— Нисколько, это весьма логично. Прослушайте со вниманием то, что я вам скажу. Дикие животные разделяются на два класса, во-первых, на таких, которые действуют смело, идущие прямо к цели, не прячась и не медля, таковы тигр, серый медведь. Они схватывают свою добычу и растерзывают ее. Другие же действуют хитростью: они страшатся проливать кровь не из доброты, но из низости, таковы шакалы и гиены; эти животные, может быть, свирепее, чем первые. С таким-то животным приходится нам теперь иметь дело. Ваш сеньор дон Мигуэль Тадео имел множество случаев умертвить детей: во-первых, при похищении, потом при переезде, в бразильских саваннах и т. д., но он не убил их из трусости: убийство, кровь его пугали. Его заветная мечта овладеть их деньгами, а чтобы достигнуть этого, ему нужно скрыть детей. Он их действительно скроет, но не совершит убийства: вот для чего он и приехал сюда.

— Вы говорите загадками, милый мой.

— Совсем нет, я говорю как человек, привыкший к подобным делам и наученный долголетним опытом. Республика Соединенных Штатов есть государство, в котором всего легче скрыться каждому человеку; Луизиана страна союза, где похищение детей может быть всего легче приведено к исполнению; Новый Орлеан город, в котором можно встретить бездну людей, готовых способствовать этому похищению; на это есть две причины, которые не существуют в другом государстве: рабство и мормонизм.

— Признаюсь, я вас не совсем понимаю.

— Вы поймете меня; здесь господствуют десять агентств, и они свободно действуют; они занимаются барышничеством в Утахе. Будучи в сношении с Бригом Юнгом и другими вождями мормонизма, они берут на себя за дорогую плату вербовать мужчин и женщин в мормонизм и отправляют их в Дезерет.

Им все средства удаются хорошо: пьянство, ложные обещания, угрозы и при случае насилие.

— То, что вы говорите — ужасно. Я даже этому не могу верить.

— А между тем это так. Впрочем, инициатива его не принадлежит нам: она идет из Франции. Не так ли точно поступали до революции вербовщики, заманивая на военную службу? А прежде, во времена регентства, не употребляли ли те же средства, чтобы отправлять в колонии тысячи людей обоего пола? Все это, к несчастью, справедливо. Продолжайте, прошу вас.

— Легко допустить, что сеньор дон Мигуэль вошел в сношение с одним из этих агентств и просто отправил бедных детей в Утах.

— Это бы было ужасно.

— Да, тем более что если это так, то нужно отложить надежду спасти их. Подобные примеры уже были, и как ни старались, но не могли вырвать у мормонов жертв, которыми они завладели.

— Клянусь Богом! — воскликнул Валентин Гиллуа с одушевлением, — если это случилось, то я их спасу, хотя бы пришлось поджечь улей этих шершней; я лесной бегун, и город не моя стихия, в пустыне же надо мною нет власти. Там есть у меня преданные и многочисленные друзья, которые отзовутся на мой голос.

— В таком случае дело упрощается. Это нам может помочь, хотя я на это мало рассчитываю. Наш враг мог употребить еще другое средство, не менее действенное, но менее жестокое, чем первое.

— Рабство, не так ли?

— Да, сударь.

— Но, — возразил Валентин, — в настоящем случае это предположение трудно допустить.

— Почему?

— Потому что дети белые.

— О! — сказал Джон Естор с пренебрежительной улыбкой, — неужели вы так неопытны, что допускаете только продажу негров.

— Но мне кажется…

— Вам не так кажется, вот и все. Итак, вы воображаете, что для того, чтобы быть негром, надо иметь черную кожу? Заблуждение, милостивый государь! Нигде так искусно не сумеют создать негра, как в Новом Орлеане, не изменяя цвета лица.

— Черт возьми, это уже чересчур.

— Ошибаетесь: напротив, это очень просто. Не будем спорить, но возьмите шляпу, и в конце улицы я вам покажу выставленных на продажу людей, которые, честное слово, белее вас и меня.

— Что за ужас! И правительство допускает…

— Боже мой, правительству до этого нет дела. Легко сделать негра: это только первые буквы ремесла.

— Так вы предполагаете?..

— Позвольте, я ничего не предполагаю, но только доказываю, что это обстоятельство могло случиться. А так ли это — не знаю.

— Боже мой! — воскликнул Валентин, — у меня волосы становятся дыбом и рассудок помрачается! Я не могу допустить, чтобы человек, как бы ни был безнравствен он, мог покуситься на такое гнусное преступление с единственной целью корысти.

— О, видно, что вы долго жили в пустыне; вы не знаете, как черствеет душа в городах и до какой степени злодейства может довести жажда к золоту.

— Я не жил так долго в городах, чтобы изучить все пороки. Но возвратимся к нашему делу. Ваше мнение, что дети были проданы, как невольники, или отправлены к мормонам?

— Да, это мое мнение, и, кажется, я не ошибаюсь; я убежден, что они живы.

— Дай Бог!

— Что нам теряться в догадках, нам нужно узнать что-нибудь верное, и для этого мне необходимо четыре дня, то есть в четыре дня я узнаю, отправлены ли дети в Утах, или их продали и отослали на какую-нибудь плантацию.

— Четыре дня, кажется, очень мало!

— Достаточно.

— Но какими средствами?

— Это мое дело; от вас я требую одного лишь.

— Говорите, что?

— В эти четыре дня не делать никаких розысков, чтобы не возбудить внимания нашего противника.

— О, он, наверное, далеко.

— Кто знает, быть может, ближе, чем вы думаете. Нечистая совесть не дремлет, а у дона Мигуэля постоянно уши горят. Во всяком случае, обещайте мне оставаться спокойным.

— Хорошо, но теперь позвольте исполнить мое обещание. Вот чек на двадцать тысяч долларов, который представите для учета в банк Артура Вильсона, Рокетта и Блондо.

— Благодарю вас, милостивый государь, — отвечал Джон Естор. Прочитав бумагу, он сложил ее и спрятал в портфель. — Затем имею честь кланяться. Через четыре дня в этот же час я явлюсь.

Они поклонились друг другу, и бывший начальник тайной полиции вышел.

— Я сделал все, что в моей власти, — сказал Валентин. — И если бы пришлось отдать последний доллар из громадной суммы, вырученной продажей моих бриллиантов, я не отступлю. Теперь на волю Божью!

Он вышел из гостиной и направился к вигваму Курумиллы с намерением сообщить вождю все, что он сделал до сих пор, и посоветоваться с ним на будущее время.

Три дня прошло с тех пор, как мы рассказали о происшествиях предыдущей главы.

Валентин сдержал в точности слово, данное Джону Естору.

В эти три дня он сделал несколько визитов из одной только вежливости, не имеющих никакого отношения к делу, по которому он приехал в Новый Орлеан.

Тем не менее охотник не терял даром времени.

Он воспользовался этим принужденным бездействием, чтобы совершить несколько необходимых покупок для новой обстановки, чтобы сообщаться с Курумиллой и принимать с ним необходимые меры согласно совету бывшего начальника тайной полиции.

Валентин не жалел об этом бездействии, так как, имея большое состояние и приобретя сильные связи с первого же дня по прибытии в город, положение его, как иностранца в Новом Орлеане, было завидно.

В это время не только в Луизиане, но и в Арканзасе, Георгии, Южной Каролине и вообще во всех штатах, где преобладала романская раса и существовало рабство, царствовало сильное возбуждение умов.

Все готовились к страшной междоусобной войне, которая в продолжение пяти лет опустошала великую Американскую республику, истребила до миллиона ее подданных, довела ее долги до ужасающих размеров и была наконец прекращена самыми незначительными средствами, но на короткое время.

Мы сказали «на короткое время», так как распад Соединенных Штатов не только на два, но даже на четыре отдельных государства есть роковой, логический факт, долженствующий совершиться рано или поздно.

В то время когда мы это пишем, то есть в начале 1874 года, непреложные признаки, которые никого не могут обмануть, ясно и наверно предсказывают тот день, когда начнется второй акт этой гигантской борьбы.