-- Эхъ, ты, въ ротъ плеванный. Это ты-то, чортъ моржевый, проламывать будешь? Ты, братъ, смотри, ты, сукинъ сынъ, на носъ себe накрути. Это здeсь мы просимъ, а ты куражишься, а въ лагерe ты у меня будешь на брюхe ползать, сукинъ ты сынъ. Тамъ тебe въ два счета кишки вывернутъ. Ты тамъ, братъ, за чужимъ кулакомъ не спрячешься. Вотъ этотъ -- урка кивнулъ въ мою сторону -этотъ можетъ проломать... А ты, эхъ ты, дерьмо вшивое... {50}
-- Нeтъ, такихъ... да... такихъ совeтская власть прямо разстрeливать должна. Прямо разстрeливать. Вездe воруютъ, вездe грабятъ...
Это, оказывается, вынырнулъ изъ подъ наръ нашъ Степушка. Его основательно ограбили урки въ пересылкe, и онъ предвидeлъ еще массу огорченiй въ томъ же стилe. У него дрожали руки, и онъ брызгалъ слюной.
-- Нeтъ, я не понимаю. Какъ же это такъ? Везутъ въ одномъ вагонe. Полная безнаказанность. Что хотятъ, то и дeлаютъ.
Урка смотритъ на него съ пренебрежительнымъ удивленiемъ.
-- А вы, тихiй господинчикъ, лежали бы на своемъ мeстечкe и писали бы свои покаянiя. Не трогаютъ васъ -- такъ и лежите. А вотъ часишки вы въ пересылкe обратно получили, такъ вы будьте спокойны -- мы ихъ возьмемъ.
Степушка судорожно схватился за карманъ съ часами. Урки захохотали.
-- Это изъ нашей ко, -- сказалъ я. -- Такъ что насчетъ часиковъ -- вы ужъ не троньте.
-- Все равно. Не мы -- такъ другiе. Не здeсь -- такъ въ лагерe. Господинчикъ-то вашъ больно ужъ хрeновый. Покаянiя все писалъ. Знаю -- наши съ нимъ сидeли.
-- Не ваше дeло, что я писалъ. Я на васъ заявленiе подамъ.
Степушка нервничалъ и трусилъ, и глупилъ. Я ему подмигивалъ, но онъ ничего не замeчалъ...
-- Вы, господинчикъ хрeновый, слушайте, что я вамъ скажу... Я у васъ пока ничего не укралъ, а украду -- поможетъ вамъ заявленiе, какъ мертвому кадило...
-- Ничего, въ лагерe васъ прикрутятъ, -- сказалъ техникъ.
-- Съ дураками, видно, твоя мамаша спала, что ты такимъ умнымъ уродился... Въ лагерe... эхъ ты, моржевая голова! А что ты о лагерe знаешь? Бывалъ ты въ лагерe? Я вотъ уже пятый разъ eду -- а ты мнe о лагерe разсказываешь...
-- А что въ лагерe? -- спросилъ я.
-- Что въ лагерe? Первое дeло -- вотъ, скажемъ, вы или этотъ господинчикъ, вы, ясное дeло, контръ-революцiонеры. Вотъ та дубина, что наверху, -- урка кивнулъ въ сторону рабочей нары, -- тотъ или вредитель, или контръ-революцiонеръ... Ну, мужикъ -- онъ всегда кулакъ. Это такъ надо понимать, что всe вы классовые враги, ну и обращенiе съ вами подходящее. А мы, урки, -- соцiально близкiй элементъ. Вотъ какъ. Потому, мы, елки-палки, противъ собственности...
-- И противъ соцiалистической? -- спросилъ я.
-- Э, нeтъ. Казенной не трогаемъ. На грошъ возьмешь -- на рубль отвeту. Да еще въ милицiи бьютъ. Зачeмъ? Вотъ тутъ наши одно время на торгсинъ было насeли... Нестоющее дeло... А такъ просто, фраера, вотъ вродe этого господинчика -- во первыхъ, разъ плюнуть, а второе -- куда онъ пойдетъ? Заявленiя писать будетъ? Такъ ужъ будьте покойнички -- ужъ съ милицiей я лучше сговорюсь, чeмъ этотъ вашъ шибздикъ... А въ лагерe -- и подавно. Ужъ тамъ скажутъ тебe: сними пинжакъ -- такъ и снимай безъ разговоровъ, а то еще ножа получишь... {51}
Урка явно хвастался, но урка вралъ не совсeмъ... Степушка, изсякнувъ, растерянно посмотрeлъ на меня. Да, Степушкe придется плохо: ни выдержки, ни изворотливости, ни кулаковъ... Пропадетъ.
ЛИКВИДИРОВАННАЯ БЕЗПРИЗОРНОСТЬ
Въ книгe совeтскаго бытiя, трудно читаемой вообще, есть страницы, недоступныя даже очень близко стоящему и очень внимательному наблюдателю. Поэтому всякiя попытки "познанiя Россiи" всегда имeютъ этакую... прелесть неожиданности. Правда, "прелесть" эта нeсколько вывернута наизнанку, но неожиданности обычно ошарашиваютъ своей парадоксальностью. Ну, развe не парадоксъ, что украинскому мужику въ лагерe живется лучше, чeмъ на волe, и что онъ изъ лагеря на волю шлетъ хлeбные сухари? И какъ это совмeстить съ тeмъ фактомъ, что этотъ мужикъ въ лагерe вымираетъ десятками и сотнями тысячъ (въ масштабe ББК)? А вотъ въ россiйской сумятицe это совмeщается: на Украинe крестьяне вымираютъ въ большей пропорцiи, чeмъ въ лагерe, и я реально видалъ крестьянъ, собирающихъ всякiе объeдки для посылки ихъ на Украину. Значитъ ли это, что эти крестьяне въ лагерe не голодали? Нeтъ, не значитъ. Но за счетъ еще большаго голоданiя они спасали свои семьи отъ голодной смерти... Этотъ парадоксъ цeпляется еще за одинъ: за необычайное укрeпленiе семьи -- такое, какое не снилось даже и покойному В. В. Розанову. А отъ укрeпленiя семьи возникаетъ еще одна неожиданность -- принудительное безбрачiе комсомолокъ: никто замужъ не беретъ -- ни партiйцы, ни безпартiйцы... такъ и торчи всю свою жизнь какой-нибудь мeсткомовской дeвой...
Много есть такихъ неожиданностей. Я однажды видалъ даже образцовый колхозъ -- его предсeдателемъ былъ старый трактирщикъ... Но есть вещи, о которыхъ вообще ничего нельзя узнать. Что мы, напримeръ, знаемъ о такихъ явленiяхъ соцiальной гигiены въ Совeтской Россiи, какъ проституцiя, алкоголизмъ, самоубiйства. Что зналъ я до лагеря о "ликвидацiи дeтской безпризорности", я -- человeкъ, исколесившiй всю Россiю?...
Я видалъ, что Москва, Петроградъ, крупнeйшiя магистрали "подчищены" отъ безпризорниковъ, но я зналъ и то, что эпоха коллективизацiи и голодъ послeднихъ лeтъ дали новый рeзкiй толчекъ безпризорности... Но только здeсь, въ лагерe, я узналъ куда дeвается и какъ "ликвидируется" безпризорность всeхъ призывовъ -- и эпохи военнаго коммунизма, тифовъ, и гражданской войны, и эпохи ликвидацiи кулачества, какъ класса, и эпохи коллективизацiи, и... просто голода, стоящаго внe "эпохъ" и образующаго общiй болeе пли менeе постоянный фонъ россiйской жизни...
Такъ, почти ничего я не зналъ о великомъ племени урокъ, населяющемъ широкiя подполья соцiалистической страны. Раза два меня обворовывали, но не очень сильно. Обворовывали моихъ {52} знакомыхъ -- иногда очень сильно, а два раза даже съ убiйствомъ. Потомъ, еще Утесовъ пeлъ свои "блатныя" пeсенки:
Съ вапнярскаго Кичмана
Сорвались два уркана,
Сорвались два уркана на Одестъ...
Вотъ, примeрно, и все... Такъ, иногда говорилось, что миллiонная армiя безпризорниковъ подросла и орудуетъ гдe-то по тыламъ соцiалистическаго строительства. Но такъ какъ, во-первыхъ, объ убiйствахъ и грабежахъ совeтская пресса не пишетъ ничего, то данное "соцiальное явленiе" для васъ существуетъ лишь постольку, поскольку вы съ нимъ сталкиваетесь лично. Внe вашего личнаго горизонта вы не видите ни кражъ, ни самоубiйствъ, ни убiйствъ, ни алкоголизма, ни даже концлагерей, поскольку туда не сeли вы или ваши родные... И, наконецъ, такъ много и такъ долго грабили и убивали, что и кошелекъ, и жизнь давно перестали волновать...
И вотъ, передо мною, покуривая мою махорку и густо сплевывая на раскаленную печку, сидитъ представитель вновь открываемаго мною мiра -- мiра профессiональныхъ бандитовъ, выросшаго и вырастающаго изъ великой дeтской безпризорности...
На немъ, этомъ "представителe", только рваный пиджачишко (рубашка была пропита въ тюрьмe, какъ онъ мнe объяснилъ), причемъ, пиджачишко этотъ еще недавно былъ, видимо, достаточно шикарнымъ. Отъ печки пышетъ жаромъ, въ спину сквозь щели вагона дуетъ ледяной январьскiй вeтеръ, но уркe и на жару, и на холодъ наплевать... Вспоминается анекдотъ о безпризорникe, котораго по ошибкe всунули въ печь крематорiя, а дверцы забыли закрыть. Изъ огненнаго пекла раздался пропитый голосъ:
-- Закрой, стерьва, дуетъ...
Еще съ десятокъ урокъ, такихъ же не то чтобы оборванныхъ, а просто полуодeтыхъ, валяются на дырявомъ промерзломъ полу около печки, лeниво подбрасываютъ въ нее дрова, курятъ мою махорку и снабжаютъ меня информацiей о лагерe, пересыпанной совершенно несусвeтимымъ сквернословiемъ... Что боцмана добраго стараго времени! Грудные ребята эти боцмана съ ихъ "морскими терминами", по сравненiю съ самымъ желторотымъ уркой...
Нужно сказать честно, что никогда я не затрачивалъ свой капиталъ съ такой сумасшедшей прибылью, съ какой я затратилъ червонецъ, прокуренный урками въ эту ночь... Мужики гдe-то подъ нарами сбились въ кучу, зарывшись въ свои лохмотья. Рабочiй классъ храпитъ наверху... Я выспался днемъ. Урки не спятъ вторыя сутки, и не видно, чтобы ихъ тянуло ко сну. И передо мною разворачивается "учебный фильмъ" изъ лагернаго быта, со всей безпощадностью лагернаго житья, со всeмъ лагернымъ "блатомъ", административной структурой, разстрeлами, "зачетами", "довeсками", пайками, жульничествомъ, грабежами, охраной, тюрьмами и прочимъ, и прочимъ. Борисъ, отмахиваясь отъ клубовъ махорки, проводитъ параллели между Соловками, въ которыхъ онъ просидeлъ три года, и современнымъ лагеремъ, гдe ему предстоитъ {53} просидeть... вeроятно, очень немного... На полупонятномъ мнe блатномъ жаргонe разсказываются безконечныя воровскiя исторiи, пересыпаемыя необычайно вонючими непристойностями...