Она не находила себе оправдания, хотелось стонать от боли.

Мало кто пришел проводить бабу Майгу в последний путь. Под порывами пронизывающего ветра поредели и их немногочисленные ряды. Краем глаза Сильвия заметила, как приятельницы бабы Майги по одной пробирались к автобусной остановке. Повседневное спешное мероприятие. В темпе выполняются пункты повестки дня. Часовня, кладбище, могила, венки, свечи; после каждого пункта — несколько слов о покойной и пьеска в исполнении скрипачей. На поминки людей пришло вдвое меньше, чем ожидалось. За длинным столом в маленьком зале ресторана многие стулья остались незанятыми, словно они были резервированы для давно исчезнувших друзей юности бабы Майги.

По дороге домой Кая пожаловалась, что на кладбище сильно озябла. Сбросив сапоги и подобрав под себя ноги, она удобно расположилась на заднем сиденье. Сильвия и Карл молчали, Кая же сочла нужным поделиться своей житейской мудростью: легкая смерть — так оценила она кончину бабы Майги. В какой-то момент перед глазами все меркнет, никаких мучений. Родители не стали опровергать слова дочери. Сильвия подумала: ты знаешь, что такое легкая смерть, дай бог, чтобы ты никогда не узнала, что такое трудная жизнь.

В доме в этот вечер было странно тихо. Свет зажженных люстр казался серым. Больная ничего не требовала, ей хватило пуделя Юмбо, который спал в ногах у нее на кровати. Кая исчезла в своей комнате. Карл и Сильвия присели у стола на кухне, пили водку, закусывали селедкой и хлебом. Водка казалась серой, как мыльная вода. Карл посерел и постарел лицом. Не только ему, подумала Сильвия, и ей захотелось скорее напиться.

Канувший в прошлое вечер отчетливо стоял перед глазами, скорбный мост перекинулся из того далекого дня в сегодняшний. В голову лезли безутешные мысли: будто не своей жизнью жила, а терпела кому-то другому предназначенную судьбу. Все время ее мучил вопрос: почему мне так не везет? А ведь она изо всех сил стремилась постичь гармонию жизни. Теперь ей только и осталось, что выстраивать в ряд свои поражения. Или она стала жертвой массового психоза и оттого с таким страхом вглядывается в прошлое? Люди, занятые повседневной суетой, не уставали взывать: долой презренный быт, да здравствует духовность! Это особенно легко провозглашать тем, кто утратил человечность и чувство долга. Мол, что нужно, другие сделают! Обихаживая больную Ванду Курман, Сильвия не успевала даже книгу в руки взять, торопливый взгляд в газету — вот и все. Все ее дни — один только быт, потому что для духовного образа жизни у нее не хватало ни жестокости, ни безжалостности. Свободными себя могли чувствовать только те, кто ничего не брал на себя. Ей доброжелатели тоже советовали: не взваливай на себя столько, придет время — и ты за это горько поплатишься. Поплатилась. Но к нашему времени сгинула былая армия бессловесных рабочих муравьев, взваливавших на свои плечи повседневные труды тех людей, что получше сортом, и справлявших всю черную работу. Теперь всем хотелось самим жить и чем-то быть. Каждый усвоил истину: в этой жизни я самая большая ценность, потому что это — я! Если бы Сильвия поставила во главу угла свою исключительность, ей следовало бы уйти из дома, бросить Карла, Каю и больную свекровь. Возможность для этого у нее была. Стыдно вспомнить. А раскаиваться не имело смысла. Смехотворными казались разговоры иных стареющих покинутых жен: несравненные тайные поклонники были готовы принять их с распростертыми объятиями, но они, дурехи, сохраняли верность семье, и как точка — горькие слезы раскаяния. Им неохота было оглянуться по сторонам, чтобы понять: чаще всего в новую жизнь приносятся ошибки прежнего супружества. Все предопределяется несовершенством самого участника, а не фактом совместной жизни с тем или иным. Сильвия не в состоянии была определить свои недостатки и тем не менее была уверена, что в другом супружестве жизнь у нее сложилась бы не лучше. Не скрывается ли за супружеской несовместимостью пока еще неоткрытое своеобразие психики, передаваемое, например, по женской линии, иначе почему терпели крушение попытки Каи наладить семейную жизнь? Дай-то бог, чтобы и этот приветливый и услужливый Рейн не сбежал бы вскорости без оглядки! Остается надеяться, что в его характере терпимости в избытке и это уравновесит недостатки Каи. А может, она, Сильвия, видит все в ложном свете и копает слишком глубоко, многие считают, что причины лежат на поверхности. Кое-кто объясняет непрочность человеческих отношений сексуальной революцией. Всякий может порхать с цветка на цветок, препятствий никаких, тем скорее наступает пресыщение. Когда Карл ушел из семьи, нашлись опытные женщины, которые, морща нос, коротко бросали: гон! Мужская потенция уменьшается, и страх лишиться радостей жизни побуждает мужчин к отчаянным поступкам. Сильвии такое выпячивание биологического аспекта казалось непристойным преувеличением. Да и Карла она не считала настолько примитивным, чтобы думать: к Дагмар Метс он ушел из чувства отчаяния и ребенок родился по той же причине. Другое дело, что когда-нибудь сам ребенок может прийти в отчаяние оттого, что отцом ему приходится человек, годящийся в деды. Стоит ему пойти в первый класс и увидеть молодых папаш одноклассников, и он может разочароваться в своем отце, а дальше уж от огорчения превратиться в капризного невротика. Чего доброго, начнет топать ногами и реветь, когда отец захочет проводить его в школу или встретить после уроков. Родители теряют голову, ничего не понимают, не могут отгадать причину такой перемены в ребенке. И на семейном совете приходят к ошибочному заключению: ребенок почувствовал себя самостоятельным, хочет ходить один. В наши дни малыши так быстро развиваются!

На самом же деле ребенок с дрожащим сердцем стоит на обочине магистрали и выжидает минуту, чтобы прошмыгнуть между пугающими снопами фар через дорогу; и тут же из темноты выскакивают бродячие собаки и лезут обнюхивать вконец перепуганного малыша, а то еще цапнут рукавичку из рук или шапку с головы — ощущение своей беззащитности преследует ребенка повсюду и заставляет его всего бояться.

Этот краткий взгляд в будущее удивил Сильвию. Ну что она за человек, если у нее хватает сочувствия для ребенка, само рождение которого так больно ранило ее! Сильвии стало жутковато, она не могла понять себя. Странное раздвоение! Может быть, так дает о себе знать начинающаяся душевная болезнь! Не дай бог! Она всегда считала себя человеком реалистического склада, разве таким угрожает опасность потерять разум? Ответа не было.

Сильвия заварила валериановый чай — чем не старушка! — и понадеялась, что сможет выспаться.

Они пришли ночью. Сильвия выглянула в окно. Недавно выпал снег, и ярко горел уличный фонарь. Все было как на ладони. Молодые великанши с развевающимися светлыми волосами играючи заносили над головой кирки и ломы, чтобы всадить их в деревянную обшивку гаража. Дерево затрещало, взвизгнули выдергиваемые гвозди. Стоявшим на широко расставленных ногах великаншам хватало рвения и сил. Сильвия оцепенела. Она не могла выдавить из себя ни звука. Великанши сбросили кофты и остались в одних рубашках. Груди у них тряслись, задницы оттопыривали штаны, ноги в сапогах трамбовали снег — они наперегонки крушили стену. Обнажился бревенчатый остов гаража. Женщины хватали из простенка шматы минеральной ваты и перекидывали их из рук в руки, как подушки. Ударами ног они вышибли внутреннюю обшивку, Путь в гараж был открыт. Теперь они со своими кирками и ломами набросятся на машину, испугалась Сильвия. Но нет, их интересовала канистра с бензином! С победными криками они выволокли ее из гаража, с гиканьем помчались к серебристой ели и облили ее бензином. Одна из великанш вытащила из кармана пачку сигарет и зажигалку — глубокая затяжка, и тлеющая сигарета полетела в сторону ели. Дерево вспыхнуло еще раньше, чем сигарета упала на ветку. Великанши хохотали, скаля зубы, — они наслаждались полыханием огня и похотливо вихляли бедрами.

Сильвия что было мочи старалась выдавить звук из горла, и наконец голос прорезался.