— Это кто — бог? — спросила Пилли, входя. Папа, как мог, объяснил, хотя это было очень непросто.

— Нет, такой веры у нас нет.

— Но какая-то есть, если даже как и на Земле, не всеобщая?

— Конечно, мы без этого не обошлись, — сказала Пилли. — Мы верим в чистый разум с большой буквы: Чистый Разум.

— Это лишено божественного смысла? — спросил папа. — Ну, как вера в любовь, в доброе начало…

— Если идти от вашего бога, то Чистый Разум — понятие божественное. Это некий сгусток, невидимое облако там, куда и корабли долететь-то не могут. Чистый Разум вбирает в себя все, что есть в нас: и высокое, и дурное, он руководит нами, нас судит и решает наши судьбы. Все это связано с высокой идеей.

— А у вас были, наверное, времена, когда политоры ели мясо политоров?

— Случалось. В глубокой древности.

— С массовым размахом?

— Нет, в отдельных племенах.

— Как и у нас на Земле, — сказал папа.

— Ну, если и у вас так было, и рабство было, — вы не менее парадоксальное общество, чем мы.

— Иногда мне кажется, — сказал папа, — что надо не только не позволить элите улететь, но нужно улететь самим, элиту бросить, улететь на огромную хорошую планету и зажить на ней большим и свободным сообществом.

— Орик, он бог, что ли, уль Владимир? Попал в точку: ведь бродят в воздухе и такие идеи, правда, втихую.

Я чудом вдруг ощутил, что через минуту мне следует быть наверху иглы.

Корабли в ночи проплывали чрезвычайно редко. В общем, Латору не сложно было уйти в темное небо и потом спуститься ко мне, что он и сделал, прилетев, конечно, с сумкой и фонарем. Он возник на перилах балкона как черный ангел, едва видимый в темноте; мы спустились вниз, он поздоровался со всеми, и мы быстро съехали вниз и моментально взлетели. Сразу же я все подробно объяснил ему.

Не дожидаясь моего предложения, он все повторил. Мы летели высоко, но отыскали планетарий точно (геллы отлично видели в темноте), я сделал широкую дугу, спустился на уровень галереи метрах в двухстах от нее и сказал Латору: пора. С сумкой и фонарем в ней он легко скользнул вниз, волна от его крыльев пробежала мягко по моему лицу, и он стал удаляться, бесшумно толкая крыльями свое тело вперед; я немного спустился, завис над землей и достал трубу Орика. Было тихо кругом, пусто и достаточно темно; какой-то неясный свет все же шел с неба, и кое-как я видел Латора вдалеке. Вот он долетел до окон, пошарил, видимо, рукой, глазами нашел щель, секунда-другая — и он исчез в галерее. Я был очень напряжен, было нелепое ощущение, что опасность притаилась где-то внутри галереи. Мелькнул на секунду слабый свет фонарика Латора, потом большая пауза, вновь я едва различил Латора уже снаружи, опять — пауза (он закрывал окно), и очень скоро его крылья оказались над моей головой, и он опустился в кресло.

— Закрыли окно хорошо? — шепотом спросил я.

— О, да. Щелочка с палец. Махонькая.

— Отлично. Погнали.

Я ушел в небо, мы тихо скользили в теплом воздухе, я попросил Латора раскрыть сумку, он раскрыл, и этого было достаточно, чтобы все ему объяснить.

— Модель топливом заправлена, — сказал я. — Теперь только полет. И сделаете вы вот так. — Я зажег фонарь и, светя им прямо в сумку, показал ему систему запуска. Он все время кивал головой и после медленно и дважды, как бы успокаивая меня, повторил все, что сказал я.

— Ир-фа сказал, что обыскивать вас не будут. Во время работ, до отдыха, не надо оставлять сумку в корабле. (Он кивнул.) Если вдруг вас забросят на Тиллу-два, не смущайтесь, установленный курс годится. Вот и все. А как Мики?

— О, завтра уже будет летать, как птичка.

— Это прекрасно, — сказал я. — А я попробовал «планировать».

— И как? Понравилось?

— Потрясающе! И получилось, главное, с первого раза.

— Здорово, это не часто бывает. Так говорят.

— Я не полечу в нижний город, ладно? Добросить вас поближе?

— Это неважно, — сказал он, — летите пока вот так. — Жест рукой. Я ускорился, Латор закрыл сумку и, положив мне руку на плечо, сказал: — Не волнуйтесь. Будем надеяться.

Я сказал:

— Да, да. Спасибо. Вы вернетесь к вечеру, да? Сразу звоните мне. Если я буду не в лучшем месте, я дам понять. Привет Лате и Мики!

Он сжал мою руку и исчез за бортом моей машины.

Орик улетел на свидание с а, Тулом, а мы с папой полетели посмотреть Тарнфил сверху. Пилли мы дали передохнуть после завтрака, и она укатила к какой-то подруге шить платье. Народу днем было не так уж и много, и мы полетели сначала по надземному Тарнфилу, нечто в виде слалома между домами-шарами. На улицах, вчера и сегодня, было больше, чем обычно, военных, точно мы не знали, что это именно военные (хотя, как оказалось, не ошиблись), просто они были в особой форме, отличавшейся от формы полиции.

После мы связались с Ориком и попросили его позвонить на космодром, чтобы нам разрешили навестить наш «Птиль» и кое-что забрать, в том числе аппараты и пленки.

— А что можно снимать? — спросил папа.

— Все.

— Помилуйте, как это все?

— А все объекты стратегического значения скрыты.

— А космопланы? Такие, как у Карпия?

— Разве по внешнему виду на Земле сумеют создать аналогию, то есть корабль, способный долететь до Политории?

— Думаю, нет.

— Вот и я так думаю. Я им позвоню, на космодром.

И мы с папой дунули на центральный космодром. Прилетев, мы убедились, что охрана в курсе дела и мы спокойно можем посетить «Птиль», корабль Карпия «на приколе» и там уже предупреждены. До корабля (он стоял далеко) мы можем подлететь на своей машине. На корабле Карпия нас принял не он сам, а Ол-ку. Он любезно довез нас на машине до «Птиля», в наш кораблик с нами не поднимался, ничего не контролировал, то же самое было и при выходе с космодрома — никакой проверки. Быстро взяв, что нам было нужно, мы с папой все же секунд двадцать молча посидели на наших легоньких креслах: какая-то грусть накатила на нас — не передать. Когда мы взлетели и «поплыли» в центр, папа выдал мне свою маленькую тайну: он, будучи на «Птиле», включил на полную катушку излучатель биополя. Если это будет замечено и кому-то не понравится, можно будет отключить и извиниться, мол, проверяли приборы (по-хозяйски, это было понятно), отключили, а этот канал — забыли, эко диво. Излучатель биополя стоял, как правило, на всех наших космолетах и машинах, развивавших большую скорость в воздушном пространстве, — поток, довольно мощный, биополя, как ветродуем, сдувал с пути корабля птиц и птичек, чтобы корабль их не «шлепнул». То, что это поле на «Птиле» вполне пробивается сквозь стенки Карпиева корабля, стало ясно сразу же, как мы начали от корабля удаляться: маленький сигнализатор с «Птиля», который папа давно забрал с собой, легко регистрировал его, этого поля, наличие и силу. И то, что стенки корабля эту силу значительно уменьшали, было нам, как оказалось, только на руку, потому что частично папин замысел сводился к тому, что влияние нашего биополя по мере удаления от «Птиля» должно по шкале сигнализатора быстро упасть до нуля. Так оно и произошло, папа заулыбался, довольный, и сказал:

— Понял, куда я клоню?

Я сказал: «Пока нет».

— Тебе ведь понравилась моя логика детектива? — хохотнув, спросил папа. — Правда, это было предположение, не более, хотя и логичное, я хочу к нему добавить кое-какие доказательные детали, если это выйдет. Теперь понял?

— Нет, — сказал я, — не понял, пап.

— Думай о птицах, — сказал он, но я ничего не понимал, как пень; космодром был довольно далеко от Тарнфила, и папа, как оказалось, специально «плыл» очень медленно, а мне велел глазеть на шкалу биополя нашего сигнализатора.

Папа сказал:

— Как ни крути, птицы Земли и здешние имеют много общего. Геллы и политоры в процессе развития наверняка закрепили некоторую разницу своих биополей. Так вот, их машина — излучатель не некоего биополя, но биополя, направленного на организм птиц, геллы — куда более птицы, чем остальные политоры, и не исключено, что, при всей разнице устройства на «Птиле» и этой машины, на шкале нашего сигнализатора кое-что появится (я уже все понимал) по мере приближения к квистории, то есть к машине-излучателю.