позвонил и не появился. Часть меня верила, что он, по крайней мере, разозлится, придет домой, и мы сможем поговорить.

Мои девочки придвигаются поближе и обнимают меня. Я нуждаюсь в этом, но на самом деле не такого утешения я хочу.

Я хочу, чтобы Рори обнял меня. Я так давно не ощущала его объятий, что уже позабыла каково это. Страсть ушла первой. Перемена была неуловимой. У нас не было времени друг на друга, мы были слишком уставшими, слишком занятыми, и чаще всего я была уже в постели, когда он, наконец, возвращался с работы.