— Назвал он тебе свое имя?

— Я не спрашивал.

— Но он должен был себя назвать.

— Пожалуй, да. Он еще сказал, что недавно прибыл в Веракрус, откуда и ехал в Мексику, и по дороге на него напали разбойники.

— А кто он, этого от тоже не говорил?

— Нет, ни слова.

— Выслушай же меня, Доминик, и не сердись за то, что я скажу.

— От вас, господин Оливье, я готов выслушать все что угодно.

— Помнишь, как мы познакомились?

— Помню, хотя был тогда совсем ребенком, несчастным и больным, умирал с голоду на улицах Мексики. Вы сжалились надо мной, одели и накормили. Потом обучили грамоте.

— Дальше, дальше.

— Вы отыскали моих родителей, точнее, людей, меня воспитавших.

— Дальше?

— Что было дальше, вы знаете не хуже меня, господин Оливье.

— Возможно, но я хочу, чтобы ты все это сейчас повторил.

— Как вам будет угодно. Однажды вы пришли на ранчо и увели меня в Сонору и Техас, где мы охотились на бизонов. А через два или три года благодаря вам меня усыновило племя команчей. Вы приказали мне жить в прериях и вести жизнь охотника, пока не заберете снова к себе.

— Память у тебя, я смотрю, хорошая, — заметил Оливье. — Продолжай!

— Я остался жить с индейцами, охотился. Полгода назад вы приехали на берег Рио-Джила, где я тогда находился, и велели, мне следовать за вами. Я повиновался беспрекословно. Разве я не принадлежу вам душой и телом?

— И сейчас тоже?

— Разумеется! Вы мой единственный друг!

— Благодарю. Ты будешь мне и впредь повиноваться?

— Не колеблясь, клянусь!

— Это я и хотел узнать. А теперь слушай меня внимательно. Человек, которому ты по глупости помог, именно по глупости, прости меня за это слово, солгал тебе — все от начала до конца. Он пробыл в Мексике не несколько дней, а почти восемь месяцев. Живет в Пуэбло, был осужден на смерть теми, кто имел на это право и кого он хорошо знал. Ему вручили шпагу и дали возможность защищаться, он пал в честном бою. Никто его не грабил, потому что он имел дело не с разбойниками, а с честными людьми.

— О! — воскликнул молодой человек. — Это меняет дело.

— А теперь скажи, связал ты себя с ним каким-нибудь обещанием?

— Что вы имеете в виду?

— Этот человек просил тебя о помощи, не правда ли?

— Да, господин Оливье!

— Что ты ему ответил?

— Обещал помочь. Я не мог поступить иначе, учитывая его состояние.

— Чем помочь? Вылечить?

— Ну да?

— Больше ничего?

— Нет!

— Значит, если он выздоровеет, в чем я очень сомневаюсь, ты ничем не будешь с ним связан?

— Ничем, господин Оливье!

— Ну, тогда полбеды.

— Я вас совершенно не понимаю!

— Радуйся, Доминик, потому что его вряд ли удастся спасти.

— Чему же тут радоваться?

— Человек этот — твой заклятый враг.

— Враг? — не веря своим ушам вскричал молодой человек. — Но мы не знаем друг друга!

— Это ты так думаешь, мой бедный друг, но верь мне, я говорю тебе правду.

— Это странно.

— Да, странно, и тем не менее это так.

— Что же делать?

— Предоставь действовать мне. Я приехал сегодня на ранчо сообщить тебе, что твой заклятый враг мертв. Но, может быть, что Бог ни делает, все к лучшему. Пути господни неисповедимы.

— Что же вы намерены делать?

— Поручить твоего раненого заботам Лопеса. Он останется в подземелье. Но ты его больше не увидишь. Так будет лучше. По крайней мере сейчас. Даю тебе слово сделать все, что будет необходимо. Раненый ни в чем не будет знать нужды.

— Вполне полагаюсь на вас, господин Оливье. Но что будет, когда он выздоровеет?

— Мы отпустим его. Он не наш пленник. А если понадобится — найдем. Никто на ранчо не должен спускаться в подземелье.

— Скажите об этом вы, мне бы не хотелось!

— Скажу. Да я и сам не собираюсь с ним видеться.

— Вы больше ничего не хотите мне сказать?

— Хочу сообщить, что увезу тебя на некоторое время отсюда.

— И далеко мы отправимся?

— Увидишь, а пока собирайся в путь.

— Я готов, — ответил Доминик.

— Зато я не готов. Надо отдать кое-какие распоряжения Лопесу насчет раненого.

— А я должен попрощаться со всеми.

— Непременно, ведь неизвестно, когда мы вернемся.

— Вероятно, мы едем охотиться?

— Охотиться, — сказал Оливье, загадочно улыбаясь, — но не так, как обычно.

— Согласен. Мне все равно. Как скажете, так и будет.

— Хотел бы на это надеяться, — произнес Оливье и заторопил Доминика:

— Иди, собирайся, мы и так много времени потеряли.

Оливье спустился в подземелье, а Доминик пошел на ранчо. Луис и обе женщины ждали его, горя любопытством, им хотелось узнать, о чем шел разговор. Но Доминик не выдал тайны, недаром он долго жил в прериях. Напрасно старались женщины и отец хоть что-нибудь выведать.

Завтрак уже стоял на столе.

Молодой человек сел за стол. Во время еды он объявил о своем отъезде.

Луис на это ничего не сказал, он привык к частым отлучкам сына.

Вскоре пришел Оливье. Доминик стал прощаться с родными.

— Вы увозите его? — спросил Луис.

— Да, — ответил Оливье, — ненадолго. — Мы едем на юг.

— Будьте осторожны, — заметила с беспокойством Луиза. — Там кишмя кишат разбойники.

— Не волнуйся, сестренка, — сказал Доминик, обнимая девушку, — все будет в порядке.

— Я бы предпочла, чтобы ты не уезжал, Доминик! — грустно ответила Луиза.

— Ну, ну, — весело произнес Оливье. — Не тревожьтесь. Я привезу его вам целым и невредимым.

При этих словах все немного приободрились, и Оливье с Домиником покинули ранчо.

Последний раз помахав на прощание рукой, они вскочили на коней и умчались в сторону Веракруса.

— Значит, мы едем на юг? — спросил Доминик.

— Нет, — ответил Оливье. — Гораздо ближе, на одну гасиенду в нескольких лье отсюда. Хочу кое с кем тебя познакомить.

— Зачем? Я не нуждаюсь в новых знакомствах!

— Знакомство полезное.

— Тогда дело другое. Признаться, я не очень люблю мексиканцев.

— Но тебя познакомят с французом.

— Кто познакомит? Разве не вы?

— Нет, другой человек, ты его знаешь и даже питаешь к нему симпатию.

— Кто же это, позвольте узнать?

— Лео Карраль.

— Мажордом гасиенды дель Ареналь?

— Он самый.

— Так мы едем на гасиенду?

— В ее окрестности. Я назначил мажордому встречу, он ждет меня.

— Я буду рад повидаться с Лео Карралем. Он — прекрасный товарищ.

— И человек с сердцем и честью! — добавил Оливье.

Донья Долорес держалась с графом де ля Соль до того холодно, что о свадьбе и думать было нечего. Очень вежливая, даже любезная, она повела себя так, что граф вынужден был оставаться в рамках строгих приличии, не позволяя себе даже намека на вольность. Каково же было его удивление, когда девушка прислала ему письмо с просьбой прийти на свидание. Граф представить себе не мог, что побудило донью Долорес так поступить, и он терялся в догадках, тем более после того, что увидел ночью.

Терзаемый любопытством, молодой человек насилу дождался назначенного часа, хотя не хотел себе в этом признаться.

Случись такое во Франции, он знал бы, как себя вести.

Но холодность доньи Долорес и ночная сцена, свидетелем которой граф невольно оказался, исключали всякую мысль о любовном свидании. Может быть, девушка попросит его немедленно уехать, отказавшись от ее руки?

Поистине противоречив человек по своей природе. Граф, которому претил предстоящий брак и который твердо решил объясниться по этому поводу с доном Андресом де ля Крус, чтобы все кончить и поскорее вернуться во Францию, сейчас был неприятно поражен таким оборотом дела и испытывал гнев и стыд. В нем заговорило оскорбленное самолюбие.

Он, граф Людовик де ля Соль, молодой, красивый, богатый, известный своим умом и элегантностью, член жокей-клуба, законодатель мод, победитель женских сердец, славившийся на весь Париж, не вызвал в этой провинциалке ничего, кроме неприязни и холодного равнодушия. Было отчего прийти в отчаяние. На какой-то момент граф даже вообразил, что влюблен в кузину, готов был поклясться, что останется глух к ее мольбам и слезам и потребует немедленного заключения брака.