Задержавшись на этой мысли, она присела на край кровати. Господи, о чем она думает? Лолли лежит в морге Риверсайда за Амстердам-стрит, а она мчится на какие-то деловые переговоры. Что сказала бы Лолли?

Так что же она могла бы сказать? Кик закрыла глаза и на редкость живо представила себе маленькую энергичную Лолли, стоящую в дверях: подбоченившись, она притопывала ногой.

Что она сказала бы? Кик почудилось, будто она слышит ее слова: „Вставай и отправляйся, девочка. Наконец пришел твой звездный час".

Бэби ненавидела воскресенья. Никого нигде нет. На улицах жарко и пусто. Она уже посмотрела почти все фильмы, которые шли в городе. И разве не безумие отправиться летним воскресным днем одной в кино?

Она то слонялась по своей запущенной квартире, то валялась на постели перед кондиционером, крася ногти.

Вернувшись из Хэмптона, она уже дважды звонила Абнеру в „Карлайл". Оба раза его не было на месте, и Бэби оставила ему послание.

По пути из Хэмптона в присланной им машине Бэби вообразила, что он пригласит ее на ленч в воскресенье. Тогда придется потратить целый день, но закрепить это знакомство. Абнер Хун попался в ее сети, как и все, кого Бэби встречала после Джорджины Дайсон, и теперь нужно лишь убедиться, что она ему необходима. Но это не так уж просто, если ей не удастся встретиться с ним.

Она подумала: может, позвонить Джорджине и дать ей еще один шанс. Но, взяв трубку, вспомнила, что Таннер сейчас конечно же дома. Так что от разговора с Джорджиной тоже пришлось отказаться, ибо он невозможен в присутствии Таннера.

Хотя в любой неприятной ситуации Бэби, как правило, чувствовала себя жертвой, история с женитьбой Таннера ее многому научила. Она прекрасно понимала, что, выйдя замуж за издателя „Курьера", Джорджина отдалилась от своего прежнего круга в Нью-Йорке на непреодолимое расстояние. Ирония судьбы заключалась в том, что не в пример Бэби, прилагавшей все силы, чтобы попасть в общество влиятельных лиц, Джорджина никогда не преследовала такой цели.

По совести, Бэби не могла не признать, что, работая с Джорджиной в газете, она старалась снискать ее расположение. Но, даже опекая Джорджину и заботясь о ней, Бэби все же считала, что ее подруга не стоит внимания Таннера. Хотя все это произошло два года назад, воспоминание об этом по-прежнему не давало ей покоя.

Стоял конец зимы 1990 года. Весь штат газеты работал круглые сутки, освещая ход войны в Персидском заливе. Талант Бэби отыскивать мрачные сплетни пропадал втуне: три дня подряд страничку „Виноградинки" снимали из номера; на свободных полосах печатали снимки американских солдат, готовых к военным действиям в пустыне.

Бэби, как обычно, являлась на работу поздно и слонялась по комнатам, скучая и чувствуя себя никому не нужной. В ее серой жизни вдруг мелькнул проблеск надежды, когда она узнала о назначении нового главного редактора. Перед его появлением прошел слух о том, что у него отменное чувство юмора и густые волосы, что пригласил его сам издатель, а главное и самое интересное, что брак его ненадежен.

На этой неделе у Бэби были на него свои виды.

Добравшись до шестого этажа, она сразу же нырнула в дамскую комнату, чтобы нанести последние штрихи макияжа. Наклонившись к зеркалу, она аккуратно положила еще один слой теней, как вдруг до нее донеслись сдавленные рыдания из отдаленной кабинки.

– О, Господи... – простонал голос.

– С вами все в порядке? – не оборачиваясь, крикнула Бэби.

Жалобные стоны сменились молчанием. Подойдя к кабинке, Бэби сказала в щелку между дверцей и косяком:

– Я Бэби Байер. Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Ответа не последовало, но за дверцей звучно высморкались.

– Вам плохо?

Наконец тихий, дрожащий голос откликнулся:

– Нет, нет... со мной все в порядке. Я выхожу. Вы не могли бы одолжить мне расческу?

– Конечно, – охотно откликнулась Бэби, роясь в сумочке. Отыскав расческу, она поспешила удалить с нее свои светлые волосы. Увидев через плечо, как приоткрылась дверца кабинки, Бэби изумленно повернулась.

– Джорджина? – спросила она, не веря своим глазам: неужели эта зареванная женщина с бумажной салфеткой, прижатой к носу, и есть Джорджина Холмс из отдела кулинарии? Бэби не видела, чтобы Джорджина хоть раз позволила себе небрежно одеться, она всегда была безупречна. Сейчас глаза ее припухли и покраснели, косметика размазалась, изящная французская прическа рассыпалась и вдоль лица висели спутанные пряди волос. Не менее странным казалось и то, что при ней был экземпляр одной из утренних газет, которые доставлялись в редакцию. Несмотря на всю ее преданность работе, зачем Джорджине Холмс таскать в сортир „Нью-Йорк Пост"? Не для того же, чтобы почитать здесь газету!

Когда Джорджина положила газету на край раковины, она упала, раскрывшись на шестой странице, где печаталась полоса светской хроники, пошлое подобие „Виноградинки" в „Курьере".

Не удержавшись от искушения, Бэби взглянула на полосу. Ближе к краю была помещена весьма ехидная анонимная заметка – из тех, которые, как надеялась Бэби, когда-нибудь доверят писать и ей: „Какой успех – многократно женатый газетный магнат делит с редактором отдела кулинарии не только порцию крем-брюле".

Значит, сплетники не лгут, подумала Бэби, перемывая им кости последние несколько недель. Впрочем, никто, даже сама Бэби, которая жадно ловила слухи, так и не узнала ничего определенного.

Бэби охватила дрожь возбуждения. Такого случая ей больше не представится. Оказаться рядом с человеком, которому предстоит выпутываться из предельно напряженной, даже драматической ситуации в самый важный момент жизни. Бэби должна пошевеливаться, чтобы утащить Джорджину в безопасное место и тем самым стать для нее незаменимой.

Джорджина прислонилась к раковине, беспомощно промокая глаза, которые тут же снова наполнялись слезами.

– Джорджина, – сочувственно сказала Бэби, – чем я могу тебе помочь?

– Не знаю, – всхлипнула Джорджина. – Кто-то оставил это на моем столе. О, Господи, не могу же я вернуться с таким лицом.

Бэби с видом заговорщика оглядела дамскую комнату, словно желая убедиться, что их никто не подслушивает.

– Значит, так, – зашептала она. – Я не думаю, что тебе нужно возвращаться в таком виде. Мы спустимся на запасном лифте, поймаем такси и отправимся к тебе домой, прежде чем кто-то тебя заметит. Где ты живешь?

– На углу Семьдесят второй и Третьей авеню, – все так же всхлипывая, проговорила Джорджина. – Но в холле моего дома наверняка толпится куча репортеров. Таннер такая заметная персона. А что, если кто-то меня сфотографирует? Это будет для него ужасным ударом.

Бэби подумала, что у Джорджины легкая паранойя. Это же всего-навсего анонимная заметка, а не какой-нибудь материал на первой полосе с фотографией смущенной Джорджины во всю страницу. Но паранойя Джорджины очень на руку Бэби.

– Мы поедем ко мне. Никому и в голову не придет искать тебя там.

Так оно и было. Случайная встреча в туалете привела к тому, что Джорджина поселилась с Бэби, наполнив волнениями ее монотонную жизнь. Когда такси доставило их к небольшому домику в середине квартала, Бэби вспомнила, что, как всегда, не убрала постель. Одежда валялась на спинке сломанного стула, и трудно было вообразить, в каком виде ванная. Квартира обычно выглядела так, словно в ней произошел небольшой взрыв, но сегодня она была и того хуже.

Когда они вышли из машины, Бэби извинилась:

– Боюсь, у меня дома ужасный кавардак, Джорджина. Сегодня утром я заспалась и не успела прибраться.

Джорджина была уже во вращающихся дверях холла; шарфом она прикрывала лицо на манер „королева-Елизавета-бредет-через болота".

– Все в порядке, – не оборачиваясь, откликнулась она и почти бегом миновала холл.

К чести Джорджины, она и бровью не повела, заметив чудовищный беспорядок в однокомнатной квартире Бэби.