— Да, конечно, — сказал Карпий. — Были и раньше.

— А если у политора, ну… нет никакого древнего рода — как это узнать?

— По имени, — сказал Карпий. — Если имя, как у меня, — род очень древний, если с черточкой — менее древний, а если никакой — имя любое, но без черточки и перед ним стоит «а», потом… запятая, а потом само имя. Например: а, Олку.

— А женщина не может начинать род? — спросил папа.

— Конечно нет, — сказал, смеясь, Ол-ку.

— Но она может родиться внутри рода. Даже древнейшего.

— Да, конечно, но это не будет ясно по ее имени.

Все это время, пока мы калякали с политорами, все мы попивали из высоких бокалов что-то розовенькое, вроде морса.

— А скажите, — спросил я у Карпия. — Ваш вот род очень древний, и у вас такое вот имя без черточки. У Ол-ку есть черточка — род менее древний. А как узнать, какой древности род, если еще менее древний, чем у Ол-ку, а черточка есть.

— Тогда, если бы, например, род Ол-ку был менее древним, его имя звучало как Оол-ку или Ооол-ку…

— Или Оооооооооол-ку, — сказал я и засмеялся. — Да?

— Совершенно верно, — сказал Ол-ку. — Но наш язык произносит это «ооооооооо…л» гораздо быстрее.

— Извините, — сказал Карпию папа. — Мы, люди, очень любопытны и любим шутить…

— Мы тоже любим шутить! — воскликнул Карпий. Но именно ему я почему-то не поверил, что именно он любит шутить.

— Вот мой сын уже нашутился, сколько мог, — сказал папа. — Я вовсе не Мунлайт, а он никакой не Сан. Я — Владимир, он — Дмитрий, его можно звать просто Митя, так короче.

— О! — сказал Карпий. — Вла-ди-мир, Ми-тя.

— Мне почему-то кажется, — сказал я, — что у ваших женщин на затылке нет глаза.

— Дмитрий! — строго сказал папа. Но эти уже хохотали вовсю, на свой политорский лад: тю-тю-тю, чирик-чирик!

— И очень хорошо, — сказал Карпий, — чем меньше они видят, тем меньше знают. А вы, Митя, очень точно отгадали.

— И ваш корабль вовсе не пассажирский, — сказал я.

Карпий ответил, что да, не пассажирский, хотя, конечно же, может быть и таким, а их полет был чисто деловым, чисто деловым, залетели на пару пустых планет. Потом совершенно неожиданно появились двое политоров, оба золотокожие, с горбинкой на носу, высокие и красивые, в голубых, а не синих, как у Карпия и Ол-ку, костюмах; в руках обоих были подносы с едой, — стало быть, официанты. Чего-то я плохо помню этот ужин: какие-то вроде травки салатики, кубики, почти безвкусные, которые быстро таяли во рту, густые, как томатный сок, напитки, что-то еще — все чужое, вкуса то неопределенного, то совершенно незнакомого, но, в общем, терпимого. Сириус — то ли был сыт, то ли еще чего — есть не стал.

— Среди политоров есть еще так называемые геллы, а также — моро, — сказал Карпий.

— Это разные народы вашей планеты?

— А что значит «народы»?

Папа пояснил, что на нашей планете очень разные народы и многие говорят на разных языках.

— О, у нас не так, не совсем так, — сказал Карпий. — У нас планета относительно невелика, ее занимают только политоры, и язык у всех общий. Исключение составляют моро — это древнее, дикое племя, несколько племен, они упорно живут вне всякой цивилизации, в основном — охотой, прячутся в далеких скалах и лесах, их не очень много и у них свой язык.

— А геллы? — спросил папа.

— Геллы — это политоры и говорят с нами на одном языке…

— Но их вы почему-то отделяете от себя?

— Да, они особые. Но лучше о них не говорить, лучше их увидеть!

— Но они тоже могут относиться к древнему или очень древнейшему роду? — спросил папа.

— О нет. Их это совершенно не интересует.

Вполне вежливо папа снял эту тему.

— А эти аппараты, ну, с помощью которых говорим мы с вами сейчас, созданы для разговоров с моро?

— Частично. Мы почти не сталкиваемся.

— Но не для нас же вы их изготовили? — сказал папа.

— Как вам сказать, если вы не знаете других цивилизаций, то мы немного знаем.

— Немного?!! Ничего себе! — Я опешил.

— Да, пару ближних планет. Аппараты созданы для общения с их жителями. Цивилизованными их не назовешь. Они выполняют для нас там, у себя, разного рода работы. Впрочем…

— Когда мы прилетаем? — спросил папа.

— После этой ночи.

— Тогда, — папа встал. Я — тоже. — Благодарим за ужин. Тотчас же появился еще один политор.

— А,Рук покажет вам вашу комнату. Желаю вам всех удобств и долгой жизни.

Мы поклонились и пошли за а, Руком.

Каюта оказалась почему-то круглой, но уютной. Несмотря на все события, я чувствовал, что клюю носом.

— Что-то странное у них происходит, — сказал папа.

— «Странное» на чей взгляд?

— На наш. А на их — что-то обычное, но они, кажется, понимают, что, возможно, не совсем обычное вообще. Спи.

— Ага, — сказал я, снимая с Сириуса все причиндалы и засовывая его к себе под одеяло. — Спокойной ночи.

— Все, — прошептал папа.

— У тебя блочок для сигнализации с «Птиля» с собой? Вдруг…

— Да, — шепнул он. — Спи.

Мы проснулись, когда было уже светло; какая-то быстрая улыбка, еще сонная, что ли, пробежала между нами и испарилась: лицо папы стало снова жестким, суровым. Все случившееся разом навалилось на нас.

Я потыкал кнопки, подергал ручки телека — он засветился, и мы увидели лицо улыбающегося Карпия. Изображение было — стерео, надо же! Но это был коммуникатор, а не телек.

— …Надеюсь, спалось хорошо, сейчас принесут завтрак. Тихо вошел а, Рук с завтраком на подносе, едва заметно приветливо кивнул и поставил завтрак на стол.

— Долгой жизни, — сказал он.

— Спасибо, — сказал папа. — Кто у вас, кроме вас, есть на Политории? Мать, отец?

— Я, жена, сын, — а, Рук улыбнулся.

— А что они делают?

— Я — тут, жена учит детей искусству планирования, сын… маленький, еще не планирует. Живем в столице, в Тарнфиле.

— А что, собственно, ваши дети планируют? — В голосе папы было удивление.

— О! Вы сами увидите! — И он быстро удалился.

Опять мы поели какой-то красненькой травки с соусом, кубиков вроде вчерашних, но другого вкуса, куриного, что ли, попили густого сока. Морса этого.

С низким поклоном и традиционным — «долгой жизни» появился Карпий, но один, без Ол-ку, и сказав: «Почти прилетели», жестом предложил нам следовать за собой, покосившись на Сириуса, но тот уже был в наморднике и на поводке.

В коридоре мы бодро тронулись за Карпием, полкоридора скоро перешел в движущуюся панель, мы ехали не только прямо, но и делали повороты, кругом сновали политоры, мчались быстро в обе стороны, почти бежали, несмотря на движущиеся панели, все они были в синих формах экипажа корабля, и каждый делал нам короткий поклон головой, причем было ощущение, что один их глаз по долгу службы глядел на Карпия, а второй — на нас, более любопытный; я обернулся — те, которые проскочили нас, не оборачивались, им это было не нужно — третий глаз на затылке прекрасно нас видел. Представляю, что было бы с нами в школе, если бы наши педагоги, что-то чертя или пиша на доске, могли при этом смотреть на нас, не оборачиваясь. Бр-р!

В этот момент наша панель повернула и у стены ушла в пол; мы сделали несколько шагов вправо к огромному иллюминатору и замерли: шла медленная посадка, и вся их столица Тарнфил и природа вокруг города были сносно видны под лучами солнца. По границам космодрома и редким строениям я понял, что мы, конечно же, на окраинах Тарнфила. Сам город был виден чуть хуже в утренней дымке, но и так было ясно, что строения вблизи космодрома были не специальными сооружениями, а просто домами: такие же точно были и вдали, в самом городе. Разобраться толком в этих домах я сейчас не мог, одно лишь было ясно (оказалось потом, что я не ошибся): дом — это большей или меньшей длины относительно тонкая, сужающаяся кверху башня, и на башню, как на пику, были «нанизаны» большие шары, два, три, восемь шаров, каждый, казалось, чем выше, был меньше в диаметре предыдущего.