Генерал приостановился на минуту и как только уверился в том, что лошади остановились у крыльца его дома, так сильно шлепнул бедного падре Вигуа по затылку, что, если бы голова падре не покоилась на его руках, он без сомнения, сплющил бы свой нос.

— Ай-ай! — закричал бедняга и испуганно вскочил на ноги.

— Пустяки, ничего, падре Вигуа! Проснитесь, гости приехали. Слушайте меня внимательно: вы сядете рядом с тем господином, который сейчас войдет, и, когда он встанет, чтобы уходить, вы хорошенько сожмете его в своих объятиях, поняли меня?

Мулат минуту смотрел на Росаса и затем, хотя и с видимым неудовольствием, покорился воле своего господина. Генерал снова сел на тот стул, на котором сидел раньше.

В дверях появился Корвалан.

— Англичанин приехал? — спросил Росас у своего адъютанта, как только тот переступил порог.

— Он здесь, превосходнейший сеньор!

— А что он делал, когда вы к нему явились?

— Он собирался лечь спать.

— Входная дверь дома была открыта?

— Нет, сеньор.

— Вам отворили немедленно, как только вы сказали, кто вы такой и от кого?

— Да, тотчас же.

— А гринго, этот еретик, был удивлен, увидев вас?

— Мне показалось, что да.

— Вам показалось!.. На какой черт у вас глаза? Спрашивал он вас о чем-нибудь?

— Нет, ни о чем, как только я передал ему желание вашего превосходительства, он тотчас же приказал седлать лошадь.

— Пусть войдет!

Новая личность, с которой мы собираемся познакомить читателя, одна из тех преисполненных черствым бессердечным эгоизмом, чисто английским, личностей, каких во множестве можно встретить во всех странах земного шара; но по человека, столь пренебрегающего своим общественным положением, предавшего забвению свое человеческое достоинство, можно встретить только в такой стране, где правительство подобно правительству Росаса, иначе говоря, только в Буэнос-Айресе в описываемую нами эпоху мог существовать подобный человек.

Сэр Уолтер Спринг, британский уполномоченный посол при аргентинском правительстве, сумел добиться от Росаса того, в чем этот последний наотрез отказал его предшественнику мистеру Гамильтону, то есть заключения известного договора об уничтожении рабовладения. И с момента этого первого триумфа зародились симпатии британского посла к Росасу, симпатии, возраставшие с удивительной быстротой и превратившиеся в конце концов в безграничную преданность сэра Уолтера Спринга к особе Ресторадора.

Росас питал к сэру Уолтеру Спрингу самое полное доверие, так как знал, что он, как, впрочем, почти все близко знавшие Росаса, испытывал безотчетный страх, и ловкий, проницательный Ресторадор рассчитывал на хитрость, изворотливость и влияние этого человека в тех случаях, когда он находил нужным сбить с толку европейскую политику, точно так же, как он рассчитывал на кинжалы Масорки, когда желал в угоду своим зверским инстинктам заколоть новую жертву.

Сэр Уолтер Спринг был человек лет шестидесяти, маленького роста, лысый, с высоким благородным лбом и вообще аристократической наружности; водянистые, бледно-голубые глаза, маленькие, но умные и проницательные, сейчас были немного красноваты, как и все лицо, обыкновенно очень бледное. Впрочем, и это не удивительно: было уже около трех часов ночи, час весьма поздний для столь пожилого человека, который перед тем, вероятно, немного разгорячился добрым пуншем в приятной компании своих друзей. Одет он был строго и прилично: с ног до головы весь в черном.

— Войдите, милости прошу, сеньор Спринг! — произнес Росас, вставая со своего стула, но не делая ни одного шага на встречу гостю, появившемуся в этот момент на пороге столовой.

— Честь имею быть весь к услугам вашего превосходительства! — отвечал Спринг, раскланявшись и подходя к столу, чтобы протянуть руку генералу.

— Я позволил себе побеспокоить вас сеньор Спринг! — продолжал Росас мягким ласкательным голосом, любезно указывая гостю на стул по правую руку от себя.

— О, вы меня нисколько не обеспокоили, нет, сеньор генерал, могу вас уверить, что нисколько; ваше превосходительство, напротив вы доставляете мне громадное удовольствие, призывая меня к себе. Сеньорита Мануэла, надеюсь, здорова?

— Да, благодарю.

— Признаюсь, я опасался противного.

— Почему же, сеньор Спринг?

— Потому что обыкновенно сеньорита присутствует при всех трапезах вашего превосходительства.

— Да, это правда.

— А в данный момент я не имею удовольствия видеть ее здесь.

— Она только что ушла в свои комнаты.

— О, как я несчастлив, что не приехал несколькими минутами раньше!

— Она также будет очень жалеть об этом.

— Дочь вашего превосходительства самая очаровательная женщина из всех аргентинок.

— Она старается делать все что от нее зависит, чтобы быть такой, как вы говорите.

— И это вполне удается ей!

— Благодарю вас от ее имени, но, между прочим, вам нельзя жаловаться на сегодняшний вечер и ночь.

— Почему нет, ваше превосходительство?

— Да потому, что вы прекрасно провели их у себя дома.

— До некоторой степени ваше превосходительство правы.

— Как так, до некоторой степени?

— Вы правы, ваше превосходительство, в том, что я, действительно, провел несколько очень приятных часов, но я бываю лишь тогда действительно счастлив, когда нахожусь с лицами, составляющими семью вашего превосходительства.

— Вы чрезвычайно любезны, сеньор Спринг, — сказал Росас с столь тонкой и хитрой усмешкой, что никто другой не мог бы разгадать сложного смысла этой улыбки, кроме проницательного, догадливого и привычного к различным оттенкам выражений подвижной физиономии Росаса, сэра Уолтера.

— Если только вы мне позволите, — продолжал Росас, — мы теперь бросим эти комплименты и займемся немного делами более серьезными!

— Нет ничего более приятного, чем подчиняться желаниям вашего превосходительства! — отвечал дипломат, придвигая свой стул ближе к столу и разглаживая по привычке жабо своей манишки из тончайшего батиста.

— Скажите, в какой день вы намерены отправить пакет? — спросил Росас, облокотившись на спинку незанятого стула.

— Для нашей миссии пакет будет отправлен завтра, но если ваше превосходительство желаете, чтобы отправление его было задержано…

— Да, этого именно я и желаю.

— В таком случае я сделаю соответствующие распоряжения, чтобы отправка пакета была отложена, неофициально конечно, на все то время, какое желательно будет вашему превосходительству для изготовления ваших депеш.

— О, мои депеши еще со вчерашнего дня готовы.

— В таком случае разрешите мне, ваше превосходительство, задать вам один вопрос.

— Сделайте одолжение, сколько вам угодно!

— Смею ли я узнать, почему ваше превосходительство желаете задержать курьера, если депеши не являются здесь причиной.

— Дело весьма просто, сеньор Спринг.

— Ваше превосходительство отсылаете, вероятно, министерский конверт?

— Отнюдь нет.

— В таком случае я не понимаю…

— Мои депеши готовы, говорю я, но ваши не готовы.

— Мои? Если не ошибаюсь, я имел честь только что доложить вашему превосходительству, что все мои депеши готовы и даже запечатаны, я ожидал лишь нескольких частных писем.

— Я не говорю о частных письмах.

— Не соблаговолите ли, ваше превосходительство, пояснить…

— Мне кажется, что ваша обязанность требует от вас, чтобы вы уведомляли ваше правительство во всех подробностях о положении дел в Аргентине в момент отправления пакетбота в Европу, не так ли?

— Совершенно так, ваше превосходительство.

— Но вы не могли этого сделать, потому что некоторых фактов вам не достает.

— Я сообщаю своему правительству лишь об общих вопросах, только об общественных событиях, но не могу уведомлять его о фактах, относящихся к внутренней политике аргентинского кабинета, которые мне совершенно неизвестны.

— Это правда, но знаете ли вы настоящую цену этих общих вопросов, сеньор Спринг?