Подошел Кутейников.

О чем задумался, сосед? - спросил он.

- Размышляю над ошибками минувшего дня и думаю над тем... - Богданов не успел закончить фразу.

- Как совершить новые? - перебил его Кутейников.

- Да, Петро, к сожалению, исправишь одну - завтра две другие появляются.

- Ты меньше думай об ошибках. Мы что - хуже других воюем?

- Не хуже.

- Так в чем же дело? - наступал Кутейников.

- Людей теряем.

- Что же мы можем сделать на этих телегах? Покажи мне летчика, который на нашем ЛаГГе с "мессершмиттами" может драться на равных! На финской у нас получше самолеты были, и то мы несли потери. Зря, Олег, себя винишь, так можно все синяки и шишки на себя взять.

- Ты прав, Петро, но не во всем. Во-первых, людей жалко, во-вторых, я несогласен, что нас упрекать не в чем. Мы много теряем не только потому, что самолеты уступают немецким, но и потому, что не научились воевать по-настоящему. Немцы ежедневно нам ума вкладывают, а мы все раскачиваемся. Инертны мы, ненастойчиво учим молодежь. До сих пор к учебе с позиций мирного времени подходим. За это и расплачиваемся кровью.

- Учим плохо? Учи лучше, - ухмыльнулся Кутейников и, махнув рукой, пошел в сторону белевших в отдалении хат.

- Ты куда? - крикнул ему вслед Богданов.

- Хочу прошвырнуться вдоль станицы да заглянуть к какой-нибудь красотке. Казачки, говорят, огонь-бабы! - отшутился Кутейников и пригласил: - Пойдем вместе.

- Да, нет... забот много, Петро. С ребятами обговорить надо, как завтра с "мессерами" драться.

- Завтра и подумаете, а то за ночь забудут.

Кутейников помедлил секунду и размашистой походкой направился к станице.

Перебрав в памяти несколько воздушных боев, Богданов подумал, что не всегда в неудачах бывают виноваты одни летчики. "Наверху" тоже иногда непродуманно ставят задачу для авиации, распыляют и без того редкие ее ряды. Да и пятибачный ЛаГГ-3 тяжеловат, слаб на вертикальных фигурах. Трехбачные машины полегче, но в полку их пока нет, и трудно сказать, когда появятся, а воевать надо. Немцы уже к Дону выходили, отсюда и Волга недалеко.

Волга. Богданов видел ее не раз под крылом самолета - раздольную, могучую. Вместе с друзьями пел когда-то песню, что врагам не видать красавицы Волги и не пить им из Волги воды.

Хороший настрой был перед войной. Правильно готовили людей. Жаль, не все удалось сделать для того, чтобы враг не топтал кованым сапогом землю советскую. Почему все-таки это произошло? Виноваты "враги народа"? Опять же непонятно: почему люди, отдавшие свою жизнь революции, так быстро становились врагами народа, за лучшую долю которого сражались? Богданов вспомнил начальника школы, других командиров - это были умные, образованные, с боевым опытом люди. Им верили, за ними шли. Потом их арестовали, и они растворились в неизвестности, как во мгле.

Эта мысль обожгла сердце Богданова и он испугался ее, остановил себя, не дал ей ходу. Постарался переключиться на другое.

Но уйти от себя не удалось. Вспомнилось то, что знал по рассказам Давыдова, Кутейникова и других командиров, которым довелось на рассвете двадцать второго июня сразиться в смертельной схватке с немцами на западной границе. Обстановка была тяжелой. Куда бы ни летели тогда наши летчики всюду встречались с превосходящими силами врага. Почему? Из разговора с друзьями, работавшими в Москве, он знал, что у нас в западных округах было самолетов не меньше, чем у немцев...

О многом передумал Богданов, но ясного ответа на все эти вопросы не нашел. И решение их от него меньше всего зависело.

Умелые действия летчиков, вот что зависит от него, наконец переключился Богданов. Поэтому надо продолжать настойчивое обучение их воздушному бою, да и не только этому.

Его размышления прервал нарастающий характерный звук. Он взглянул вверх - к аэродрому приближались фашистские бомбардировщики. Богданов бросился к самолету, но не успел добежать до него, как одна за другой начали рваться бомбы...

7

Фадеев пришел в себя от прикосновения чьих-то заботливых рук, прикладывавших к его голове мокрую холодную тряпку. Анатолий открыл глаза, увидел лицо женщины и весь похолодел. Неужели Надежда Петровна?! Но ведь ее нет в живых! Он закрыл глаза, полежал немного, потом снова приподнял веки и начал внимательно всматриваться в склонившееся над ним лицо. Опять знакомые черты. Затем они медленно растворились, как в тумане.

Когда Анатолий снова очнулся, возле него сидела другая женщина.

- Где я? - спросил он, с трудом разжав губы.

- Спи, дорогой, спи. У тебя жар, ты болен.

- Где немцы? Где я?

- Ты у рыбаков... Немцев тут нет.

Он снова впал в забытье.

Очнувшись, вспомнил, что с ним случилось. Попытался приподнять от одеяла руки и ужаснулся - забинтованные по локоть, они лежали вдоль туловища, как два березовых полена.

- Что с руками? - в ужасе спросил он.

- Руки целы, - ответила женщина, - не волнуйся, целы твои руки, но все в ранах и ссадинах. Мы их перевязали, теперь все будет хорошо.

- Сколько времени я здесь?..

Шестой день, - ответила хозяйка, - ты сильно простудился, как в огне горел, отощал. Тебе поесть пора! - Она пошла к столу и вернулась с какой-то едой. Анатолий почувствовал запах мясного бульона.

- Я не хочу есть, - сказал он, - пить хочу.

Выпив несколько глотков горячего чая, он тут же заснул.

Рыбаки долго выхаживали Анатолия. Медленно заживали его руки. Когда сняли повязки, Фадеев испугался - все ладони были в шрамах. Вскоре он начал потихоньку передвигаться по дому.

Молодой организм быстро набирал силы.

Настало время расставания с рыбаками. Хозяйка сварила ухи, нажарила рыбы. Участливо поглядывая на Анатолия, то и дело прикладывала к глазам уголок цветастого передника. Прощаясь, Фадеев спросил ее:

- Анна Ивановна, кроме вас, в дом заходили какие-нибудь женщины, когда я болел?

- Была моя дочь, она уехала обратно в Ростов, - ответила хозяйка.

Видимо, это и была та, что показалась ему похожей на Надежду Петровну.

Хозяйка, переглянувшись с мужем, достала из шкафчика полбутылки водки, какой-то заветный запас. У хозяина блеснули глаза. Он послал жену за соседом погодком, а Фадееву сказал:

- Не могу без своего верного кореша такую драгоценность потреблять...

"Корешок" явился быстро, был легок в движениях и, чувствовалось, к зелью большой охотник. Мужички обрадовались случаю и, выпив по чарке, начали наперебой расхваливать хозяйку. То, что Фадеев отказался от спиртного, вначале восприняли с недоверием и настороженностью, потом, переглянувшись, глубокомысленно изрекли:

- Летчики! Иначе и быть не должно...

После двух стопок "корешки" опьянели, разговорились, вспомнили о японской войне, перешли к германской и заключили Отечественной. Хозяин без всяких обиняков прямо задал вопрос Фадееву:

- Почему так быстро немец под Ростовом оказался?

Анатолий ответил сдержанно:

- Если судить по мне и некоторым моим товарищам, то... слабо воюем. Опыта не хватает.

- Как же плохо? - возмутился хозяин. - На наших глазах три немецких бомбардировщика сгорели! Ты, парень, себя зря не хули!

- Теперь-то куда путь держишь? - спросил "корешок".

- Снова в свой полк, - ответил Анатолий.

- Значит, воевать, как я понял? - заключил сосед.

- Только тово, с умом... - дал совет хозяин.

Хозяйка, боясь совсем расплакаться, вышла на кухню. Сидящие за столом замолкли, протрезвели, куда и хмель девался! Каждый по-своему переживал предстоящую разлуку.

Фадеев подумал: он сейчас уйдет из этого дома. Войне конца не видно. Что будет с этими уже немолодыми людьми? В комнату вошла хозяйка и, нарушив тягостное молчание, сказала:

- Подвода ждет тебя, Анатолий!

Фадеев встал. Голос его вдруг дрогнул:

- Спасибо вам за все доброе. Вы меня с того света вызволили. Жизнью я вам обязан.