Она скрещивает руки на груди.

– Давай-ка я чуть перефразирую. Ты когда-нибудь с кем-нибудь встречался больше двух недель?

Я презрительно фыркаю.

– Две недели. Ты гонишь?

– Аманда из колледжа не в счет.

– Почему? Я был с ней четыре месяца. Ну да ладно. В любом случае у меня были серьезные отношения, – говорю я, хотя чертовски уверен в обратном. Но суть этого разговора не в моей способности к длительным отношениям. Тут главный вопрос, может ли мой член поддерживать моногамию. – Я тебе пообещал и буду держать свое либидо в узде. Считай, на мне пояс верности. Но эта сделка двухсторонняя, и ты со мной в одной лодке.

– На этот счет не стоит волноваться.

– То есть для тебя это не проблема? – спрашиваю я, когда лифт останавливается на первом этаже.

Она усмехается.

– Как будто у меня есть варианты.

– Значит на этой неделе у тебя не намечалось страстных свиданий?

Она поднимает руки, растопырив все пальцы.

– Их не было уже десять месяцев, – резко отвечает она, и двери лифта раскрываются.

Мы проходим через фойе на улицу, где нас уже ждет такси. Я открываю дверь, и Шарлотта усаживается на сиденье. Я сажусь рядом. Мы пристегиваемся.

Наконец-то все отлично, мы выбрались из пучины смущения. Сейчас между нами все, как всегда.

– То есть ты десять месяцев ни с кем не встречаешься? – уточняю я, зная, что после разрыва она никем серьезно не увлеклась. Но если задуматься, то, что Шарлотта не упоминала о свиданиях не означает, что их совсем не было.

Она качает головой.

– Никаких отношений. Свиданий. Поцелуев. Ничего.

Десять месяцев без секса. Это же целая вечность. Я бы, скорее всего, не выдержал дольше десяти дней. Может, четырнадцати, но эти две недели превратились бы в пытку. Она, наверное, по полной программе отрывается с «игрушками».

Вот черт! Теперь я представляю Шарлотту в постели с фиолетовым вибратором-кроликом. Ноги широко раздвинуты, рука полностью контролирует скорость проникновения, дыхание тяжелое и отрывистое.

Спасибо, мозг, за этот фантастический образ, благодаря которому все рациональные мысли улетучились из головы.

Иногда я поражаюсь, как мужчины  справляются со всеми своими развратными фантазиями. По сути, я удивлен, как нам, мужикам, удается хоть с чем-то справиться, когда в башке творится такой хаос. Чудо, что мы можем зашнуровать ботинки и расчесывать волосы.

Вдруг до меня доходит. Этот поцелуй на кушетки. И тот на улице. Это ее первые поцелуи за десять месяцев. Мои и только мои! На меня накатывает счастье. Я первый парень, с которым она целовалась за целую тучу времени. Хотя это вроде как бессмысленно, но я безумно рад. А еще более безрассудной кажется волна собственнического инстинкта, пронесшаяся по венам. Я не хочу, чтобы Шарлотту целовал кто-то другой.

В смысле следующую неделю, ясень пень.

Откуда вообще такое собственническое желание?

– Кстати, – говорит Шарлотта, когда автомобиль подъезжает к магазину, – как это все закончится?

– У нас?

Она кивает.

– Фальшивая помолвка.

– Думаю, мы понарошку расстанемся, – говорю я, хотя даже не задумывался об этом. Может, потому что не планировал это заранее. Все вышло спонтанно.

– В конце недели? – спрашивает она, когда мы подходим к сверкающим дверям нью-йоркского ювелирного магазина, который был частью моей жизни сколько себя помню.

– Ага, настоящий поддельный разрыв, – подчеркиваю я, чтобы скрепить сделку, прежде чем куплю ей кольцо. У которого есть срок годности, как и у нашего запланированного романа.

Разрыв неизбежен.

За час, который мы проводим в «Катрине», я узнаю три вещи: Шарлотте нравится держаться за руки, обнимать меня за талию и перебирать пальчиками мои волосы.

Кроме этого, у нее поистине шаловливые ручки, которые она самоотверженно пускает в ход. А еще у нее безупречный вкус. Шарлотта выбрала платиновое кольцо с двух каратным бриллиантом в огранке «принцесса».

– Именно об этом кольце я всегда мечтала, – заявляет высокой шатенке с аккуратным пучком на голове, опрятной шелковой блузке и серой юбке. Это Нина, правая рука моего отца.

Клянусь, Шарлотта сейчас на седьмом небе от счастья. Она ведет себя как смущенная невеста.  Нина ослепительно улыбается.

– Тогда давай убедимся, что хрустальная туфелька будет сидеть на тебе идеально, – говорит она и уходит в подсобное помещение за нужным размером.

– Ты профи, – говорю я, убедившись, что Нина нас не услышит. Шарлотта пренебрежительно машет рукой, а я не унимаюсь. – Нет, серьезно. Тебе гарантирован Оскар за роль восторженной невесты.

Она пробегает пальцами по стеклянной витрине и пожимает плечами, словно в ее игре нет ничего сложного.

– Мне нравятся бриллианты. Это все упрощает.

– Ах, так в дело вступила Честная Шарлотта? И мисс Честность любит драгоценности?

Она кивает.

– Именно, она обожает огранку «принцесса» и платину. В прошлом году, когда моя подруга Кристин обручилась, я за нее ужасно радовалась и как дурочка пялилась на великолепную обручалку. Но самое важное: она была очень счастлива и безумно влюблена. Так что мне не нужно изображать восторг при виде обручальных колец.

Я вижу неподдельную искренность в ее глазах. В карих омутах нет и намека на лукавство. Она от души наслаждается происходящим. Вероятно, не «браком» со мной. Но самой идеей в целом.

Правда сбивает с ног и мне тяжело совладать с эмоциями, поэтому я перевожу все в шутку.

– А если бы это было кольцо на мизинец? Если бы я подарил тебе золотое колечко с огромным брюликом? Тебе бы оно подошло?

Она наклоняется, озорно приподнимая брови.

– Спасибо за подсказку, лапуля. Теперь я знаю, какой тебе сделать свадебный подарок.

Нина возвращается и говорит, что кольцо будет готово через пятнадцать минут.

– Спасибо, жду не дождусь, – говорит Шарлотта, и теперь я знаю, что она не кривит душой и полностью честна с Ниной.

Но я лгу и чувствую себя конченным мерзавцем. Я много лет знаю Нину: она нянчилась со мной и с Харпер. После открытия «Катрин» на Парк-авеню она стала первой папиной сотрудницей. Начав с продавца, она долгие годы поднималась по карьерной лестнице, и когда магазин превратился в международную сеть стала вице-президентом. Папа частенько повторяет, что моя мама и Нина помогли ему принять большую часть важных деловых решений за последние тридцать лет. Они его главные советники.

– Я так за вас рада. А еще очень счастлива, что именно ты подтолкнула его стать на колено, – говорит Нина Шарлотте, которая отводит взгляд. Нина опирается бедром на витрину с бриллиантовыми теннисными браслетами и легонько хлопает меня по руке.

– Мне до сих пор не верится, что ты женишься.

– Думаешь, это сон? Может, мне стоит себя ущипнуть, – говорю я и щипаю себя за предплечье, старательно игнорируя грызущее чувство вины. Я не могу позволить лжи отравить мое существование. Все для благого дела, никто не пострадает. К тому же, я не первый мужчина в истории человечества, которому понадобилась фальшивая невеста.

– Я помню тебя безрассудным пятилетним мальчишкой, словно это было вчера, – говорит Нина с взглядом полным ностальгии.

– В голове не укладывается, как отец позволял мне в таком возрасте находиться в магазине, – говорю я, вспоминая сколько времени провел в этом роскошном месте. Я знаю здесь каждый уголок вдоль и поперек. Пять этажей утонченности, блеска и гламура. За стеклянными витринами и на вершине мраморных пьедесталов сверкают бриллианты, а бордовый ковер настолько мягкий, что хочется свернуться и заснуть на нем.

Или наворачивать круги, как я и делал в детстве.

– Ты был неугомонный, – говорит Нина, качая пальчиком. Она улыбается, и в уголках серых глаз собираются морщинки.

– Насколько? – спрашивает Шарлотта.

Я слышу в ее голосе любопытство с примесью лукавства. Шарлотта бросает на меня беглый взгляд, и я тут же понимаю, где зарыта собака. Она пытается выудить на меня компромат, а потом когда я потеряю бдительность, нежданно-негаданно начнет дразнить.