– Беда, да и только! – воскликнул Шига. – Я вижу, от чтения табличек вы становитесь сумасшедшими. То вздумали забраться в усыпальницу великой жрицы – на верную гибель. Чудом вас спасли! А теперь захотели отправиться в Дильмун. Для вас все игра. А ведь такая игра может закончиться плохо. Сердце мое чует, что не будет добра. Эйянацир – коварный и жадный человек. Он не пожалеет мальчишку. Стоит Абуни оступиться, сделать не так, как задумал хозяин, и он жестоко накажет моего сына. Что мне делать? Пойду искать богатого человека, не согласится ли дать мне в долг мину серебра до нового урожая у Хайбани…

– О чем плачет Шига? – спрашивал отца Сингамиль. – Абуни посчастливилось, он попал в прекрасный Дильмун, а отец горюет, ищет богатого человека, чтобы скорее выкупить сына. Он так тревожится, будто что-то дурное случилось.

Игмилсин молча готовил таблички для письма. Очень осторожно и аккуратно протягивал веревочку поперек мокрой таблички, делал ровную линию, чтобы все строки были одинаковы. Он долго не отвечал сыну, потому что тревога Шиги была ему понятна. Двадцать лет писец Игмилсин был связан с царедворцами, нередко сталкивался с богатыми людьми Ура, владеющими большими стадами или сдающими в аренду землю. Он давно уже убедился в том, что среди людей знатных и богатых трудно встретить сочувствие в беде. Они только и заняты заботами о своей выгоде. Кроме того, Игмилсин по себе знал, что предчувствие всегда оправдано. Особенно это заметно, когда человека ждет беда. Что знает этот бедняга Абуни? Он говорил всем, что ему исполнилось четырнадцать лет, а в самом деле – только двенадцать. Он рослый и смышленый, но ведь еще мал. Мал, а уже почти раб. Шиге есть о чем горевать.

– Я займу ему четверть мины серебра до нового урожая. Когда получит ячменное зерно от Хайбани, тогда и вернет, – сказал Игмилсин, обращаясь к Сингамилю.

Не успел он оглянуться, как сына уже унесло, словно ветром. Он помчался к Шиге с доброй вестью.

– Мы дружим, – сказал он Шиге. – Мы неразлучны. Мой отец пожалел нас. Вот и решил помочь в беде. Друга надо спасать – так написано в старинном сказании о Гильгамеше.

– Как хорошо, что так написано в этом сказании! – Шига повеселел, заулыбался. – Четверть мины серебра ничтожно мало. Но если еще поискать, может быть, выручу сына. Только бы скорее они вернулись из этого прекрасного Дильмуна. И кто сказал, что там хорошо? Не нужна мне страна блаженства. Мне нужен сын!

У Сингамиля появилась новая забота. Возвращаясь из «дома табличек», он заходил в гавань и высматривал корабль Эйянацира. Он представлял себе радость Абуни, когда они встретятся и можно будет рассказать друг другу обо всем, что произошло за этот месяц. Однако встретить корабль Сингамиль не смог. Эйянацир прибыл на рассвете, и когда мальчик, стоя на берегу, дождался корабельщика, он узнал, что Абуни оставлен в гавани Дильмуна грузчиком.

«Значит, Шига был прав? Его предчувствие сбылось. Недаром он горевал. Все получилось так плохо, так худо». Сингамиль, думая об этом, побоялся пойти к Шиге. Он побежал домой, чтобы рассказать отцу о случившемся. Разве он мог думать, что прекрасный Дильмун загубит Абуни. «Бедный, как он там живет среди рабов, таская тяжести? Должно быть, это очень трудно. Да, да, это ужасно трудно. Абуни может погибнуть. Мы должны спасти тебя, Абуни!»

В тот же день Шига узнал о возвращении Эйянацира без Абуни. Горе его было велико. В доме Шиги поднялся великий плач. Вся семья горевала, все молились домашнему богу-покровителю. Жена его, Нурамтум, решила устроить гадание и обрекла на это своего единственного ягненка.

Тем временем Шига бегал по городу в поисках человека, который даст ему в долг немного серебра. Он понял, что нельзя доверять купцу Эйянациру, он может продать мальчишку работорговцу, который увезет его в страну Марту или на дальний остров. За что так гневается всемогущий Энки? Почему не помогает ему в беде великий Нанна? Разве недостаточно жертв принесено бедным человеком? Сейчас зарежут последнего ягненка, чтобы угодить богу Луны. «Смилостивись!» – просит бедный Шига. Он проходит мимо домов оружейников, гончаров, хлебопеков и пивоваров. Он знает, у них нечего ему дать. Как же быть? Надо спасать мальчишку. Бедный Абуни, краса и гордость семьи, он может свалиться под тяжелым грузом, кто ему поможет?

«Что же получается, – подумал Шига, – кроме переписчика, никто не может мне занять немного серебра. Только писец мне поможет. Недаром я задумал сделать сына писцом. Пусть великий Энки пожалеет нас, пусть поможет сыну выйти на дорогу достойного писца».

Игмилсин дал Шиге четверть мины серебра, получив от него долговую табличку, где пятеро соседей подписались свидетелями, оставив на мокрой глине отпечатки ногтей.

– Остается добыть еще немного серебра, – сказал Шига, низко кланяясь Игмилсину. – Я так и не придумал, кто может мне помочь.

– Я понимаю твою беду, – признался Игмилсин, – надо скорее забрать Абуни из Дильмуна. Он еще мал, жалко мальчишку. Он смышленый и старательный. Я видел его писание, поверь, будет толк.

Шига улыбнулся. Похвала искусного писца была для него бальзамом. Но еще горше стала мысль о судьбе сына. И вдруг он решил, он придумал. Он нашел спасение для Абуни. Надо скорее все осуществить. Он побежал домой.

– Нурамтум, – сказал он жене, – ты можешь спасти Абуни. Согласись! Пойдем к проклятому Эйянациру и предложим тебя в залог за мину и три четверти серебра. Я отдам ему то, что собрал и оставлю тебя в его ткацкой до тех пор, пока смогу вернуть весь долг. Купец не откажется от такой искусной ткачихи. Ты славишься на нашей улице. Согласись, Нурамтум.

– Я согласна, – пролепетала Нурамтум сквозь слезы. – Я на все согласна, только не знаю, что будет с нашими малыми детишками? Кто же их накормит, кто принесет хворост, чтобы разложить огонь в очаге и сварить похлебку? Кто это сделает, Шига? А если детишки заболеют, кто добудет для них целебные травы, кто уложит их на мягком войлоке?

Рыдания Нурамтум огласили маленький дворик Шиги и донеслись до соседей. Одна из них, молодая проворная Шатилия из дома напротив, прислушалась.

– Я сам буду кормить детей, я сам буду добывать целебные травы, я сам буду таскать хворост для очага, иди в ткацкую, нет другого спасения! – кричал Шига. – Надо спасать Абуни!

Плач Нурамтум, плач маленьких детей, крики соседа – все это встревожило Шатилию. Она вышла за калитку и увидела, как двое обреченных покинули дом, оставив плачущих детей. Она вошла в дом Шиги, утерла слезы маленьким девочкам, приласкала самых младших мальчиков и позвала их с собой.

– Пойдемте, дети, я угощу вас финиками и свежей лепешкой с чесноком. Не плачьте, отец скоро вернется. А пока поиграйте в моем дворе.

– Хочу лепешку с чесноком, – попросила, всхлипывая, шестилетняя девочка в крошечной шерстяной юбчонке с запутанными курчавыми волосами.

Шатилия прикрикнула на своих дочерей, которым было поручено перебрать полбу, а они, оставив миски с полбой, принялись плести косички.

– У соседей беда, а вы тут бездельничаете! – прикрикнула Шатилия, дала пинка старшей и поспешила дать плачущим детям обещанные финики.

Шига долго не возвращался домой. Оставив в ткацкой купца Нурамтум, отдав часть долга, он попросил согласия Эйянацира отпустить Абуни, не дожидаясь полной выплаты долга.

– Принесешь еще один слиток серебра, оставишь мне Нурамтум в ткацкой, тогда я соглашусь подождать оставшийся долг под уплату двадцати процентов, – ответил Эйянацир.

Всю дорогу домой мысли Шиги обращались к богу Энки. «Как случилось, – спрашивал он Энки, – что моя щедрая жертва не помогла. Нурамтум отдала жрецу последнего ягненка, оставила малых детей без еды, пошла в качестве рабыни в ткацкую Эйянацира – все напрасно…»

Шига шел домой с тяжелым сердцем, все думал о том, как ему управиться с хозяйством без жены, как накормить детей, когда успеть сходить за водой и хворостом. А ведь надо снова обойти дома должников, авось удастся получить хоть немного серебра. У дверей своего дома Шига увидел Шатилию.