Теперь нам следует вернуться к капитану дону Паламэду Бернардо де Бивар и Карпио. Его рыцарская и корыстолюбивая особа была покинута, как помнит читатель, умирающей на окровавленной траве.

Хотя смерть его была больше чем вероятна и хотя достойный капитан не мог сам изменить ни позы, ни места, однако, прибыв на место поединка, граф де Виллье в сопровождении своего друга, барона де Гриньи, не нашел там ни раненого, ни умирающего. А, между тем, прогалина все еще сохраняла следы ожесточенной борьбы противников.

Вот что произошло в отсутствие графа.

Капитан, обессилев от потери крови, потерял сознание и лишился чувств.

Несчастный лежал уже несколько минут без движения; он, без сомнения, незаметно для самого себя был уж на пути от жизни к смерти, как вдруг, к счастью для него, потому ли, что Провидение как-то особенно заботилось о его драгоценном существовании или же, что более вероятно, случайно-на прогалине появились три всадника.

Двое из этих всадников, по своим богатым и изящного вкуса костюмам, по-видимому, принадлежали к высшему классу общества: они носили шпагу, что с первого же взгляда заставляло признать в них особ благородных. Они были очень молоды; по лицу старшего ему нельзя было дать больше двадцати лет.

Третий всадник был человек с мужественными, энергичными и умными чертами лица; его черные глаза, полные огня, придавали его характерному лицу выражение решимости. Черная и густая борода покрывала весь его подбородок. Ему было самое большее тридцать лет; роста он был высокого, стройный, мощно сложенный и в то же время не лишенный в известной степени и грации, хотя это понятие не совсем применимо к мужчине.

Костюм его, чрезвычайно простой, совершенно черный и без вышивок, был костюмом доверенного слуги. Он носил на боку охотничий нож на широком поясе из толстой кожи, а рукоятки двух длинных пистолетов торчали в кобурах его седла.

Выехав на прогалину, трое всадников остановились и бросили вокруг себя беспокойный взгляд.

— Что это значит? — вскричал младший из них, указывая своей кокетливо затянутой в перчатку рукой на распростертое на земле тело.

— Э! — отвечал тот, который имел вид слуги, — это, по всей вероятности, труп.

— Вы думаете, Андрэ, что этот несчастный умер? — спросил молодой путешественник.

— Я не могу вам сказать этого точно, но, если госпожа маркиза желает, в этом нетрудно и удостовериться.

— Да, пожалуйста, узнайте, Андрэ, не ошиблись ли вы, — отвечал тот из всадников, которого слуга величал маркизой, и затем добавил сердитым тоном: — Раз и навсегда прошу вас помнить, что меня не следует называть ни госпожой, ни маркизой. Зачем же стала бы я тогда переодеваться, если вы станете таким образом, точно нарочно, как будто желая доставить себе удовольствие, каждую минуту объяснять, кто я в действительности? Следите за собой и за своим языком.

Андрэ опустил голову, ни слова не ответив на этот выговор, и приблизился к лежащему на земле человеку, которого он считал мертвым. Остальные два всадника оставались на том же месте, может быть, потому, что не придавали особенной важности этому инциденту, а может быть, и потому, что не желали близко видеть труп.

Между тем, Андрэ соскочил на землю, нагнулся над телом и перевернул его. Дон Паламэд лежал в траве вниз лицом.

Вдруг слуга выпрямился с криком удивления.

— Что там еще? — насмешливо спросил старший из всадников. — Разве покойник был вашим врагом, Андрэ?

— Нет, сударь.

— Он не укусил вас?

— Этот несчастный еще долгое время не будет в состоянии пользоваться тем, что некогда называл своими челюстями.

— Тогда что же значит ваш крик?.. Ваше удивление?

— Знаете ли вы, господа, кто такой этот несчастный, с которым так дурно поступили?

— Нет, да и не желаем особенно этого знать.

— А между тем, вам следовало бы им заняться, или же позвольте мне позаботиться о нем.

— А почему?

— Да потому, что мне кажется, что он еще дышит.

— Если он и дышит, то так незаметно, что ей-ей об этом не стоит и говорить, — заметил младший из всадников.

— Но… Андрэ прав, — сказал старший, — не можем же мы оставить этого несчастного без помощи… я узнаю его.

— Кто это? — спросил маркиз или маркиза.

— Ах! — отвечал старший с легким оттенком иронии. — Мы только что начинаем компанию и уже успели потерять одного из самых надежных наших бойцов. Этот человек, которого ты видишь распростертым на земле, — наш храбрый рубака, неустрашимый капитан Паламэд.

— И правда…

— Черт с ним, с этим негодяем! Этот испанец оказался просто-напросто жалким хвастуном. Так вот какой прекрасный результат дало его бахвальство!

— Тут нашла коса на камень, — сентенциозно заметил слуга всадников.

— Совершенно справедливо! В особенности на этот раз. Ей Богу! Славные удары шпаги. Потомок Сида весь исколот. Посмотрите-ка на его раны, Камилла.

— Я узнаю и угадываю руку, нанесшую эти удары, — отвечала Камилла с жестом ненависти и гнева. — Однако для нас утешительного тут мало.

— Ты уже колеблешься? Может быть, ты уже подумываешь о возвращении назад? — вскричал старший из всадников с таким выражением, в котором надежда смешивалась с разочарованием.

— Вовсе нет! Но мщение наше придется отложить.

— Тем лучше!

— Почему же тем лучше? Я не понимаю тебя, Луиза.

— Не Луиза, а Луи, с твоего позволения, — возразил, улыбаясь, другой всадник. — Я вовсе не говорю о случившемся и просто потому, что, по моему мнению, маркиза де Буа-Траси и графиня де Малеваль не могут удовольствоваться такой обыкновенной местью. Подослать убийцу к изменившему им человеку, это недостойно нас! Для женщин, которых я только что назвал, это даже унизительно и не может дать полного удовлетворения!

Графиня опустила голову, не отвечая на слова маркизы.

Раз переодетые, дамы нашли возможным сами раскрыть свое инкогнито, мы не видим никакого неудобства последовать их примеру.

Маркиза продолжала через минуту:

— Очевидно, нам придется поискать лучшего, и мы найдем лучшее с Божьей помощью.

— В Писании сказано: «Ищите и обрящете», — иронически заметила графиня, — поступим же и мы так, как учит Евангелие!

— В добрый час! Мне нравится, когда ты говоришь так. Во время этой беседы Андрэ, молочный брат маркизы, деятельно старался оказать посильную помощь капитану, раны которого он даже обмыл с грехом пополам.

Несмотря на это, раненый все еще не подавал ни малейших признаков жизни.

— Что нам делать с этим негодяем? — спросил слуга.

— Гм! — протянула маркиза, — он, по-видимому, очень болен.

— Оно и на самом деле так; однако, я думаю, что благодаря моему умению распознавать раны я могу поручиться за то, что положение его не совсем уж безнадежно. Потеря крови причинила обморок, но ни один важный орган не задет и не поврежден.

— Мы ведь здесь в пустыне, — заметила графиня.

— Вдали от всякого жилья, — с намерением подчеркнула маркиза. — Малейшая потеря времени может сделаться для нас гибельной.

— Так предоставим же его собственной судьбе, — сказал Андрэ.

— Это будет, пожалуй, самое лучшее, что мы можем для него сделать.

— Река течет всего в двух шагах отсюда. Андрэ многозначительно посмотрел на обеих дам.

— Огио быстра и глубока, господа… Как прикажете мне поступить с ним! Я исполню ваше приказание.

— Он дал себя убить, как дурак, тем хуже для него! Он ни на что ненужный жалкий хвастун!

— А потому… — продолжал Андрэ, делая многозначительный жест.

— Мертвые не болтают! — продолжала, маркиза, отворачиваясь.

— Хорошо, — холодно отвечал молодой человек Затем он нагнулся и поднял тело на руки.

Обе дамы разговаривали между собой и, казалось, нисколько не занимались происходившим.

Андрэ, как мешок, перекинул тело поперек седла своей лошади.

Капитан сделал легкое движение и вздохнул.