— И это тоже должно произойти непременно сегодня?

— Да, он сам объяснит вам, почему считает, что надо все обставить именно так.

— Хорошо, племянник, пусть так, ну, а потом? Дон Мигуэль раскрыл свой портфель и вынул оттуда целую пачку бумаг, которые и вручил дону Гутьерре.

— Я видел самого сеньора Лисарди, который, несмотря на поздний час, продолжал работать в своем кабинете. Он вручил мне, как вы с ним договорились, векселя на миллион пятьсот тысяч пиастров, выписанные на лучшие банкирские дома Испании, Англии и Франции. Таким образом, что бы ни случилось, большая часть вашего состояния спасена… Сеньор Лисарди, кроме того, сказал, что он должен вам еще семьсот тысяч пиастров, которые будут выплачены вам или вашему доверенному лицу по первому вашему требованию, где и как вы пожелаете… Вот, кажется, и все поручения, которые вы мне давали, дорогой дядюшка.

— Да, племянник, я благодарю вас за успешное и быстрое исполнение моих поручений… Теперь ступайте в вашу комнату… До рассвета осталось всего ничего, никто в доме не должен даже и подумать о том, что вы отлучались сегодня ночью со двора… Кроме того, вам необходимо отдохнуть… Покойной ночи, племянник…

— А вы что будете делать, дядюшка?

— Я так же, как и вы, постараюсь поспать несколько часов… Я хочу выглядеть на празднике свежим и бодрым, — добавил он улыбаясь.

— Конечно, конечно!

Сеньор дон Гутьерре протянул на прощание ему руку. Дон Мигуэль, между тем, продолжал в задумчивости стоять.

— Что с вами? — спросил его с беспокойством дядя. Молодой человек вздрогнул и быстро поднял голову.

— Ничего такого, что касалось бы меня лично, — ответил он с ударением на последних словах, — почему-то этот праздник ужасно меня тревожит.

— Может быть, вы боитесь какой-нибудь западни?

— В такой толпе? Нет, это невозможно… хотя ваши враги очень хитры, и кто знает…

— Послушайте, — нетерпеливо перебил его дон Гутьерре, — мы — мужчины… Зачем же нам трепетать в ожидании каких-то мнимых опасностей… Или, может быть, вы воображаете, что мы отправляемся на этот праздник затем, чтобы получить удовольствие? Вовсе нет, и вы это знаете лучше меня… Мы едем на свидание… вот и все… Там, и только там, как вы сами только что говорили, мы сможем повидаться с доном Луи Морэном и поговорить о делах. Ну, что же, прав я?

— Я, кажется, начинаю с ума сходить, извините меня дядюшка, — проговорил молодой человек, стараясь казаться успокоенным. — Нам необходимо во что бы то ни стало ехать на этот праздник, чем бы эта поездка для нас ни обернулась.

— Послушайте, дон Мигуэль, скажите мне, чего вы опасаетесь? — снова спросил дон Гутьерре.

— Ничего, дядюшка, но меня гнетет предчувствие, что с нами может случиться несчастье… Скажите, пожалуйста, вы могли бы немедленно уехать отсюда, если бы этого потребовали обстоятельства?

— Конечно. Да разве я вам этого не говорил? Все уже давным-давно подготовлено для этого.

— Ну, будь, что будет. До свидания, дядюшка.

— Покойной ночи, дон Мигуэль. Они расстались, еще раз пожав друг другу руки. Несколько минут спустя дядя и племянник спали, как говорят испанцы, без задних ног.

Медельенские праздники пользуются заслуженной славой во всей Жаркой Земле и собирают многочисленные толпы народа из всех частей штата Веракрус.

С самого утра окрестности оглашает колокольный звон и слышится треск ракет и петард.

В старинных испанских колониях ни один большой праздник не обходится без стрельбы из пушек или ружей, при этом расходуется невероятное количество пороха.

В связи с этим на ум приходит один анекдот, связанный с именем испанского короля Фердинанда VII.

Во время мексикано-испанской войны, в результате которой испанцы были окончательно изгнаны из Мексики, король Фердинанд VII однажды спросил некоего благородного мексиканца, оставшегося верным Испании и состоявшего на службе при дворе:

— Сеньор дон Кристобаль де Касерес, как вы думаете, что делают в настоящую минуту ваши соотечественники?

— Государь, — серьезно отвечал дон Кристобаль, кланяясь королю, — они пускают ракеты.

— А! — кивнул король и отошел от мексиканца. Часа в два пополудни, в тот же день, король снова спросил мексиканца:

— А теперь чем они занимаются?

— Государь, — отвечал мексиканец столь же серьезно, как и в первый раз, — они продолжают пускать ракеты.

Король улыбнулся, но ничего не сказал.

Наконец, вечером, заметив дона Кристобаля де Касереса в числе придворных, собравшихся вокруг него, король в третий раз задал ему все тот же вопрос.

— Не в гнев будет сказано вашему величеству, государь, — отвечал дон Кристобаль с присущей ему серьезностью, — они все еще продолжают пускать ракеты.

На этот раз король не в силах уже был сдержаться и разразился безумным хохотом. Последнее тем более примечательно, что король Фердинанд VII никогда не отличался веселым характером.

Пускать ракеты и вообще жечь порох — высшее наслаждение для американских испанцев.

Все мексиканские празднества вкратце можно описать следующим образом: ракеты, игра в монте, петушиные бои и, конечно, танцы. Танцуют все и везде: в домах, во дворах, на улицах и на площадях, под пронзительный аккомпанемент вихуэлы и ярабэ, на которых неистово пиликают основательно подвыпившие индейцы, сопровождая игру весьма своеобразным пением, скорее похожим на завывание. Кстати сказать, эти импровизации индейцев пользуются огромным успехом у публики, которая им бурно аплодирует и буквально визжит от восторга.

С восходом солнца Медельен принял необычайный вид. В домах все двери были распахнуты настежь, их обитатели выходили на улицу в самой лучшей праздничной одежде. На площадях воздвигали специальные помосты для танцовщиц, потому что на таких праздниках танцуют только женщины. И тут и там переносные лавочки торговали крепкими напитками, многочисленные лотки со свежей водой и лимонадом перемежались со столиками для игры в монте, на которых уже звенело золото, а парусиновые палатки не могли вместить всех любителей петушиных боев.

Яркая толпа, смеющаяся, поющая и танцующая, растекалась по улицам, а тем временем прибывали все новые и новые группы. Всадники торопливо привязывали своих взмыленных лошадей где попало и, не заботясь более об их сохранности, сливались с веселой толпой гуляющих, спеша сполна насладиться праздником.

Однако своего апогея празднество достигает с наступлением сумерек, когда заходит немилосердно палящее солнце и на смену ему приходит прохлада и свежесть, которую дарует морской ветер.

Утром за завтраком дон Гутьерре объявил дочерям, что намерен взять их с собой вечером на праздник.

Сестры пришли в неописуемый восторг, ведь Сакрамента и Жезюсита по справедливости считались самыми лучшими танцовщицами в штате Веракрус.

После обеда девушки закрылись у себя в комнате и с энтузиазмом занялись своими туалетами. Это приятное занятие поглотило все их время до вечера.

Дон Мигуэль, знавший из ночного разговора с дядей о его намерении взять на праздник дочерей, был счастлив услышать об этом во время завтрака. Он надеялся воспользоваться праздничной атмосферой и попытать счастья в том, что, по его мнению, должно было решить его судьбу. Девушки появились за ужином во всем своем великолепии и блеске.

Дон Мигуэль не мог при этом сдержать возгласа восторга — настолько обе они были обворожительно прелестны.

А, между тем, обе сестры, в сущности, были одеты очень просто: как на старшей, так и на младшей были широкие юбки из тонкой кисеи, туго стянутые на талии голубым шелковым поясом. Поверх батистовых блуз, широкие рукава которых были вышиты и отделаны кружевами, были накинуты косынки, которые, прикрывая, не скрывали полностью их белых плеч.

Длинные косы, уложенные на затылке, были заколоты черепаховым гребнем, изящно изукрашенным золотом, и, кроме того, их головки украшал венок: у Сакраменты из цветов сухиль, а у Жезюситы — из флорипондио. На ногах у них были ажурные шелковые чулки с золотыми стрелками и голубые атласные башмаки, расшитые серебром и золотом.