Шарль обыскал карманы у мертвого и нашел в них засаленный бумажник, набитый бумагами, и несколько золотых — остаток от пятисот.

— Они помешают ему всплыть наверх, — сказал Шарль, опуская золото обратно в карман покойника.

Он поднял тело и бросил его в реку. Так как было уже поздно, Шарль поспешил вернуться в крепость.

— Что видели нового во время своей долгой прогулки? — спросил Ларутин.

— Ничего, — лаконично ответил охотник.

На другое утро, часов около шести, Монкальм гулял по гласису крепости, укрепления которой, пользуясь досугом, он приводил в порядок и усиливал.

Когда придет время, мы подробнее поговорим об этой крепости.

За неимением лучшего собеседника, генерал расспрашивал сержанта Ларутина, к которому он всегда относился с известным уважением.

Машинально оглядываясь по сторонам, генерал увидел Шарля Лебо, спокойно выходившего из кустарника.

Охотник казался озабоченным, он шел медленно и опустив голову; по временам он останавливался, близко наклонялся к земле и несколько минут оставался в таком положении, несколько раз он возвращался по своим следам, потом — да извинит нас читатель за сравнение — как хорошо дрессированная собака старался чутьем найти следы дичи.

— Я думал, что г-н Лебо еще спит, он, вероятно, не рано вернулся с обхода?

— Очень поздно.

— И теперь уже встал?

— Да, уже давно; наш Сурикэ чуток, как мышь, он спит одним глазом…

— А! — сказал генерал, внимание которого было обращено в другую сторону.

— Когда надо делать дело, у него никому нет спуску…

Способ выражения сержанта часто смешил Монкальма, но на этот раз главнокомандующий даже не улыбнулся.

— Ну, что нового, друг Шарль? — спросил генерал, когда охотник подошел ближе.

— Новостей довольно; имею честь кланяться, — отвечал Шарль Лебо. — Как вы спали?

— Отлично, благодарю вас, — сказал генерал, протягивая охотнику руку, которую тот пожал. — Вы кажетесь озабоченным; что случилось сегодня утром?

— Случилось не утром, а ночью; признаюсь вам, я окончательно сбит с толку, я открыл следы, для меня совершенно непонятные.

— Как это? Объясните ваши опасения; может быть, нам удастся добраться до истины.

— Сомневаюсь, генерал.

— Все равно расскажите все по порядку.

— Во-первых, меня чуть было не убили…

— Как это чуть было не убили?

— Да, чуть было не застрелил француз, переодетый ирокезом.

— Это важно.

Охотник со всеми подробностями рассказал о своей встрече с Курбюиссоном.

— Это обстоятельство надо выяснить как можно скорее, — сказал генерал, нахмурясь, — вы говорите, что граф де Витре замешан в этом деле!

— Это сказал не я, а Курбюиссон, умирая.

— Да, помню; граф де Витре пользуется весьма плохой репутацией, говорят, он игрок, но от страсти к картам до приказания убить человека еще далеко, разве у вас были с ним какие-нибудь неприятности до отъезда из Франции?

— Нет, не во Франции, но здесь, в колонии, у меня с ним была дуэль, и он спасся только чудом.

— Я помню эту ссору; граф, кажется, оскорбил даму.

— Да, мадемуазель де Прэль.

— И граф из-за этого нанимает людей, чтобы убить вас!

— По-видимому, так.

— Вот отлично! Если нам удастся уличить его в замышленном убийстве, я его прогоню из форта; подобные поступки гнусны, де Витре дворянин, принадлежащий к одной из лучших фамилий Франции, я отнесусь к нему без всякого сожаления, клянусь вам.

— Нет, генерал, прошу вас, предоставьте мне самому свести счеты с графом.

— Что вы вздумали? У этого человека нет чести…

— Прошу вас…

— Увидим. Курбюиссон не сказал вам имени дамы?..

— Смерть заставила его замолчать.

— Вы говорите, с ним были бумаги?

— Да, генерал.

— Мы просмотрим их вместе.

— Когда вам будет угодно.

— Теперь скажите мне, что вас тревожило.

— Может быть, это пустяки, генерал, но меня всегда озабочивает то, что не кажется мне вполне ясным.

— И меня также, ничто не может быть неприятнее неразгаданной загадки.

— Именно в таком положении я нахожусь теперь, разгадки нет; я готов лбом колотиться об стену.

— Это плохой способ помочь делу, — заметил генерал, смеясь.

— Правда, это не принесло бы пользы; вот в кратких словах причина моего беспокойства: я наткнулся на след гуронов, шедших с севера к Луизиане; индейцы были близко от крепости, казалось, они хотели было войти в город, но потом передумали и, продолжая свой путь, углубились в леса.

— Что же такое! Вероятно, наш друг Тареа проходил мимо нас и вздумал было зайти к нам в гости.

— Я сначала подумал то же самое, но вскоре убедился в неосновательности подобного предположения.

— Почему? Объяснитесь…

— Очень просто, генерал: во-первых, я не открыл следов Тареа, которые знаю уже давно; кроме того, вождь идет на войну, следовательно, с ним нет женщин.

— Ас теми индейцами, о которых вы говорили, были женщины?

— Да, была, по крайней мере одна женщина, я нашел ее следы; и что еще более удивительно, эту женщину можно принять за белую; хотя на ней такая же обувь, как на индеанках, эта женщина ходит совершенно иначе.

— В самом деле, странно, вы не ошиблись?

— Нет, ошибиться невозможно, генерал.

— Вам лучше, знать. Вы думаете, эти индейцы — враги?

— Нет, не думаю; они просто кочуют.

— В таком случае нам нечего бояться их.

— Вовсе нечего. Я, впрочем, буду настороже.

— Теперь пойдемте завтракать.

Они вернулись в крепость, где их ждал завтрак, и сели за стол.

— Вы прочли свое письмо?

— Я его не получал, генерал.

— Ах, Боже мой! — воскликнул Монкальм, ударяя себя по лбу. — Я совершенно забыл о нем; я передам его вам сейчас же после завтрака.

— Дело не спешное, — сказал Шарль, улыбаясь, — отец мой пишет мне редко, а когда пишет, то повторяет постоянно одно и то же; следовательно, я наперед знаю содержание его послания.

— Это приятно; знаешь, по крайней мере, как поступать. Генерал и молодой человек окончили завтрак и принялись за десерт, когда в столовую вошел сержант Ларутин.

— Что нового, Ларутин? — спросил генерал.

— Комендант форта приказал мне сказать, доложить вам, что авангард виднеется вдали, среди облака серой пыли.

— Очень хорошо, — сказал генерал, — войско еще настолько далеко, что мы успеем напиться кофе.

— Совершенно справедливо.

— Прикажи подать нам его, а сам ступай наблюдать за приближением колонны.

— Буду стоять смирно, без сравнения, как версальские монументы на своих кривых ногах.

— Хорошо, ступай.

— Слушаю, — ответил сержант и вышел, убежденный в том, что говорит самым изысканным языком версальских щеголей.

Через десять минут генерал встал и отправился вместе с Шарлем на крепостной вал.

— Теперь нам уже нечего опасаться какой-нибудь неожиданности, — сказал Шарль.

— Почему? — спросил генерал.

— Теперь по всему лесу рассеяны наши дикари.

— Вы их видите?

— Нет, но угадываю их присутствие по запаху, — отвечал охотник, смеясь.

— Их можно узнать издалека, — сказал генерал.

— Да, они предпочитают медвежий жир мускусу.

Авангард был уже не далее ружейного выстрела, барабанщики били дробь; тамбурины и флейты не отставали; в результате получался страшный шум.

— Чего не сделаешь с этими молодцами, — сказал генерал. — Будь у меня их не несколько человек, а двадцать пять тысяч, я бы всех англичан побросал в море.

— Да, молодцы ребята, — с убеждением подтвердил Шарль.

Впереди авангарда выступали Бесследный и Мишель Белюмер, служившие армии проводниками.

— Спустимся и пойдем навстречу друзьям.

В нескольких шагах от гласиса авангард остановился.

— Пароль! — крикнул генерал.

— Франция! — отвечал Бугенвиль, в то время капитан сухопутного войска, а впоследствии один из знаменитейших моряков французского флота.