В кладовой угол занимал неуклюжий ларь с мукой, на полках выстроились бесчисленные банки с вареньем, по стенам висели сита, решета, медный безмен, на полу стояли ведра, бидоны, чугуны.

Процессия перешла во двор, побывала в коровьем хлеву, у поросенка, в курятнике, в погребе, осмотрела дом снаружи, заглянула под крыльцо. Номер Первый деловито оценивал добротность бревен и дома и надворных построек — стукал пальцем по торцам. пробовал отколупывать щепочки. Взгляд Ларюши рассеянно блуждал по сторонам.

В конце концов мы подошли к калитке, ведущей в сад. Номер Первый протянул было руку, чтобы отодвинуть щеколду, как вдруг хозяин, толкнув меня, встал перед калиткой и загородил дорогу.

— Туда не ходить! — отрывисто сказал он. Его короткие пальцы крепко вцепились в щеколду.

— Что так? — деланно-спокойно спросил Номер Первый.

— Боитесь, яблоки буду таскать, как двадцать лет назад? — пошутил Ларюша.

— Ну, давай, давай, покажи, что у тебя там растет. — Номер Первый бесцеремонно взялся за руку хозяина.

Но тот решительно держал щеколду. Казалось, скорее калитка сорвется с петель, чем он пропустит нас в сад.

— Нельзя, и всё, — дважды упрямо повторил хозяин. — Потом, может, покажу.

Что ж, нам осталось только пожать плечами и вернуться в дом.

— Обнаружены два весьма и весьма подозрительных места, — шепотом сообщил Номер Первый, тяжело отдуваясь от волнения. — Искать — либо в этих сундуках, либо в неизвестной постройке в саду.

— Я с вами вполне согласен, — подхватил я. — Но как организовать поиски? Надо подумать, посоветоваться с изыскателями, с нашим Тычинкой — Иваном Ивановичем.

— Да, да, пойдемте к нему. Кстати, посмотрим, как они там с женой устроились, — предложил Номер Первый.

Розу Петровну мы встретили на улице. Ее тоскливый взгляд говорил, что снова случилась какая-то неприятность. Умирающим голосом она поведала нам длинную и унылую историю.

В Доме колхозника имелись четыре большие комнаты — три мужские, одна женская. В каждой комнате стояло по шесть коек. Неприятности начались с самой первой минуты, когда неумолимая дежурная администраторша разлучила любящую супружескую пару.

— Впервые за сорок лет! — жаловалась кроткая Роза Петровна. — Бедный Иван Иванович совершенно изнемог. Он ценит только классическую симфоническую музыку и не выносит гармошки… Происходит слет молодых колхозников. Они являются так поздно, шумят, смеются, хлопают дверями…

Сейчас Роза Петровна пыталась найти частную квартиру. Она заходила подряд во все дворы, но, увы, безуспешно. В одном дворе ее защипали гуси, в другом — обрызгал грязью грузовик, въезжавший с дровами, в третьем — залаяла на нее собака…

— Не беспокойтесь, — утешала Розу Петровну Соня, — я вам найду чудесненькую комнату у кого-нибудь из пионерских родителей.

Гордая принятым на себя поручением, задрав нос, она увела Розу Петровну.

Подбежал Женя-близнец и о чем-то оживленно зашептался с Ларюшей. Оба они с мольбертами и прочим багажом художников отправились рисовать Люсю. Майкл увязался за ними.

Номер Первый и я поспешили в Дом колхозника. Молодые постояльцы сейчас были на своем слете. Тычинка одиноко лежал на койке с мокрым полотенцем на лбу. Хриплые выкрики булькали из репродуктора, подвешенного над его изголовьем. «Левую ногу поднять! Опустить. Правую ногу поднять! Опустить». В такт музыке расслабленный Тычинка мог поднимать и опускать только свои красные от бессонницы веки. Увидев нас, он повернул голову набок и, страдальчески улыбаясь, признался, что ради искусства готов вытерпеть даже урок гимнастики из этого испорченного репродуктора.

Мы сейчас же увели Тычинку с собой. Возле крыльца нашего дома толпились все мальчики-изыскатели, а из девочек — только Соня. Моя дочка объявила, что отдельная комната найдена у близнецов и Роза Петровна уже там устраивается. Соня повела туда Тычинку.

Витя Большой прерывающимся от волнения голосом начал рассказывать:

— Мы, мальчишки, давно знаем, кто такой ваш хозяин. Никто в его доме не бывает, сам он в гости никуда не ходит. А раньше он был настоящий разбойник. Знаете, сколько у него награбленного добра: три серебряных сундука! Наверняка портрет спрятан в сундуках. Мы сейчас разрабатываем план, как их отпереть.

И я и Номер Первый забеспокоились, предвидя недоброе, и сказали, что единственно достоверное в рассказе — это существование трех сундуков, и то не серебряных, а деревянных, окованных железными полосами. А есть ли в этих сундуках портрет или нет — это еще вопрос. В заключение мы посоветовали мальчикам потерпеть — может, нам удастся уговорить хозяина показать портрет.

Вряд ли удовлетворились они нашими советами. Витя Большой оглядел своих спутников, свистнул, и все они куда-то поскакали мелкой рысцой.

Вечером Тычинка и Роза Петровна пили у нас чай. Ларюша еще не приходил. Номер Первый решил подъехать к нашему хозяину с другой стороны:

— А скажи, Иван Тихонович: Прохор Андреевич Нашивочников, живший лет сто назад в Любое, кем тебе приходится?

Хозяин подозрительно посмотрел на нас из-под колючих бровей.

— Прадед родной.

Верных два часа бился Номер Первый, поминутно вытирая лысину платочком. Фразу за фразой, словно клещами, он вытягивал из неразговорчивого Ивана Тихоновича скудные сведения о его предке.

Вот что мы узнали.

О молодости своего прадеда Иван Тихонович не смог ничего рассказать. Он только вспомнил, что после смерти отца Прохор Андреевич получил в наследство маленькую фабрику азиатских платков. Ткались узорчатые платки из разноцветной пряжи, на ручных деревянных ткацких станках, по окрестным деревням и в подвале дома Нашивочникова. Эти платки скупщики перепродавали в Среднюю Азию, в Персию (Иран), в Турцию. Впоследствии новые фабрики, с механическими станками, вытеснили кустарное ручное производство, и Прохор Андреевич разорился. Однако наш хозяин еще помнил в детстве на чердаке у деда разломанные деревянные станки.

Номер Первый не унимался:

— А скажи, Иван Тихонович, не осталось ли у тебя предметов того времени? Они могут иметь историческую ценность.

Мы притихли, ожидая ответа. Только Роза Петровна и хозяйка потихоньку жужжали на гастрономические темы. Они уже успели подружиться.

— Покажу азиатский платок, — отрывисто сказал хозяин, встал и вышел.

И тут меня взяла досада на свою нерасторопность. Соня выскочила, но слишком поздно. Платок-то лежал в одном из заветных сундуков. Издали мы слышали, как хозяин очень быстро открыл с мелодичным звоном сундук и так же быстро его запер. Что еще лежало в сундуке, Соня подсмотреть не успела.

Платок был очень яркий, весь в пестрых полосках крест-накрест, с длинной красной бахромой, но уже старенький, просвечивал насквозь и с многочисленными дырочками от моли.

— Ценный экспонат для раздела истории раннего русского капитализма, — заметил Тычинка.

— Может, еще какие музейные вещи у тебя хранятся? — спросил Номер Первый, понюхав платок.

Хозяин нахмурился и не сказал ни слова. Нет, не удалось подъехать к упрямцу.

Мы молча встали из-за стола, проводили Тычинку и Розу Петровну домой и уже собирались ложиться спать, как вдруг около одиннадцати вечера в мое окошко легонько постучали.

Происшествия этой ночи красочно описаны в дневнике Вити Перца. Поэтому я решил прервать свой рассказ и привести отрывок из этого сочинения. Кстати, мальчики не решились его показать Магдалине Харитоновне.