Кох и местные партийные чиновники приравнивали такую эвакуацию к пораженчеству. Тем не менее когда советское наступление все же началось, то они первыми бежали от опасности. Все последствия политики Коха обрушились теперь на женщин, детей и стариков. Люди потянулись на запад по заснеженным дорогам, когда температура воздуха упала до минус двадцати по Цельсию. Однако некоторые и вовсе не захотели никуда бежать, полагая, что хуже, чем сейчас, уже не может быть и при новых властях.
Страх людей увеличивался по мере приближения канонады. Женщины Восточной Пруссии, несомненно, слышали о жертвах Хеммерсдорфа. Это случилось еще прошлой осенью, когда войска Черняховского сумели захватить на непродолжительное время кусок немецкой территории. В кинотеатрах Германии потом показали страшные кадры хроники, на которых были запечатлены шестьдесят две женщины и молодые девушки, изнасилованные и убитые советскими солдатами{69}. Министерство Геббельса старалось получить как можно больше информации о подобных фактах, чтобы затем по максимуму использовать их в своей пропаганде. Собственно говоря, моральные аспекты такого рода событий Геббельса интересовали меньше всего - главное, чтобы все стали бояться прихода русских.
Драматург Захар Аграненко, воевавший в Восточной Пруссии в составе подразделения морской пехоты, писал в своем дневнике, что советские солдаты не верили, будто немецкие женщины станут добровольно вступать с ними в индивидуальные интимные контакты. Поэтому красноармейцы насиловали их коллективно - на одну женщину по девять, десять, двенадцать человек{70}. Позднее он рассказал о том, как немки сами стали предлагать себя морским пехотинцам, опасаясь за свою жизнь.
Наступающие советские войска представляли собой довольно странный симбиоз архаики и современности. Танковые колонны "тридцатьчетверок" продвигались вперед бок о бок с казаками, к седлам которых были прикреплены мешки с награбленным барахлом. Рядом проезжали ленд-лизовские "студебекеры", "доджи" и открытые "шевроле", мощные гаубицы на гусеничном ходу. За всем этим следовали тылы - конные повозки, везущие всевозможные припасы. Характеры красноармейцев различались так же, как и их оснащение. Были солдаты, которые в каждом немецком ребенке видели будущего эсэсовца и считали, что его нужно убить еще до того, как он вырастет и вновь нападет на Россию. Но были и те, чего спасал немецких детей, заботился о них, делился пропитанием. Имелись и красноармейцы, занимавшиеся пьянством и насилием абсолютно без всякого стыда, вызывая отвращение у многих членов коммунистической партии, выходцев из интеллигенции, просто нормальных людей. Так, писатель Лев Копелев был арестован сотрудниками СМЕРШа зато, что пытался пропагандировать "буржуазный гуманизм и жалость к врагу"{71}. Кстати, Копелев также критиковал Илью Эренбурга за жестокость, присутствовавшую в его статьях.
Первоначальные темпы наступления войск Рокоссовского были настолько велики, что немецкие чиновники в Кенигсберге отправили несколько поездов с беженцами в город Алленштейн, не зная, что он уже захвачен частями 3-го гвардейского кавалерийского корпуса. Для советских казаков эти поезда стали настоящим подарком, поскольку состояли из женщин и их личного имущества.
Берия и Сталин были прекрасно осведомлены о том, что происходит на захваченных советскими войсками территориях. В одном из докладов с фронта сообщалось, что многие немцы заявляют о насилиях над женщинами, оставшимися в русском тылу{72}. Приводился ряд примеров, когда жертвами становились девушки моложе восемнадцати лет или пожилые женщины. Изнасилованными могли стать даже двенадцатилетние подростки. В информации по линии НКВД из 43-й армии имелись сведения о немецких женщинах из Шпалайтена, пытавшихся совершить самоубийство. Была допрошена некая Эмма Корн, которая рассказала следующее: "Части Красной Армии вошли в город 3 февраля. Когда советские солдаты спустились в подвал, где укрывались местные жители, они направили свои автоматы на меня и еще двух женщин и приказали подняться наверх. Здесь двенадцать солдат по очереди насиловали меня. Другие солдаты насиловали еще двух женщин. Ночью в подвал спустились еще шесть пьяных солдат и насиловали нас на глазах у других женщин. 5 февраля приходили три солдата, а 6 февраля восемь пьяных солдат, которые также насиловали и били нас". Три дня спустя эта женщина предприняла попытку убить своих детей и совершить самоубийство. Попытка не удалась. Очевидно, Эмма Корн плохо знала, как это делается.
В Красной Армии некоторые офицеры относились к служащим в ней женщинам как к своей собственности. Это стало особенно заметно после того, как сам Сталин разрешил офицерам иметь на фронте походно-полевых жен, или ППЖ. (Сокращение ППЖ стало популярным, поскольку очень напоминало сокращенное название автоматического оружия красноармейцев - ППШ.) Старшие офицеры выбирали себе любовниц из молодых девушек, служивших машинистками в штабе, связистками, медсестрами. Обычно армейские девушки носили не пилотки, как мужчины, а береты.
Большинство походных жен понимали, что у них остается мало выбора, если домогательства мужчин становились особенно настойчивыми. Молодая девушка Муся Анненкова, служившая в 19-й армии, писала своей подружке о том, что на самом деле означает на фронте мужская любовь. Она отмечала, что вначале кажется, будто мужчины относятся к тебе с нежностью, но очень трудно понять, что у них в действительности на уме. Часто они не проявляют к тебе искренних чувств, а хотят только развлечься; бывает, их любовь напоминает животную страсть. "Как это трудно, - заключала девушка, - найти здесь настоящего и верного друга"{73}.
Маршал Рокоссовский издал приказ № 006, в котором говорилось о том, что чувство ненависти к врагу должно проявляться только во время боя. Приказ предусматривал наказание солдат за грабежи, кражи, насилие над местным населением, бессмысленные поджоги и разрушение зданий. Однако кажется, что этот приказ не достиг должного эффекта. Предпринимались, правда, попытки навести порядок. Ходили рассказы о том, что некий командир дивизии самолично расстрелял лейтенанта, насиловавшего вместе со своими солдатами немецкую женщину{74}. Однако в большинстве случаев начальству наводить в собственных частях порядок было очень тяжело, а среди пьяных солдат, вооруженных к тому же автоматическим оружием, - просто опасно.
Даже генерал Окороков, начальник политического управления 2-го Белорусского фронта, 6 февраля выступил против того, что он называл "отказом мстить своим врагам". В Москве же больше заботились о том, чтобы предотвратить бессмысленные разрушения, чем насилие. 9 февраля "Красная звезда" писала, что любое нарушение дисциплины только ослабляет победоносную Красную Армию, месть не должна быть слепой, а злость - неразумной. Далее в газетной статье говорилось, что солдаты в слепом гневе могут разрушить то или иное производство, которое является очень ценным для Красной Армии.
Политруки на фронте пытались применить похожий подход к проблеме изнасилований. Если правильно воспитать солдат, говорилось в документах политуправления 19-й армии, то они просто не захотят иметь половые связи с немецкими женщинами. Солдаты будут испытывать к ним отвращение{75}. Однако такая софистика только осложняла дело, загоняла проблему в тупик. Даже советские женщины, находящиеся в армии, не осуждали мужчин-военнослужащих. "Поведение наших солдат в отношении немцев, особенно немецких женщин, совершенно корректное", - говорила 21-летняя девушка из разведывательного подразделения Аграненко{76}. А по словам Копелева, одна из его помощниц в политотделе даже как-то пошутила по поводу случаев изнасилования немок, что вызвало естественное раздражение у этого писателя.
Нет сомнения, что преступления, совершенные германскими войсками на оккупированной территории Советского Союза, а также специфическая политическая пропаганда способствовали тому, что по Восточной Пруссии прокатилась волна ужасных изнасилований женщин. Но месть - это только часть объяснения. Если солдаты были пьяными, то для них не имела значения национальность своей добычи. Лев Копелев вспоминал, что, будучи в Алленштейне, он вдруг услышал пронзительный крик. Затем увидел, как молодая девушка убегает от двух пьяных советских танкистов. Она кричала: "Я полька! Святая Мария, я полька!"{77}