— Ну и функционируй, я вижу, ты получаешь от этого истинное удовольствие, — сказал Лео.

О чем бы он ни пытался говорить, Нелла все равно заводила их разговор в тупик. Ничем, кроме как тем, что она огорчена, Лео не мог объяснить строптивость Неллы. Она блистала ясным умом, но что за этим скрывалось? Острый ум не лишал ее женственности. Неллу ужасно задевало, что Лео уже в течение ряда лет предпочитает проводить отпуск с Вильмутом и оставляет на произвол судьбы собственную жену. Вполне возможно, что Неллу понуждал ненавидеть Вильмута и некий странный комплекс соперничества. Видно, ей приходится крепко держать себя в руках, чтобы злость не замутила глаз: тоже мне сравнимые величины — она и пошлый Вильмут! Может, Нелла полагала, что именно из-за существования Вильмута Лео не посвящал жену в свою духовную жизнь. Достаточно сверстника и друга детства в том далеком захолустье.

Лео почувствовал, что жена украдкой следит за ним. Может, она ждала в нем внезапной перемены чувств, какого-нибудь потрясающего предложения, которое бы развеяло скопившуюся за долгое время притупленность и внесло бы в их душную комнату свежий порыв новых надежд.

Лео стало жаль жену, однако, к сожалению, он ничего не мог поделать с собой.

Вполне возможно, что Неллу растравляет и вовсе какая-то детская зависть. Всегда бывало так, что если человек не умеет вжиться во что-то такое, что дарит другим хотя бы малейшее развлечение, то он впадает в ярость. Неллу раздражало как раз то, что приносило успокоение Лео: надоедливое жужжание мух в комнате чужого сельского дома, отдых в саду меж кустов крыжовника, кружка пива в бане, ранние утренние прогулки по берегу реки с мокрыми по колено от росы ногами. Что мог поделать Лео, если Нелле действовали на нервы наигрывание Вильмута на гармошке и его треньканье на гуслях.

Скудость духовной общности, словно болезненное наваждение, сидела в мозгу у Неллы. Обнажать перед женщинами душу было особенно опасно, они умели, взяв за основу некий побочный факт, поставить с ног на голову истинные соотношения. Тем более что в них гнездилось непреодолимое стремление перевоспитать человека в лучшую сторону и навязать свою систему оценок. Многие мужчины подобным образом превращены в жалкие придатки. В нынешнем подогнанном под стандарт мире независимость является единственной формой существования, чтобы сохранить хотя бы видимость целостности своего «я».

Вообще стало модой размышлять о своей семейной атмосфере, это казалось способным создавать питательную среду для неврозов, но не для гармонии. В свое время душевные перекосы вконец измучили Лео, теперь ему хотелось жить просто и естественно. Ведь может же человек когда-то и от чего-то устать?

— Я не жалею о нашей старой квартире, жалею о другом, что ушло.

— А именно? — притворно поинтересовался Лео.

— Как раз в той старой квартире мы опустили руки и не сделали ничего для будущего.

— Как же это? — удивился Лео.

— Видишь ли, — неуверенно проговорила жена, — до того как мы сошлись и стали жить в том старом доме, у тебя были кое-какие дружки и у нас с мужем — свои друзья, с кем мы общались. Известно, что при разводе круг старых друзей распадается. Всем как-то неловко, никак не решишь, кого предпочесть. Вот они и уходят в кусты.

— Ты утешалась в то время тем, что в будущем мы созовем в новую квартиру новых друзей и забудем о потерянных.

— Теперь их неоткуда взять. Время упущено. В нашем возрасте можно обрести разве что случайных знакомых.

По мнению Лео, это не было каким-то несчастьем, но он не посмел огорчать жену своим суждением. Ему хватало и повседневной суматохи, пестрого ряда лиц, бесчисленных мимолетных контактов — еще и перед сном в ушах звучали сказанные в рабочем помещении фразы, покой и отрешенность как раз и составляли блаженство вечернего мгновения.

Молчание Лео вывело жену из себя.

— Конечно, тебе хватает Вильмута, — очень тихо, но с глубочайшим упреком сказала Нелла.

Лео прикусил язык, чтобы не подливать масла в огонь.

Нелла подвинула под голову диванную подушку и закрыла глаза.

Нелепый вечер, время тянулось.

Надо было оставить машину на ночь под темной аркой и нагло усесться за стол галломана. Там бы он мог потягивать коньяк и обмениваться редкими фразами с хозяевами. Чтобы вконец развеять отчужденность, он мог бы перевоплотиться в страстного меломана и шепнуть доброму коллеге: «Дебюсси». Новоиспеченный пенсионер вскочил бы со стола и стригунком поскакал бы сквозь меблированные дебри своей сумеречной комнаты, чтобы вытащить на свет божий все пластинки, связанные с этим очаровательным именем.

Лео поймал себя на мимолетном порыве зависти: у него никогда не было преобладающего постоянного увлечения, в которое бы он мог в любой миг самозабвенно погрузиться.

И у Неллы — тоже. В противном случае у нее не оставалось бы времени на самоистязание.

Лео мельком глянул на жену — из-под закрытых ресниц по щекам катились одинокие слезинки.

Лео отгонял от себя надвигавшийся порыв сочувствия. Что-то мешало ему вскочить и обнять жену, успокоить ее. Тогда ему пришлось бы что-то пообещать, уступить и послать к черту свои планы на отпуск. Он старался ухватиться за трезвые рассуждения. Еще лучше, если бы удалось вспомнить какое-нибудь пустяковое происшествие или смешной случай. Это ему почти удалось, хотя он и сосредоточился на жене. Прическа Неллы! В продолжение всей их семейной жизни она неизменно делала венцовую завивку, и шапки сидели у нее на голове, словно колеса посередине венка. Лео никогда не допытывался, но был уверен, что такая форма прически шла из девчоночьей поры. Возможно, первый ее поклонник, который решился проводить Неллу домой со школьного вечера, промямлил что-нибудь о красоте ее кудрей, и его неловкое признание в любви навеки въелось в ее душу. Менялись времена и моды, Нелла давно уже достигла среднего возраста, развелась, вновь вышла замуж, вырастила дочь-подростка, но свой венец на голове носила по-прежнему, как предписанный святой нимб. Возможно, что прическа эта помогала Нелле сохранять иллюзию собственной неизменности? Надо отдать должное Нелле — ей это почти удалось, женщину, лившую слезы, трудно было назвать увядшей.

Сейчас было самое время похвалить жену, восхититься ею, внушить желание не меняться и дальше — какая польза от усилий, если их не замечают?

Лео смягчился. Ведь случалось и раньше, что заиндевелая полоса ничейной земли между ними вдруг исчезала, жена подлезала к нему под мышку, подбирала под себя ноги и, глубоко вздохнув, несмотря на неудобную позу, словно ребенок, мгновенно засыпала, даже щеки под слоем пудры начинали розоветь.

Нет, сегодня Лео останется закоснелым эгоистом. Завтрашние его планы не должны рухнуть, в противном случае накопившаяся усталость снесет преграды приличия и кто знает, что все это повлечет за собой.

Лео не смог бы, дожидаясь начала отпуска Неллы, пребывать в роли праздного хранителя очага, который бродил бы по комнатам, натыкаясь на мебель и нагнетая напряжение. В этой квартире Лео умел лишь функционировать. Несомненно, Нелла попыталась бы по-своему забавлять его, позванивала бы через каждые два часа домой, чтобы отдавать мужу мелкие распоряжения. Может быть, Лео плюнул бы в телефонную трубку и заорал бы не своим голосом. Он бы сам себе стал противен и вечером встретил бы жену с горящими от гнева глазами. Конвейер функционирования был выключен с началом отпуска. Новое нажатие на кнопку вызвало бы короткое замыкание. Одно лишь представление о том, как в ушах вибрируют ненавязчивые, но настоятельные советы жены, словно бы Нелла разговаривает с вернувшейся из школы Анне, уже вызывало ощущение, будто он в ссоре с целым светом.

Тем более что у Неллы должно бы хватить разума понять: пока человек стремится к чему-то, пока ему не дают покоя какие-то желания, то лучшие годы у него еще не остались бесповоротно позади. Моложавость Лео и ей самой на благо. Вряд ли Нелле понравилось, если бы ее муж превратился в дрыхнущего на диване старичка, который время от времени кряхтя поднимается на ноги лишь за тем, чтобы попользоваться самым укромным в квартире заведением.