— Теперь можете заходить. Вы не договаривались о встрече с доктором Щицем, значит, и успокоительное давать вам не обязательно. — Медсестра протолкнула Хеллера в дверь.

Доктор Кацбрейн сидел за рабочим столом и чистил яблоко. Волосы на его голове торчали в разные стороны, а стекла очков были такой толщины, что глаза казались черными рыбками, плавающими в шаровидных сосудах.

— Это Лиззи Борден? — осведомился доктор. Он порезался и выругался.

— Это Джером Терренс Уистер, студент университета, которого вы хотели видеть, — отвечала медсестра, добавив: — Кажется. — И положила карточку на стол.

— Скверно, что вы все никак не доберетесь до Лиззи Борден, — сказал доктор. — Теперь бы я мог сделать очень многое при ее заболевании. Мог бы отделаться от тысяч родителей. — Он снова порезался. Затем пригнул голову и вгляделся в Хеллера. — Так как вы сказали вас звать?

— Джером Терренс Уистер, — повторила медсестра. — Вы знаете. Это тот самый. Теперь я оставлю вас наедине. Смотрите, не безобразничайте в мое отсутствие. — Она закрыла за собой дверь.

— Да, Борден, — заговорил доктор, — Некрасивое дело — так порубить топором своих родителей. Очень некрасивое дело. Извиняюсь, фрейдовская оговорка.

Мне стало довольно интересно, в самом деле. Ведь можно было узнать кое-что новое в психологии, поэтому я стал внимательно прислушиваться к тому, что говорит доктор.

— У-у, (…) твою мать, — выругался он, так как снова порезался.

Он выбросил яблоко в мусорную корзину и принялся жевать нож. Хеллер подтолкнул свою карточку поближе к доктору.

— Ага! — воскликнул доктор. — Два имени! Это очень яркий симптом. Два имени. Смахивает на шизофрению старого типа.

— Два имени? — настороженно переспросил Хеллер.

— Да, вот здесь, на карточке. Джером и Терренс. Два имени. Вы были близнецами? Нет. — Он помахал ножом перед Хеллером. — Что без толку ходить вокруг да около: Джером, или Терренс, или кем вы там можете назваться еще через пару минут. — Он увидел у себя руке нож и с грустью взглянул на Хеллера. — Зачем вы съели мое яблоко?

Доктор с минуту возился в ящике стола, приговаривая:

— Где же эта папка? Очень серьезный случай.

Он распрямился, держа в руках бумагу и ножницы, и начал вырезать из бумаги бумажную куколку, но затем брезгливо сказал:

— Нет, я же ведь не это искал. А вам что здесь надо, Борден?

— Вы же вызвали меня: я — Уистер, — поправил его Хеллер.

— А-а-а! — обрадовался доктор. — Тогда все ясно. Я же папку искал. Конечно! — Он снова зарылся в ящик, извлек несколько мотков шпагата и с неохотой отложил их в сторону.

— Папка, — сказал Хеллер. — Уж не та ли, что лежит у вас на столе?

— Да-да, та самая! — Доктор Кацбрейн нашел папку и открыл ее. Прочистил горло, почитал и сказал: — Ну-с, она непрестанно говорит о том, что разобьется в лепешку, но провалит вас на экзаменах.

— Кто?

— Мисс Симмонс, ваш преподаватель природоведения — кто же еще. Сейчас она в реабилитационной палате. Ну-с, Борден, такая реакция — это, конечно, нормальная реакция женщины на мужчину. В науке она называется «синдромом гена „черной вдовы“». Видите ли, Борден, это все вопрос эволюции. Мужчины произошли от рептилий. Это научно проверенный, неоспоримый факт. Но женщины, Борден, произошли от «черной вдовы» — каракурта, и это тоже неоспоримый научный факт. Доказан моей диссертацией. Но я вижу, что говорю в пустоту.

Однако те пауки, которых вы видите здесь на потолке, не мои. Их оставил мой последний пациент. Вы следите за моей мыслью, — он сверился с карточкой на столе, — Джером?

— Вполне.

— Прекрасно. Итак, подобная реакция женщин на мужчин удручает, потому что это факт рациональный. Видите ли, — он сверился с карточкой, — Терренс, все, о чем думает и что говорит душевнобольной пациент, — галлюцинация. Когда человек находится в психиатрической лечебнице, он, разумеется, является душевнобольным. Поэтому, что бы она ни говорила — это галлюцинация. Вы следите за моей мыслью, — он сверился с карточкой, — Нью-Йоркский университет?

— Очень пристально, — заверил его Хеллер.

— Поэтому очевидно: если она утверждает, что вы хороший человек, это не так. Но она не говорит, что вы хороший человек, она утверждает, что вы — атомная бомба. И, разумеется, это не так. Вы, должно быть, какая-то другая бомба — водородная, например. Ну-ка, признайтесь мне откровенно, — он сверился с карточкой, — «Ласковые пальмы», вы можете мне довериться? Я иногда связан клятвой Гиппократа. Конечно, когда это не касается полиции. Но продолжим наш разговор. Вот здесь сказано, что мисс Симмонс все кричит, будто вы убили восемь человек босыми ногами и что однажды она даже сбежала из лечебницы, чтобы добраться до телефонной будки и позвонить в полицию.

Хеллер крепче вцепился в ручки своего кресла.

— Они, конечно, явились, — сказал доктор Кацбрейн. — Да, я все это помню, хотя прошло уже несколько дней. Мы с полицией работаем в очень тесном контакте. Они, кажется, тогда обнаружили в парке восемь тел. Ну-с, что вы об этом думаете?

Руки Хеллера еще крепче вцепились в кресло.

— Однако, — он сверился с карточкой, — Нью-Йорк, вы, должно быть, помните, что я говорил вам о гене «черной вдовы» — эволюционно доказанном научном факте, касающемся женщин. Это яркий случай переноса чувства вины. Изменение роли на ее противоположность. Она завлекала тех бедных невинных мужчин в парк и заставляла их бороться за обладание собою, чтобы насладиться и тем, что ее насилуют, и зрелищем того, как естественное соперничество обезумевших самцов доходит до взрыва и начинается взаимное убийство, служащее дальнейшему разжиганию и удовлетворению ее естественных еексуальных аппетитов. Полиция же разрабатывает другую версию: будто с помощью трупов две соперничающие группировки размечают границы территории, которую не могут поделить между собой. Мы учим полицию, вы понимаете, что и многие дикие животные действительно метят границы своих территорий, но в данном случае они применили неверную теорию. Я указал им на это и в качестве доказательства показал свою диссертацию на тему генетической эволюции женщины из «черной вдовы». Тогда они поняли, что это для женщин естественно, зарегистрировали это дело как соблазнение-изнасилование-убийство с целью сексуального возбуждения и закрыли его. А мисс Симмонс уже находилась в отделении для психопатических пациентов, а потому невменяема, на том все и кончилось.

— Вы намерены держать мисс Симмонс взаперти? — спросил Хеллер.

— О нет! Не отпускать на волю невменяемого преступника — это совершенно противоречит профессиональной этике. Кроме, пожалуй, только данного случая, чтобы сделать одолжение членам муниципалитета — они же, в конце концов, платят нам, и мы должны им служить, мы немного подержим ее у себя. Знаете, она много причинила хлопот отрядам полиции особого назначения. Что-то связанное с протестами против бомб. Если люди хотят быть бомбами, пусть они и будут бомбами. Никогда не стоит посягать на личную свободу. Вы следите, — он снова сверился с карточкой, но не нашел его имени и сказал: — «Советы»? «Советы»? Здесь сказано, что вы вызываетесь для беседы с целью получить советы.

Доктор откинулся на спинку кресла и задумался. Поджал губы, погладил их, затем взглянул на папку с историей болезни Симмонс и потер лоб. Наконец он изрек:

— Ну-с, единственное, что могу вам посоветовать, — это когда обнаружите заблудших женщин, валяющихся со сломанными ногами, оставьте их в покое. — Подумав еще, он добавил: — Да-да, просто оставьте их в покое!

— А мисс Симмонс возвратится в преподавательскую группу? — поинтересовался Хеллер.

— А почему вы спрашиваете об этом?

— Если она невменяема, как же она может преподавать?

— О, чепуха, — сказал доктор, — Если она невменяема, это не будет иметь значения. Все способные люди должны быть по крайней мере невротиками. А уж если она душевнобольная, можно сказать, что она гений! Так что, разумеется, она может преподавать! — Он заглянул в папку. — Здесь сказано, что ее нужно отпустить заблаговременно, чтобы она успела принять свой класс в следующем семестре. Откуда у вас эта безумная идея, что сумасшедшие не могут преподавать в школах? Чтобы только попробовать это, уже нужно быть сумасшедшим!