Юраба попробовал выбраться из кресла, но ноги были зажаты приборной панелью. Он наклонился, поискал, нельзя ли как-то отодвинуть сиденье, но ничего подходящего не увидел. После нервотрёпки пошёл адреналиновый откат, тело ослабло, и японец решил просто посидеть, прийти в себя, а потом уже искать выход. Он закрыл глаза, и начал мысленно ощупывать своё тело, проверяя, всё ли в порядке.

Новая Земля. Латинский союз. Горы Сьерра-Гранде. Горы в окрестностях Суэрте. 26 год, 4 месяц 22 число. 07:08

Витёк проснулся от громкого треска. Сначала ему даже показалось, что на их скалу упал метеорит. Он сел на своём самодельном ложе и прислушался. Вокруг стояла утренняя тишина, только метрах в трёхстах в сторону базы истошно орали птицы.

Значит, не показалось, подумал Витёк. Надо бы сходить. Он подошёл к развалившемуся морской звездой Огромову, и тряс того за плечи, пока Сергей не сел на своём ложе.

– Ты чего? – Еле внятно пробурчал приятель.

– Там упало что-то. Слышишь, птицы заходятся?

– И чего? Ну и пусть орут. Я спать хочу.

– Пойдём глянем.

– Ты иди, – Огромов оглушительно зевнул. – Потом расскажешь.

Витёк молча кивнул, посмотрел на завалившегося на спину сонного напарника, и, пользуясь ветвями деревьев как турником, двинулся к месту падения, не спускаясь на землю. За эти дни оба товарища вполне освоили обезьяний способ передвижения. Оказалось, очень удобно и гораздо быстрее, чем по земле.

На широкой приметной поляне, образованной деревом такой высоты, что остальные были ему по плечо, лежал бело-голубой самолёт. Почти целый, если не считать вмятин, полуоторванного левого крыла и разбитых боковых иллюминаторов. Он мирно покоился на горе сломанных в падении ветвей, и даже птицы уже затихали, видя, что ничего страшного больше не происходит.

Витёк спустился на землю и осторожно подошёл к лежащей небесной машине. В голове стояла картинка, виденная в каком-то фильме: капает бензин, или чем их там заправляют, капает, капает, а потом «Бум!». Запах возле аэроплана стоял керосиновый, памятный ещё с детства. Селезнёв осторожно обошёл место падения по кругу, принюхиваясь и прислушиваясь. Вроде, опасности не было. Он аккуратно, стараясь не провалиться в гору веток, прошёл по кругу и заглянул в целое лобовое стекло.

В кабине виднелись двое. Один, вроде, китаец, Селезнёв их немало видел во Владике, а второй нормальный – русский. Китаец даже шевелился, хотя глаза его были закрыты.

Входная дверь находилась по левому борту. Витёк подёргал утопленную заподлицо ручку – закрыто. Зато иллюминатор на входной группе оказался разбит вдребезги. Засунуть руку в дыру и повернуть ручку замка изнутри было делом техники, и уже через минуту исследователь проник в роскошный салон самолёта.

Обстановка напомнила Витьку свадебный лимузин. Белая обшивка, бежевые кожаные кресла, ковровая дорожка на полу. В кабину пришлось протискиваться между очень близко стоящими сиденьями, да и после развернуться было негде. Китаец справа повернул голову и сказал что-то знакомое. Похоже, это не китаец, а японец – по их телевидению так же говорили. Пилот оказался аккуратно пристёгнут, никаких видимых повреждений на нём не было.

Витёк осторожно отстегнул японца и попытался, ухватив подмышками, выволочь его их кресла. Спасаемый сначала зашипел, а при первом же более или менее сильном рывке в голос крикнул. Причём, как показалось самому спасателю что-то своё, японское матерное.

Второй, европейский пилот находился в плотной отключке, но дышал ровно, крови и видимых ран не наблюдалось, так что Селезнёв оставил возню с ним на потом, лучше после прихода амбала Огромова. В том, что, проснувшись, тот отправится на поиски напарника, сомнений не было. Витёк ещё раз попытался вытащить японца. Тот взвыл.

– Потерпи, землячок, сейчас, минуту, – бормотал спасатель, стараясь найти тот вектор приложения сил, при котором спасаемый бы молчал. Но тщетно.

Тогда Витёк, кряхтя и матеря конструкторов этой небесной консервной банки, кое-как опустился на пузо между креслами и заглянул под японца снизу. Всё сразу стало понятно. Видимо, кресло, в момент удара, под действием инерции, двинулось вперёд, согнув крепления, и зажало пилоту ноги. Нужен был ключ на тринадцать.

Селезнёв с трудом поднялся и презрительно огляделся. Ну и где среди этой роскоши ключи искать? В такой карете из инструментов, небось, один штопор.

Витёк досадливо плюнул, лёг на спину, ёрзая, вполз под кресло и изо всех сил стал тянуть сиденье назад. Сил не хватало, он сначала кряхтел, затем подвывал в ритм рывкам.

– Э-эх! – прикрикнул Селезнёв, дёргая сиденье со всей мочи.

И вдруг вес изменился – японец, как чёртик из коробочки, выскочил сквозь на мгновенье расширившуюся щель, и тут же упал на колени, шипя от боли. Спасатель ужом шмыгнул в проход, вновь подхватил пострадавшего подмышки и резво поволок к выходу.

– Уряма, – бормотал японец. – Уряма.

Снаружи в стену гулко постучали и от неожиданности Витёк чуть не уронил свою ношу, потому что в двери раздалась родная русская речь:

– Эй! Есть кто живой?

Спрашивающий тут же продублировал вопрос по-английски. Судя по голосу, это был не Огромов.

– Принимай этого, – не став разбираться, ответил Селезнёв. – Там ещё пилот валяется.

Новая Земля. Латинский союз. Горы Сьерра-Гранде. Горы в окрестностях Суэрте. 26 год, 4 месяц 22 число. 08:25

До самолёта мы добрались не первыми. Дверь уже была открыта, изнутри слышались непонятные звуки, время от времени перемежающиеся родным русским матом.

– Гена, не спеши. Вдруг там опасно, – зашептала Сэнди, но я только махнул рукой.

Подошёл к распахнутому люку и спросил:

– Эй! Есть кто живой?

В проходе появилась всклокоченная, давно не стриженная голова, а под ней неожиданно ещё одна.

– Принимай этого, – произнесла верхняя из голов. – Там ещё пилот валяется.

Я перехватил стонущего японца и аккуратно вынес его наружу.

– Что у вас болит? – спросил я по-английски.

– Вы говорите по-английски? – задал он идиотский вопрос.

– Ну а что я по-вашему сейчас делаю? Так что болит?

– Нарушено кровообращение в ногах, они были пережаты креслом. Это не страшно, сейчас всё будет в порядке. Но внутри без сознания находится мой друг и пилот этого аэроплана Уильям. Я очень прошу вас оказать ему необходимую помощь.

– А кто вас вынес? Это разве не ваш друг?

– Я думал – ваш. Он совсем не понимает по-английски.

– Ладно, разберёмся, – буркнул я и нырнул в салон.

Краем глаза заметил, что к пострадавшему уже подбежала Сэнди, а на неё можно положиться, по себе знаю.

– Земеля, у тебя ключ на тринадцать есть? – раздалось из кабины.

– Откуда? А что?

– Да тут кресла погнулись, снять бы надо, а то вон, парнишке ноги зажало.

– Может, вдвоём дёрнем?

– Тебя как зовут, земляк?

– Гена.

– А я Витёк. Давай пробовать.

Через несколько попыток мы выработали выигрышную тактику. Я дежурил сверху, обхватив пострадавшего подмышками, а напарник, скорчившись под креслом каким-то неимоверным на мой взгляд усилием, дёргал его назад. Ну а я, при каждом рывке, старался успеть вытащить пилота. Снизу раздался надсадный крик, сиденье сдвинулось сразу на пару сантиметров, и я, не теряя времени, освободил пострадавшего из зажима. Тот даже не открыл глаза.

Мы оттащили обоих летчиков подальше от места падения, опасаясь самопроизвольного возгорания, а Сэнди волокла следом охапку лапника с ободранной крылом сосны. Последние шаги японец прошёл уже сам, хоть и переваливался с одной негнущейся ноги на другую. Потом без сил рухнул на кучу мягких веток, но через минуту кое-как встал и поклонился на с Витьком по очереди в пояс. Я автоматически ответил наклоном головы, чем, кажется, заслужил уважение в его глазах. Витёк же среагировал по-своему.