Всю сумму этих удивительных для нашего цивилизованного времени фактов наука объясняет чисто механическим замещением книги и печатного слова вообще радио, телевидением и киноискусством в его собственной и видеомагнитофонной ипостаси. Такое замещение, разумеется, имеет место, но оно не объясняет того, что определенная часть молодежи и большинство людей старших поколений не теряют интереса к печатному слову. Не объясняет оно и активной патологической нелюбви к слову вообще, не только печатному, но и устному, его подмену жаргонами, звукоподражаниями, бессодержательным пением и музыкой, о чем уже шла выше речь. Не объясняет оно и того загадочного факта, что парадоксальная для нашего времени неграмотность, характерная по крайней мере для четверти всего населения США и ряда других развитых стран, является, в принципе, не первичной, а вторичной. Ведь в странах этих начальным обучением, дарующим молодежи полноценную грамотность в рамках родного языка, охватывается практически все население! Вторичной неграмотности такого рода не наблюдалось ни в XIX, ни в начале XX веков. Напротив, имела место устойчивая тяга к повышению уровня образования.

Давайте же дадим отчет, что птичье чириканье, вой, вопли, постельные стоны и младенческое уа-уа на эстраде, матерщинный сленг, нелюбовь к книге и слову вообще - это явления одного порядка. Явления, в равной мере порожденные акселеративной психопатией через вторичное подавление и угнетение логического мышления и членораздельной речи. Ответственно оценивая это обстоятельство, приходится делать вполне определенный, хотя и огорчительный тревожный вывод. Вывод о том, что существенным моментом акселеративной психопатии является благоприобретение мягко выраженного слабоумия общей ориентации, которое я буду называть олигофренией. Подростковая олигофрения акселеративного происхождения не достигает уровня дебилизма, и тем более идиотизма, тем не менее, если специально не закрывать на нее глаза, хорошо просматривается в русле отношения акселератов к учебе, систематическому труду и культурно-нравственным проблемам.

Хуже всего то, что за счет давления хорошо выраженного комплекса превосходства акселерируемая и акселерированная молодежь о своей интеллектуальной ущербленности, как правило, не подозревает. Напротив, в глубине души акселераты уверены, что им любое дело по плечу, что они могут прекрасно учиться и овладеть самой сложной и престижной профессией. Сталкиваясь с непреодолимыми для себя трудностями в учебе или труде, акселераты с порога отвергают объективное "не могу", заменяя его спасительным для самолюбия, субъективным "не хочу". Это самое "не хочу" - характерный признак акселеративной олигофрении и всего комплекса акселеративного поведения. На эту удочку часто попадаются родители, которых этим категоричным "не хочу" акселераты убеждают в своей неординарности, а стало быть, и потенциальной талантливости. Бедным папам и мамам редко приходит в голову, что за гордым "не хочу" стоит умственное бессилие, горькое "не могу". Не хочу того, не хочу другого. Не хочу учиться, хочу жениться! Не хочу трудиться, хочу жизнью насладиться!

В широком плане давление олигофрении размывает у акселератов тягу к настоящему и неформальному образованию. Акселератов интересуют не знания, а дипломы и звания. Размывает олигофрения также нравственные принципы и высокие идеалы бытия, которым следуют или, по крайней мере, стараются следовать нормализованно развитые люди. В тумане акселеративного слабоумия все эти принципы и идеалы объявляются чепухой, идеалистическими бреднями и блажью, которые только мешают жить по-настоящему. А взамен их подставляются простейшие жизненные цели, добиваться которых разрешается всеми правдами и неправдами: удовольствия, развлечения и материальные блага. Именно этому, как полагают акселераты-олигофреники, человек и должен посвящать свою отнюдь не богоподобную жизнь. Лозунгом этой ужасно цивилизованной и потрясно красивой жизни является, конечно же, тот, что вдохновлял еще древнеримских пролетариев: "Хлеба и зрелищ!" В его современном, компьютерно-механизированном и комфортабельном толковании, разумеется. Лозунг этот, пожалуй, самое главное акселеративное "хочу" современности, рождаемое давлением олигофрении.

Думается, что даже самые ярые скептики не осмелятся оспаривать того, что юноши и девы на выходе из ускоренного психополового созревания страдают такими проявлениями акселеративной психопатии как истеризм и культ грубой силы, примитивностью жизненных идеалов и повышенной половой активностью. Слишком уж очевидны факты, свидетельствующие, что все обстоит именно так! Грубые факты, которыми нас буквально хлещут по физиономиям улицы, очереди в магазинах, стадионы и дворцы спорта, разбойные банды и толпы малолетних проституток. И национальные распри, доходящие до вооруженных схваток и настоящих войн! Но вот наличие в акселеративной психопатии олигофрении, т. е. мягкого, но хорошо очерченного слабоумия, прикрытого подменой бессильного "не могу" агрессивным "не хочу", - может быть подвергнуто сомнению. А то и с порога отвергнуто! Полеты в космос, на самые богоместные небеса. Исторический возглас Юры Гагарина: "Поехали!" Высадка человека на Луну, волнующие слова Нейла Армстронга о том, что его маленький шаг - это гигантский шаг всего человечества. Атомные электростанции. Компьютерная техника. Гигантские аэробусы и сверхзвуковые самолеты. Аудио- и видеоэлектронная аппаратура, цветное телевидение. Комфорт. В общем, прямо-таки жуткая цивилизованность везде и повсюду! И вдруг, - некая олигофрения, - мягкое слабоумие акселеративно-психопатического происхождения... Не может этого быть! Чепуха! Нонсенс!

Присмотримся, однако, к нашей технологически бурно прогрессирующей, но социально и экологически огорчительной, а по некоторым из этих аспектов и просто жутковатой цивилизации более ответственно. Не так уж трудно понять, что мы скачем ныне по длинной, уходящей в неизвестность дистанции стипль-чеза земной цивилизации на старом, но добром коне традиционной высокой культуры человечества. Основы этой высокой культуры в виде формальной логики, математики, астрономии, философии и всех искусств были заложены еще в античные времена. Ренессанс возродил античные искусства, а XIX век поднял их на такие небесные вершины, на которые мы и теперь, если только наш разум не угнетен акселерацией, смотрим снизу вверх, почтительно сняв шляпы. Ренессанс подарил нам такие могучие инструменты теоретического познания, как математический анализ и классическую механику. XIX век добавил к ним термодинамику, физику и теорию электромагнитных колебаний. Первая половина XX века пополнила этот арсенал специальной и общей теорией относительности, квантовой механикой, кибернетикой и генетикой. Что же принципиально нового подарила нам теоретическая наука второй половины XX века?

Ответ для широкого читателя, наверное, будет неожидан. В него и правда трудно верится, но тем не менее ответ этот вполне определен, - ничего. Ничего принципиально нового не было сделано теоретической наукой во второй половине XX века! Ни одной принципиально новой теоретической идеи, пригодной для детальной проработки и последующего развития, не было выдвинуто в это смутное, акселеративное время. Мы скачем в будущее на старом и добром коне высокой культуры прошлого за счет технологизации и внедрения в производство тех теоретических идей, которые были разработаны и преподнесены нам на блюдечке с голубой каемочкой нашими научными отцами, дедами и прадедами, патриархами и апостолами глубокого познания окружающего мира. И эти технологические, но не теоретические достижения нашего времени все более завоевываются не живой игрой человеческого разума, а мощной полуслепой работой бурно, точно на дрожжах, развивающегося компьютерного комплекса. Теория ныне дремлет в акселеративном трансе на заранее завоеванных позициях. И даже сползает в болото олигофренического невежества и истерической веры в чудеса, над которым клубится странно знакомый по истории и литературе тлетворный туман - туман ранне-средневекового мракобесия.