— Железно, на мертвый узел.

— Очень хорошо! — Базашвили протянул руку. — Очень хорошо! А то капитан Юферов говорит, что Коржавин просится на самостоятельные тренировки, хочет отдельно заниматься. Зачем отдельно, если нет секрета от товарищей? А может быть, у тебя есть секреты?

— Конечно нет!

— Тогда действуй. Действуй! Комитет комсомола тебе поможет. Физрук Никифоров поможет. Капитан Юферов поможет. Все помогут!

— Есть, действовать, товарищ младший лейтенант!

Зарыка утверждает, что для солдата сигнал на обед — самый приятный из всех сигналов. Возможно, он прав, ибо в столовую воины идут в образцовом строю и с песнями. Возможно, это заслуга старшего повара сержанта Шипкина. Его наваристые борщи, жирные супы и душистые компоты всегда вызывали всеобщее восхищение.

Солдатская столовая — низкое продолговатое здание, аккуратно выбеленное, на окнах — занавески, на стенах — картины. Картины писал художник Егоркин, который давно отслужил и уехал. Однако память о нем сохранилась.

Ракетчики порасчетно усаживаются за столы, покрытые чистой клеенкой. Дежурные подают хлебницы с горой ржаного хлеба и алюминиевые супники.

— Чем сегодня шеф Шипкин порадует наши желудки? — Зарыка приподнял крышку, потянул носом. — Объедение! Рисовый суп.

— Не суп, а мастава. Классический узбекский суп-мастава, — сказал Мощенко и зачерпнул половником. — Давай, Руслан, тарелку!

Коржавин протянул алюминиевую миску. От супа поднимался ароматный пар и аппетитно щекотал ноздри. Руслан намазал кусок хлеба горчицей, потом сыпанул щепоточку красного перца в суп.

— Руслан, как горчичное, повидло?

Коржавин откусил горбушку и, морщась, поднял большой палец.

— Вышибает слезу.

На второе подали макароны по-флотски. Солдаты молча орудовали ложками. Дежурные сновали между столами, разносили компот.

Из раздаточной в сопровождении двух помощников вышел Шипкин. Розовощекий, в белом халату. Он держал в руках круглый пирог. Пирог был румяным, сдобным. Ракетчики сразу взяли его на прицел.

— Кто именинник? Сознавайся!

Такие пироги обычно вручались воинам в день рождения. Шеф-повар неторопко шествовал между столами. В его глазах, обрамленных белесыми ресницами, были доброта и строгость.

— Шеф, кому же? — Зарыка даже привстал.

— Конечно не тебе, хотя и за ваш стол.

Шипкин торжественно протянул пирог Коржавину:

— Прими скромный подарок от трудящихся кухни! Пусть этот пирог умножит твои силы и победы на ринге!

Руслан растерялся. Он не предполагал, что пирог предназначен ему. Мощенко подтолкнул его локтем:

— Бери же!

Коржавин принял пирог.

— Спасибо, шеф! Спасибо, друзья!

Зарыка протянул Коржавину нож:

— Дели победу!

Гульнара сидела на берегу арыка и задумчиво смотрела на воду, которая о чем-то таинственно шептала и торопливо уносила на своих волнах опавшие лепестки абрикосов, персиков, фисташек. Гульнара погладила волны, холодные и прозрачные. На темном дне перекатывались маленькие камушки и песчинки.

О чем-то тихонько лепетал арык, а Гульнара слышала в нем гул голосов и грохот аплодисментов. Зачем она пошла в Дом культуры? Что она понимает в боксе? Гульнара гладила волны, не чувствуя прохлады. Вода не остужала и не успокаивала. Вода уносила розовые опавшие лепестки. А кто унес ее спокойствие?

Гульнара пошла в Дом культуры без особой охоты. Люди бьют друг друга на глазах у толпы, и это считается спортом. А когда лупят друг друга на улице, это называется дракой. Хотя разницы никакой, если не брать в расчет пухлые перчатки и ринг. Как можно потасовку считать спортом?

Бокс Гульнара не любила. Просто у нее был свободный вечер, а дома сидеть не хотелось. К тому же тренер по боксу Мирзаакбаров дал ей пригласительный билет. Дал неспроста. Он хотел, чтобы Гульнара увидела его в роли главного судьи соревнований. Мирзаакбаров был к ней неравнодушен. Она это знала. Впрочем, таких неравнодушных было много… Среди них не последнее место занимал и Султанов, тренер по велосипедному спорту, ее тренер. Все они вздыхали, дарили ей конфеты, приглашали в кино, водили на танцплощадку. Глядя на них, можно было даже подумать, что парни сделаны по стандарту, у них в мозгах одинаковые извилины, а следовательно, одинаковые мысли и желания. От этого однообразия ей становилось скучно. Гульнара постоянно смеялась над своими поклонниками, никогда не принимала всерьез их слова. Ее сердце, как сказал Мирзаакбаров, похоже на выключенный радиоприемник — оно не принимает ничьих позывных.

На ринге один бой сменялся другим. В зале шумели и аплодировали, восторгались и ахали. Одна Гульнара была безучастна. Она смотрела на квадрат ринга, и ее сердце наполнялось жалостью и возмущением: кто выдумал этот так называемый бокс?

Ей надоело однообразие бессмысленных кулачных поединков. Она хотела уйти, но удержала подруга.

— Подожди. Сейчас Колька Мурко выйдет.

— Опять будет чемпионом без противников? — насмешливо спросила Гульнара.

— Нет. Какой-то солдат решился. Он, наверно, ничего не знает про нашего Мурко. Вот потеха будет!

— Какая же тут потеха? Человека бить собираются, а ты радуешься. Чему радуешься?

Мурко вышел на ринг самоуверенно. Сейчас он покажет себя! Гульнара с презрением смотрела на его сильные плечи, покрытые тугими мышцами руки и жилистую шею. Что-то бычье чувствовалось в его облике. В противоположном углу разминался светловолосый солдат. Он был строен и красив. Красив по-своему, по-мужски. У Гульнары защемило сердце. Неужели Мурко будет бить такого парня?

И когда в первом раунде Мурко сильным ударом бросил солдата на канаты, Гульнара не выдержала. Она хотела вскочить, броситься на ринг и прекратить избиение. Когда же через несколько секунд солдат дал сдачи и Мурко, непобедимый Мурко, рухнул ему под ноги, Гульнара зааплодировала. Зааплодировала впервые за весь вечер.

— Молодец, парень!

Бой захватил ее. Никогда прежде Гульнара так не переживала, так не волновалась. Она всем сердцем была на стороне неизвестного солдата, желала ему победы. Впервые Гульнара видела не бессмысленную потасовку сильных людей, а захватывающий поединок мужества и ума с грубостью и силой. Она видела, с каким мастерством и хладнокровием солдат встречал бурные атаки Мурко, как красиво и умело защищался, как точно проводил удары. И Мурко, грозный Мурко, вынужден был отступать, промахиваться. Гульнара радовалась успеху солдата. Какой молодец!

Когда кончился поединок и судья поднял руку Коржавина, вокруг захлопали. Гульнара аплодировала дольше всех.

— Чему ты радуешься? — удивилась подруга.

— Красоте.

— Ничего в нем нет особенного. Просто солдат. А если говорить о фигуре, то внешность у Мирзаакбарова лучше.

— Как его зовут?

— Руслан Коржавин. Так объявили судьи.

— Рустам?

— Нет, Руслан.

— Все равно. По-русски Руслан, а по-узбекски Рустам. Красивое имя.

— Что с тобой, Гульнара? Руслан есть Руслан, а Рустам остается Рустамом. Это два разных имени. Одно русское, другое узбекское. Между ними ничего нет общего, тем более красивого.

Гульнара не возражала. Зачем возражать? Она была убеждена в своей правоте, и этого ей было вполне достаточно. Гульнара встала.

— Ты куда? — спросила ее подруга.

— Домой. Нечего больше смотреть.

— Странная ты. Только что кричала и аплодировала, а сейчас, когда начинается самое интересное, когда должны выйти тяжеловесы, уходишь.

— Самое интересное уже кончилось.

Гульнара ушла. Ей хотелось побыть одной. Руслан все время стоял у нее перед глазами. Она не хотела думать о солдате и все же думала. Она злилась на себя, на свою слабохарактерность. Пыталась отвлечься, но ничего не получалось. Долго не могла уснуть, а когда все же уснула, то и во сне видела его.

Гульнара смотрела на воду, на проплывающие розовые лепестки. Почему у него такое имя? Звучное, красивое — Руслан! Она вытащила руку из воды и прижала к щеке. Он тоже красивый. И смелый. Ей было приятно ощущать разгоряченной щекой прохладу руки. Почему-то она вспомнила школу, которую окончила в прошлом году, вспомнила уроки русской литературы и зашептала: