Конечно, Коржавин мог бы настоять, обратиться за помощью к физруку полка, но он этого не хотел делать. Он сознавал всю ответственность службы в ракетных частях, гордился званием ракетчика и не хотел, чтобы товарищи по огневому расчету считали его «филоном». Просто не позволяла совесть.

— Подъем! — Голос у Мощенко снова окреп и звучит, как труба.

Солдаты нехотя протирают глаза. Мощенко толкает Зарыку, но тот отмахивается:

— Отстань…

— Подъем, тебе говорят!

— Отстань…

— Подымайсь, тебе говорят! Кириллыч зовет, беседа будет!

Кириллычем солдаты ласково называют заместителя командира подразделения по политической части подполковника Афонина Степана Кирилловича. Афонин бывалый человек, участник трех войн. Десятилетним мальчишкой пристал он к кавалерийской бригаде, которая в здешних местах громила басмаческие банды. И Кириллыч принимал участие в последних боях гражданской войны. Потом, уже в качестве наводчика противотанковой пушки, сражался с японцами в песках Монголии, на Халхин-Голе. В Отечественную войну проделал путь от Воронежа до Праги. Участвовал во многих крупных сражениях, таких, как битва на Курской дуге, штурм Харькова, переправа через Днепр, освобождение Будапешта. В каких только переделках он не побывал! Четыре раза разбивали орудие, два раза был «заутюжен» фашистскими танками. А сколько раз приходилось отбиваться гранатами и бутылками с воспламеняющейся жидкостью? И ни разу за все годы войны Афонин не был ранен. Казалось, что и войну закончит без царапины, с орденами и медалями. Но в последний день, буквально в последний день войны, когда уже объявили о победе, о полной капитуляции врага, батальон эсэсовцев попытался прорваться из окружения на запад. Там матерые гитлеровцы надеялись найти спасение. И в этом бою разрывная пуля угодила командиру батареи в левый локоть. Превозмогая боль, Афонин остался на командном посту и руководил огнем батареи. Эсэсовский батальон был уничтожен.

В госпитале хирург настаивал на ампутации, но Афонин отстоял свою руку. Потом, через полгода, когда его выписывали, профессор сказал:

— С армией, молодой человек, придется распрощаться навсегда. Какая у вас гражданская специальность?..

Степан Афонин не мыслил жизни без армии. Спрятав на дно чемодана удостоверение инвалида Отечественной войны, он три года изо дня в день занимался специальной гимнастикой, тренировал руку. Сначала она не разгибалась совсем, потом стала чуть-чуть двигаться. Афонин торжествовал: это была первая победа.

На медицинской комиссии врачи удивленно пожимали плечами, подозрительно вчитывались в историю болезни, придирчиво рассматривали рентгеновские снимки и — ахали от изумления. Афонин добился своего, он вернулся в строй. А когда страна начала оснащать армию новейшей боевой техникой, коммунист Афонин был в числе первых, кто успешно освоил ракетное оружие.

На его глазах менялась армия. Если раньше звание «инженер» вызывало представление о саперных войсках, то теперь инженеры встали во главе боевых частей. В войска пришли молодые офицеры с дипломами инженеров и техников. Технически грамотные, образованные, влюбленные в свою профессию, они горячо брались за дело. Но им не хватало командирского опыта, который был — и не малый! — у Афонина и который он считал своим долгом передать молодым командирам. Когда подполковнику Афонину предложили перейти на политработу, он воспринял это как повышение по службе. Ведь воспитывать людей, влиять на чувства и мысли, «настраивать» душевную жизнь человека во много раз труднее, чем настраивать сложнейшие кибернетические машины.

В гарнизон вернулись поздним вечером. Мыли машины, чистили технику, ставили в склад аппаратуру. Усталость давала себя знать. Тело ныло. Хотелось есть и спать.

— Шевелись, ребята. Ужин остывает! — подбадривает Мощенко.

Солдаты и так стараются. Выполнив свою работу, спешат на помощь товарищам.

Потом — в душ. Теплая вода ласково плещет, смывая вместе с грязью и потом накопившуюся за день усталость.

— Рядовой Коржавин! На выход!

Руслана толкают в бок.

— Тебя, Корж!

— Сейчас! — отзывается Руслан.

— Рядовой Коржавин! На выход! — повторяет Мощенко.

В раздевалке, возле узкой скамейки, на которой лежит солдатская одежда, нервно прохаживается старший лейтенант Никифоров. Заметив Коржавина, он устремляется к нему:

— Почему не выполнил приказ командира?

— Приказ? — Руслан перестал вытираться и удивленно посмотрел на офицера.

— Тебя освободили от полевых занятий. Завтра состязания. А ты прикидываешься новичком. Будто не знаешь, что накануне соревнований дается полный отдых…

— Я не мог не поехать, товарищ старший лейтенант.

— Глупости! Одевайся быстрее. Машина ждет. Поужинаешь в Доме офицеров. У меня твои талоны на питание.

Дом офицеров находился рядом, всего в нескольких кварталах, можно было бы и пешком дойти. В зале ресторана играла радиола. Коржавин чувствовал себя смущенно.

— Может, обойдешься двумя плитками шоколада? — предложил Никифоров. — Калорийно и вес не прибавляет. Думаю, после полевых занятий ты пару килограмм- чинов сбросил.

Коржавин понял, куда клонит физрук. Открыто не говорит, но все ясно. Хочет, чтобы выступил в другой весовой категории, напрасно не рисковал, выходя против Мурко.

— Я хочу работать с ним. Только с ним! — Коржавин взял графин, наполнил водой бокал, выпил и снова наполнил. — Вот так! К утру все будет в порядке, товарищ старший лейтенант. Чистый средний.

— Я же о тебе беспокоюсь.

— Не надо обо мне беспокоиться.

— Знаешь, Руслан, один весьма умный человек сказал еще сотню лет тому назад, что мужество не равнозначно состоянию, которое именуют отсутствием страха.

— Вот именно, Лев Петрович. Мужество — это умение смотреть опасности в глаза. Так, кажется, говорил этот умный человек?

— Я хочу, чтобы ты в полную силу работал на окружных соревнованиях. Они не за горами! — Никифоров говорил без обиняков. — А после кулаков Мурко ты будешь иметь бледный вид.

— А я хочу прежде всего поесть. Чтобы не иметь бледного вида. Где талоны?

Они несколько секунд смотрели друг на друга. Упорство Коржавина раздражало Никифорова. «Юнец!» Но он сдержал себя. Достал талоны и положил на стол.

— Здесь на два дня. Сегодняшние на завтра недействительны.

— Мы им сейчас найдем применение. Мне одному не справиться.

— Спасибо. Я уже поужинал. — Никифоров встал. — Спать будешь в гостинице, в пятнадцатом номере. Койка у окна.

— Хорошо, товарищ старший лейтенант.

— Еще. Взвешивание с восьми до десяти утра.

— Ясно, товарищ старший лейтенант.

Коржавин развернул меню, выбрал ужин. Официантка, пожилая полная женщина, уставилась на него строгим взглядом: рядовым солдатам в ресторане быть не положено.

Руслан протянул ей талон:

— Ужин.

Официантка поджала губы. Записала что-то на клочке бумаги:

— Все?

Руслан протянул ей второй талон:

— Вот еще.

— На спортивные талоны спиртное не отпускается.

— Я не прошу спиртного. На этот талон повторите ужин.

— Два ужина. Все?

— Нет, не все. — Коржавин оторвал третий талон. — А на этот принесите шоколад.

«Сытная еда делает человека добрее». После двойной порции жирного гуляша Коржавин по-иному стал воспринимать сказанное физруком полка. «Может быть, не стоило так резко разговаривать с ним. Все ж таки он и по годам старше, и опытнее. Он знает больше и хочет добра. Чего ершиться перед ним?»

В пятнадцатом номере свет был погашен. Спортсмены уже спали. Коржавин нашел свою койку. Постарался раздеться тихо, чтобы никого не разбудить. Но сосед заворочался, приподнял голову. Видно, ему не спится перед состязаниями. Он тихо спросил:

— Ты тоже боксер?

— Вроде бы…

— И в какого дивизиона?..