После заключительного осмотра рак высоко приподнимается на ножках, вытаскивает брюшко из старого помещения и бочком подбирается к очищенной им раковине. Захватив лапками ее устье он засовывает туда брюшко. Если рядом находятся другие отшельники, рак придерживает на всякий случай одной лапкой и старый домик. А то соседи могут его утащить и поселиться на освободившейся площади. Обычно первый раз рак только примеривается к новому дому.

Он вылезает снова и еще что-то вытаскивает и ковыряет внутри раковины. Когда, наконец, он совершенно доволен, то залезает в домик уже окончательно, и его короткие сильные ножки, расположенные на мягком брюшке, крепко вцепляются в стенки раковины изнутри. После этого вытащить отшельника из нее довольно трудно. Если в аквариум с несколькими отшельниками положить пустую ракушку, то за нее начинают драться несколько раков. Но надо давать им такие же раковины, как и те, в которых сидят раки, тогда они охотнее в них селятся.

Крабы рассажены в разные сосуды. Одни из них никогда не покидают воду и требуют частой ее смены в аквариуме. Другие большую часть времени проводят на камнях вне воды. Но независимо от размеров и образа жизни манеры у них примерно одинаковы, особенно когда они едят. — Мясо, рыба, мотыль, моллюски, другие ракообразные, обрастания с камней — все съедается с удовольствием. Кусочки пищи отщипываются клешней и аккуратно отправляются в рот. Длинных червей или волокна мяса краб держит в клешнях и, съедая, перехватывает то одной, то другой клешней. Их манера употреблять клешни для еды или обороны, будто это руки, чем-то напоминает обезьян.

Самый крупный краб Черного моря — эрифия, или каменный краб. У него массивные клешни зловещего оранжево-лилового цвета с темно-фиолетовыми, почти черными пальцами; спина темно-лиловая и сплошь покрыта мельчайшим желтоватым узором из колец и пятен. В Крыму его называют красняк.

В том, что я легко поймаю большую эрифию, у меня не было сомнений. Я много имела дела с крабами и обращаться с ними умею: надо брать их за самое широкое место спины, и тогда краб совершенно беспомощен.

У меня было достаточно практики в предыдущем году, когда я привезла в Москву из Керчи отличного большого краба. Это был зеленый с охристо-желтым оттенком травяной краб, который часто встречается в зарослях морской травы зостеры на песчаном грунте. Он немного меньше каменного краба, но достаточно хорошо вооружен, чтобы и к нему относиться с уважением. Краба назвали Лизаветой; характер у нее был препаршивый. Правда, я сама отчасти в этом виновата. Мне доставляло большое удовольствие дразнить бедное животное, делая вид, что я хочу схватить его за спинку. Лизавета немедленно принимала вызов и начинала подскакивать на широко расставленных ножках, угрожая мне здоровенными клешнями.

Дошло до того, что стоило мне подойти к аквариуму, как Лизавета уже лезла на стенку от злости. Я подарила ее одному любителю, и он обещал мне, что кротостью и любовью завоюет расположение Лизы. Он даже хвалился блестящими результатами своего метода, но Лизавета только выжидала удобный момент и, когда он настал, так хватила кроткого хозяина за палец, что у него пропала всякая охота общаться с ней без помощи длинного пинцета.

В аквариуме, где мало воды и относительно тесно, краб почти не может защищаться. Другое дело на свободе, где он может двигаться в любом направлении и где все преимущества на его стороне.

В этом я убедилась в тот день, когда в поисках крупного каменного краба заплыла за Кузьмичов камень. Отличный краб сидел у скалы на совсем небольшой глубине, около двух или трех метров. Я тогда еще не привыкла к иллюзорному увеличению предметов под водой, и он показался мне раза в три больше самого крупного травяного краба, с которым мне когда-либо приходилось иметь дело. Я ринулась на него сверху, намереваясь привычным жестом схватить за спинку, но не тут-то было. Краб успел юркнуть в расщелину камня и выставил из нее клешни. Хватать краба за клешню более чем легкомысленно. Мне пришлось отступить. Лежа на поверхности воды, я наблюдала за ним.

Успокоившись, краб выбрался из убежища и вышел на песчаную площадку между камнями. Я набрала побольше воздуха в легкие и бросилась в атаку. Краб моментально принял положение защиты, почти опрокидываясь на спину и высоко подпрыгивая в воде на растопыренных напряженных ногах. Откуда бы я ни нападала, всюду меня встречали открытые объятия его мощных клешней. Он отражал мои нападения с большим искусством, и как только я отступала, чтобы глотнуть свежего воздуха, успевал пробежать еще несколько шагов. В конце концов он добрался до груды камней и очутился в безопасности.

Несколько позже мы разработали метод ловли. Особенно хорош этот метод, когда его показываешь на берегу какому-нибудь новичку. Тогда камешек с успехом изображает краба, которого надо дразнить левой рукой и, когда краб тянет за ней клешни и открывает спину, хватать его правой. На практике все идет далеко не так гладко, как в теории. Часто бывало, что ловец стремглав летит к поверхности воды, а на его пальце висит «пойманный» им краб. Выражать словами недовольство под водой очень неудобно. В рот наливается вода и расходуется запас воздуха. Поэтому мы стоически молчали до тех пор, пока не всплывали наверх. И только тогда отводили душу. Каменные крабы часто попадаются в сети. Выпутывать их из тонких нитей, которые цепляются за все бугорки и шипы панциря краба, — занятие долгое и хлопотное.

Нас научили ловить каменных крабов после наступления темноты, когда они вылезают из воды и сидят на мокрых и теплых скалах. Они, как зачарованные, смотрят на свет и дают схватить себя руками. Меня пригласили как-то на ужин из крабов, наловленных таким способом. Мы сидели вокруг небольшого таза, наполненного вареными крабами. Они были очень вкусны, нежные и сочные. В их массивных клешнях и толстых лапках довольно много мяса, кое-что можно наскрести и из мясистой хвостовой части и даже из коробочки тела, практически целиком занятой внутренностями. Но я получила только половину удовольствия от этого ужина: мне было жалко, что колят, разгрызают и превращают в гору объедков отличных, крупных крабов, могущих украсить любую коллекцию. Эрифий в море сколько угодно, и моя жадность не имела оснований, но такова сила привычки — самые крупные, самые типичные экземпляры идут в сборы.

Крабы часто попадаются на удочку рыболовам. Я плыла мимо тончайшего волоска лески (кстати сказать, отлично видимой в воде) и, естественно, посмотрела, кто интересуется насадкой. Вокруг кусочка мидии или креветки суетилась стайка крошечных зеленушек. Они трепали насадку, которая была почти такой же величины, как они сами, и их усилия даже не топили поплавок. Вдруг зеленушки отступили — к угощению бочком подбирался большой краб. Он не кинулся на насадку очертя голову, а сначала осмотрелся и, только убедившись, что все в порядке, ухватился клешней за приглянувшееся угощение и потянул его к себе в рот. Поплавок, вероятно, резко прыгнул и рыбак сделал подсечку, потому что вдруг все взвилось кверху — леска, наживка и краб. Жадный дурень (краб, разумеется) так и не выпустил своей добычи, пока не очутился на берегу, а тогда уже было поздно.

Иногда краб так осторожно берет наживку с крючком, что успевает засунуть ее в рот, прежде чем рыбак заметит пляску поплавка и сделает резкую подсечку. Результат для краба один — не видать ему более родного моря.

Почти под всеми камнями берега и в расщелинах камней кишмя кишат молодые мраморные крабы, и наловить горсть мелких, в трехкопеечную монету крабиков не составляет труда. Поймать крупного краба значительно труднее, но я наловчилась вытаскивать их из укромных уголков в трещинах скал под водой. Щиплются они не очень больно: по сравнению с эрифиями — сущие пустяки.