Люди останавливаются, желая поговорить, посочувствовать тому, через что я сейчас прохожу, приглашают меня к себе домой на праздники.

Я даже не думал о том, где проведу Рождество, потому что искренне верил, что мы с Гвен помиримся. Но как же нам это удастся, если я не предпринимаю никаких попыток, чтобы сохранить семью?

К тому времени, как я добираюсь до церкви, парковка уже заполнена. Я обхожу здание сзади, останавливаюсь, чтобы заглянуть в одно из окон.

Много лет назад преподобный Джон попросил нас всех скинуться, чтобы сделать ступени и установить большие окна. Так подвал соответствовал требованиям пожарной безопасности, и его можно было использовать для мероприятий.

Я как никогда рад, что помог, потому что это дает мне возможность наблюдать за моей семьей. Волосы моей жены собраны в один из тех пучков, с которыми она редко выходит из дома. И все из-за меня, потому что я сказал, что не смогу отвести Руби.

Моя дочь сидит за одним из столов, одна, медленно украшая печенье, в то время как все остальные дети смеются и радостно собирают пакеты, которые раздадут всем местным заведениям. Мои девочки несчастливы из-за меня. Я начинаю дрожать, но не ухожу. Я сажусь на скамейку и жду, когда они выйдут. Не знаю, что я им скажу. Вряд ли будет достаточно сказать, что я сожалею.

Гейб садится рядом и протягивает мне пластиковый стаканчик.

— У вас грустный вид.

— Это так очевидно?

— Я знаю, как выглядит грусть, — говорит он, делая глоток из своей чашки.

Несомненно, ему есть что рассказать. Может быть, он ветеран войны, страдающий от посттравматического расстройства и бросивший семью, а может, как я — трудоголик, который слишком мало времени проводил со своей семьей. Все, что я знаю, это что он все бросил и никогда не оглядывался назад.

Может, так жить легче.

— Вы являетесь членом этого прекрасного учреждения? — Гейб кивает в сторону белой церкви.

— Был, но не появлялся там уже давно.

— Значит, вы сидите снаружи и ждете приглашения?

— Моя семья сейчас там. Я должен был быть с ними, но позволил работе встать между нами.

— И вы не можете пойти и присоединиться к ним?

Я отрицательно качаю головой.

— Моя жена… мы расстались, и я не сделал ничего, чтобы показать ей как много она для меня значит.

— Я правильно понял, что вы не хотите этого развода?

Я отрицательно качаю головой.

— Меньше всего на свете. Но я был плохим мужем, а моя жена и дочь заслуживают лучшего.

— Уверен, вам не нужен мой совет.

Я смотрю на растрепанного мужчину.

— Я бы с радостью его выслушал.

Он оборачивается и улыбается.

— Любовь долготерпима, любовь милосердна. Она не завидует, не превозносится, не гордится. Она не ропщет, не мыслит зла, она не ищет выгоду, и не бесчинствует. Любовь не радуется неправде, а сорадуется истине. Она все покрывает, всему верит, на все надеется, всё переносит. Любовь никогда не иссякает. Коринфянам, глава тринадцатая, стих четвертый.

Гейб говорит так убедительно, его слова так правдивы, что мне ничего не остается, кроме как растворится в них. Я впитываю их в себя и повторяю снова и снова, пока Гейб не начинает вставать.

— Подождите.

Я хватаю его за руку, чтобы он не уходил.

— Не может быть, чтобы все было так просто. Гвен знает, что я люблю ее.

— Разве? — спрашивает он.

Я открываю рот, чтобы ответить, но ничего не выходит. Я отпускаю руку Гейба и смотрю ему вслед, пока он не исчезает из виду. Мой телефон пиликает — это напоминание, которое я установил, чтобы пойти на вечеринку Джерри. Я выключаю его и поворачиваюсь к церкви, чтобы дождаться свою семью.