- Юрий Иванович, - сказал я не без торжественности, - я знаю человека, который может вам помочь.

- Вот как, может? - Шпагин не выразил никакого воодушевления.

- Может, - уверенно подтвердил я.

- А вы знаете, сколько их находилось, таких вот могущих, и как плачевно все это выглядело в итоге?

- Этого я не знаю, - ответил я хладнокровно, - зато я уверен, что если вам не поможет Сергей Гранин, так уж никто не поможет.

На лице Шпагина появилось выражение заинтересованности.

- Как вы сказали? Имя я не расслышал!

- Сергей Владимирович Гранин. Я имею честь работать с ним в одном институте и отлично его знаю.

Шпагин усмехнулся и потер свой выпуклый лоб.

- Любопытно, черт возьми!

- Что, собственно, любопытно? То, что мы работаем с Граниным в одном институте? - с некоторым раздражением спросил я.

Шпагин вскинул на меня глаза.

- Знаете, мне уже советовали обратиться к Гранину. Я был приятно удивлен, но постарался сохранить невозмутимость.

- Вот видите.

- Вы знаете Сашку Медведева?

- Мы учились с ним в одной группе.

- А сейчас мы с ним в одной группе. Так вот Сашка говорил примерно то же самое, что и вы.

- Что ж тут удивительного, он знает Гранина!

- Но ведь это смешно, понимаете? Черт его знает, как смешно! И глупо! Обращаться к случайному человеку, после того как куча специалистов, полностью отдавшихся этому делу, потерпела неудачу!

- Знаете ли, иногда со стороны виднее.

- Это верно!

- А потом, - продолжал я убежденно, - Сергей - это же настоящий Шерлок Холмс в науке! Это у него от бога!

- По мне все равно, от бога или от черта, - махнул рукой Шпагин, - от черта даже лучше. Ладно, хоть это и смешно, - едем!

3

Не без основания полагая, что и Гранин и Шпагин - люди с достаточно развитым самолюбием и в науке величины если и не эквивалентные, то одного порядка, я опасался за ненормальное развитие их знакомства. Знаете, как нередко бывает: неосторожно оброненное слово, ответная реплика, обмен острыми фразами - и вместо делового - разговора получается КВН, состязание в остроумии, извлечь из которого что-нибудь путное так же трудно, как решить десятую проблему Гильберта. Но все обошлось как нельзя лучше. Правда, вначале оба держались скованно, приглядываясь, почти принюхиваясь друг к другу. Но потом обстановка быстро разрядилась, главным образом благодаря тому, что Шпагин избрал очень правильный тон: он не жаловался, не драматизировал ситуацию, а рассказал о затруднениях своей группы в шутливом тоне, хотя, если говорить правду, юмор его порой принимал мрачный оттенок.

- Потерпев сто первую, ну, а если без иносказаний, то сто сорок третью неудачу, я не стал дожидаться сто сорок четвертой. Страшно стало, как, знаете, иногда бывает страшно в темной комнате, когда начитаешься Эдгара По. Ну и предложил своим ребятам передохнуть и осмотреться. Опасался возражений, но нет! Если и были протесты, то больше ради формы. Устали, надоело. Явление это, конечно, временное... Неудачи вообще очень быстро надоедают, не то что успехи. И что любопытно, все разъехались, ни одна душа не осталась в городе! Если без трепа, то и я бы удрал куда-нибудь к черту на кулички - в Гималаи или Антарктиду, лишь бы там ни вычислительных машин, ни отчетов, ни руководящих организаций не было - одна природа в самом первозданном виде! Но мне не то что в Антарктиду, а и в Сочи нельзя: надо подводить итоги, делать выводы и готовиться к фундаментальному разносу, который, это уж наверняка, устроит мне начальство.

Гранин засмеялся, сочувственно глядя на Шпагина.

- Знаете, Юрий Иванович, когда надоедает ретивое начальство, мне тоже иногда хочется в Гималаи. На самую макушку Джомолунгмы! - он прошелся по комнате и остановился напротив Шпагина. - Насколько я понимаю, Юрий Иванович, вам нужно не радикальное решение проблемы, а только идея, скелет?

- Скелет! Дайте хотя бы череп и несколько костей!

- И вы, как Дюбуа, восстановите по ним весь облик своего логического питекантропа?

Шпагин хмыкнул.

- Потенциально этот питекантроп поумнее нас с вами. Гранин присел на край письменного стола.

- Скажите, - уже серьезно спросил он, - вы не пробовали обращаться к психиатрам?

Шпагин усмехнулся.

- Не по поводу собственного здоровья, - поспешил уточнить Гранин, - по поводу логосов. Я понимаю - это довольно оригинальный шаг, но он напрашивается.

Шпагин кивнул.

- Верно, - напрашивается. И мы обращались, конфиденциальным образом - не хотелось преждевременной огласки. Представляете, какая поднимется свистопляска, если наши враги узнают, что логосы сходят с ума? Сенсация! В общем, я обращался к одному весьма известному психиатру. Он приходится каким-то дальним родственником жене, мы давно знакомы частным порядком. Только из этого обращения ничего не вышло.

Шпагин потер крутой лоб, улыбаясь своим мыслям.

- Старик долго не мог понять, в чем дело, а когда понял - пришел в ярость! Еще сдерживаясь, он объяснил мне, что диагностика психических заболеваний - это сложнейшее, тончайшее дело, требующее тщательного учета индивидуальности больного. Ставить диагноз психического заболевания машине? Это было выше его понимания. Старик не выдержал, вышел из себя и принялся кричать: "Идите к плотнику, к токарю, к слесарю! К слесарю, черт вас возьми! Но не к психиатру!"

Мы захохотали, а когда немного успокоились, Гранин заметил;

- А это было ошибкой.

- Что? - не понял Шпагин.

- То что вы обратились к старому специалисту.

- Какое это имеет значение? Бестужев - прекрасный психиатр, причем особенно он славится как диагностик, - буркнул Шпагин.

Гранин прищурил в улыбке глаза.

- Старики, даже талантливые, часто бывают непробиваемо консервативны. Впрочем, это не так важно. Продолжайте, пожалуйста.

- У стариков доброе сердце, и, выкричавшись, он согласился выслушать меня детальнее. Ну, и понемногу увлекся, дотошно выспросил меня обо всем, даже о никому не нужных пустяках, а потом опять насупился и объявил, что, если бы речь шла о человеке, он рискнул бы утверждать, что болезнь имеет немало общего с прогрессирующей шизофренией кататонической формы. В отношении же прибора, сконструированного в нашей лаборатории, он ничего определенного сказать не может, за исключением того, что обращаться по поводу его ремонта к психиатрам - совершенно бессмысленно.

- Что ж, - резюмировал Гранин, - и это неплохо. По крайней мере, известен диагноз - шизофрения.

- А толку? Шизофрения - самый загадочный психоз. Рылся я в литературе.

- Верно, - Сергей уперся руками в край стола и спрыгнул на пол. - А если дело в ранней гениальности логосов? По-моему, чрезмерно одаренные, рано развивающиеся дети чертовски неустойчивы психически. А ведь логос по сравнению с обычным ребенком - трижды гений!

Шпагин выслушал Гранина без особого интереса.

- Хоть и не каждый рано развившийся ребенок сходит с ума, но мы учитываем и такую возможность. У серии логосов начальная жесткая программа была вообще ликвидирована. Их мозг представлял собой табула раса. Ни бита навязанных сведений! Все в ходе обучения! Но, черт подери, это привело лишь к тому, что логосы стали сходить с ума быстрее, чем прежде. Только и всего! Пришлось вернуться к варианту с развитой начальной программой.

- А ведь это любопытно!

Шпагин усмехнулся:

- Еще бы не любопытно! Прямо концерт, хоть билеты продавай. Было и еще одно предположение, Сергей Владимирович. Мол, слишком односторонне воспитание логосов - наука, техника, общие проблемы. От такой однообразной умственной пищи ведь и ребенок может сойти с ума. И вот последние модели мы программировали, добиваясь максимального сходства с детьми, а при воспитании старались копировать методы детских садов и начальной школы. Никакого толка! Достаточно логосу накопить критический запас информации, а какой - не так уж важно, как неумолимо, неотвратимо приходит безумие.