— Может быть, и вы — один из потомков этих «горелых деревьев», сударь?
— Кто знает? — отвечал тот с принужденной улыбкой.
— Одна мысль, одно воспоминание мучило меня постоянно, — прошептал молодой человек.
— Какое воспоминание?
— Один из наших родственников служил в кариньянском полку.
— Ax! — вскричал старик, вскакивая так быстро, как будто пуля попала ему в сердце. — А вот и завтрак готов, — отрывисто прибавил он, поворачивая голову.
— Вы, наверное, тоже будете завтракать с нами? — спросил граф де Виллье, сильно удивленный этим странным изменением в голосе и в манерах своего хозяина.
— Нет, господин граф, — это невозможно. Офицер хотел было настаивать, но взгляд Анжелы замкнул ему уста.
— Вы извините меня, — продолжал отец, — меня заставляет вас покинуть одно непредвиденное дело… У меня назначено свидание, на которое я не могу не явиться… Это путешественники, которым я обещал быть проводником.
— Не церемоньтесь, пожалуйста, любезный хозяин, — сказал капитан, от внимания которого не ускользнуло, что старый охотник просто искал предлога уйти из дому.
— Благодарю вас, капитан. Я вас оставлю с моею дочерью. Она постарается сделать для вас незаметным мое отсутствие, — прибавил он, улыбаясь.
— Я постараюсь, отец, — сказала она просто.
— Капитан, — продолжал Изгнанник, пожимая ему руку, — помните, что я предан вам душой и телом.
— Я верю этому.
— Если когда-нибудь вы будете нуждаться в моей помощи, рассчитывайте на меня.
— Я вполне верю вам.
Старик поцеловал дочь и направился к двери. Он уже готов был перешагнуть порог, но раздумал и медленно повернул назад.
— Господин граф, вы давно не получали известия о вашем брате? — спросил он.
— Да. Но почему вы предлагаете мне подобный вопрос, сударь?
— Вы давно не видели его? — продолжал старик, не обращая внимания на вопрос капитана.
— Я не видел еще брата с самого прибытия моего в Америку, — сказал граф. — Когда я покинул Квебек, я думал застать его в форте Дюкэне, но утром, в день моего приезда, он выступил из форта по поручению губернатора, при котором он состоял в качестве адъютанта.
— Ему дано было поручение к англичанам?
— Да! Бедный брат! Как он должен жалеть, что не мог отложить своего выступления хотя бы на несколько часов, чтобы увидеться со мною.
— А с тех пор?
— Я с нетерпением ожидаю его возвращения.
— В наших лесах лучше иметь дело с краснокожими и даже дикими зверями, чем с англичанами, — проговорил Изгнанник с горечью.
— Что хотите вы этим сказать?
— Побольше мужества, господин де Виллье, побольше мужества! — отвечал Изгнанник глухим голосом. Затем, повернувшись спиной к молодому человеку, удивленному этими загадочными словами, он быстро вышел из дому.
Глава IX
ВЕСТНИК
Оставшись одни, молодые люди некоторое время стояли неподвижно на своих местах. И ничем не вызванный уход и, наконец, эти слова, произнесенные таким печальным тоном, — все это не могло остаться ими незамеченным и не удивить их. Луи де Виллье почувствовал, что мужество оставляет его. Предчувствие какого-то близкого несчастья подавляло его, и у него болезненно сжималось сердце. В первую минуту он хотел было броситься вслед за отцом Анжелы, догнать его и потребовать от него объяснения странных слов, сказанных им на прощанье. Но присутствие молодой девушки удержало его. Она с трогательным беспокойством смотрела на него. Она чувствовала, что он страдает и страдала вместе с ним.
Граф сделал над собою страшное усилие и сказал ей:
— Анжела, вы ведь ничего не знаете, не правда ли? На это она торопливо ответила ему:
— Ровно ничего! ничего такого, что могло бы вас огорчить или испугать.
— Ваш отец не только заставил меня призадуматься, но даже испугал меня.
— Почему вы вдруг так сильно взволновались, дорогой Луи? Мой отец высказывал ведь только одно предположение.
— Может быть, он не хотел сразу огорчить меня и рассказать все, что ему известно о несчастье, случившемся с моим братом, и он ограничился тем, что приготовил меня к этому.
— Какое несчастье? Что дало вам повод думать это? Вы скоро увидите своего брата, друг мой.
— Дай-то Бог! Но последние слова вашего отца прозвучали в моих ушах, как звон погребального колокола.
— Бог милостив! Надейтесь!
— Вы советуете мне надеяться, Анжела! А ваш отец крикнул мне: мужайтесь. Почему же меня покинуло вдруг мужество? Почему теперь я утратил надежду?
— Значит, вы очень любите вашего брата? — спросила она с легким волнением в голосе, которого не заметил капитан, всецело отдавшийся своим мрачным мыслям.
— Как никого на свете! — отвечал граф.
И затем, давая волю охватившему его чувству, добавил:
— Бедный Жюмонвиль! Такой красивый, храбрый, честный! Для меня он был не только брат, но и друг в одно и то же время.
Сам того не сознавая, брат графа де Жюмонвиля говорил о нем, как об умершем, и как бы произносил над его могилой надгробное слово.
Молодая девушка заметила это и, желая отвлечь его от мрачных мыслей, сказала своим нежным голосом:
— Луи!
— Анжела! — повторил капитан, стараясь стряхнуть с себя оцепенение и невольную тоску. — Что такое с вами, скажите мне?
— Неужели любовь в этом и состоит?
— Да, дорогое дитя, именно в этом. Любовь, какая бы она ни была, состоит из радостей и горестей, наслаждений и труда, отчаяния и надежды.
— И все-таки несчастный человек тот, кому не придется узнать ни этих радостей, ни этих страданий!
— Да, это правда, Анжела, — сказал нежно офицер.
— Дорогой мой Луи, в таком случае, я очень люблю тебя, потому что я то же чувствую и вполне разделяю все твои опасения.
— Ты меня любишь, Анжела? — вскричал страстно молодой человек.
— Пресвятая Дева! Мы в первый раз говорим друг другу «ты».
— А я и не заметил этого, я дал волю своему сердцу.
— При виде вашего горя я просто потеряла голову… у меня даже сердце перестало биться.
— Правда?
— Да! Я отдала бы все на свете, чтобы вернуть тебе… — тут она на минуту запнулась, и в то время, как он целовал ее руки, продолжала: — чтобы вернуть вам хоть каплю надежды. Мое бессилие приводит меня в отчаяние.
— Чудный ангел!
И он с восторгом внимал ей.
Она продолжала:
— Не правда ли, мой отец — самый лучший из людей? И как должны быть дурны те, которые не любят его? Он и оставил-то нас одних только потому, что знал, что тебе необходимо утешение.
— Не говори так, Анжела, не напоминай мне, что мой брат подвергается опасности, которую я подозреваю и которую я предчувствую, хотя и не знаю, в чем она заключается. Дай мне смотреть только на тебя, читать в твоих глазах надежду на наше будущее счастье. Может быть, мне удастся хотя бы на минуту забыть волнующее меня опасение. О! Теперь я люблю в первый раз и люблю всем сердцем!
— А я в первый и в последний раз, — прошептала юная дочь Изгнанника, приложив обе руки к сердцу. — Я хотела бы всегда жить так с тобою, видеть тебя!
Упоение их было чисто и целомудренно. Ни одна преступная мысль не приходила на ум этому Дон-Жуану, пресыщенному гуляке Версаля. Заслышав быстрые шаги и полагая, что это вернулся Изгнанник, граф приблизился к Анжеле и, целуя ее в лоб, сказал взволнованным голосом.
— Анжела, с этого момента мы с тобою жених и невеста. Ты точно так же принадлежишь мне, как и я тебе. Отныне никакая человеческая власть не сможет разъединить нас. Как только вернется твой отец, я попрошу у него твоей руки.
Из груди дочери Изгнанника вырвался безумный крик радости, а затем, вспыхнув, как зарево, с лицом, залитым слезами, она бросилась в комнату, смежную с общею залой. Встревоженный капитан сделал движение, как бы желая последовать за нею; в эту минуту кто-то постучался в дверь снаружи. Граф остановился и, бросив последний взгляд в ту сторону, куда удалилась молодая девушка, сказал: