курения, а ведь начиная примерно с 1950 года тысячи ослов от

медицины и даже целые правительства действовали, опираясь на куда

менее солидные цифры.

Попутно я занялся перепроверкой. Мне пришло в голову, что все

решает возраст умирающих. Но критерий хи-квадрат показывает, что

возраст тут ни при чем, с возрастом взаимосвязи совсем нет. Зато

стало совершенно ясно, что люди, подлежащие смерти, подбираются

на основе занятия, ремесла или профессии.

-- М-м... Допустим на минуту, что ваши рассуждения верны. Как же,

по-вашему, можно все это проделать?

-- Как--не велика хитрость,--сказал Дарлинг,--Не может быть,

чтобы все эти люди умирали естественной смертью, ведь природа,

силы биологические не отбирают свои жертвы Так тщательно и не

уничтожают их за такой строго определенный отрезок времени.

Существенно здесь не как, а почему. А на это возможен только

один-единственный ответ.

-- Какой же?

-- Такова политика.

-- Простите, сэр,-- возразил Уиберг,-- но при всем моем к вам

уважении должен признаться, что это... м-м... несколько отдает

сумасшествием.

-- Это и есть сумасшествие, еще какое, но так все и происходит,

чего вы, кстати, не оспариваете. И сошел с ума не я, а те, кто

ввел такую политику.

-- Но что пользы в подобной политике... вернее, какую тут пользу

можно себе представить?

Через очки без оправы старый писатель посмотрел на Уиберга в

упор, прямо в глаза.

-- Всемирная Служба Контроля над народонаселением официально

существует уже десять лет, а негласно, должно быть, все

двадцать,--сказал он.--И действует она успешно: численность

населения держится теперь на одном и том же уровне. Почти все

люди верят-- им так объясняют,--что соль тут в принудительном

контроле над рождаемостью. И никто не задумывается над тем, что

для подлинной стабильности народонаселения требуется еще и точно

предсказуемая экономика. Еще об одном люди не задумываются, и

этого им уже не объясняют, больше того, сведения, которые

необходимы, чтобы прийти к такому выводу, теперь замалчиваются

даже в начальной школе: при нашем нынешнем уровне знаний можно

предопределить только число рождений; мы пока не умеем

предопределять, кто родится. Ну, то есть, уже можно заранее

определить пол ребенка, это не сложно; но не предусмотришь,

родится ли архитектор, чернорабочий или просто никчемный тупица.

А между тем при полном контроле над экономикой общество в каждый

данный период может позволить себе иметь лишь строго ограниченное

число архитекторов, чернорабочих и тупиц. И поскольку этого

нельзя достичь контролем над рождаемостью, приходится достигать

этого путем контроля над смертностью. А потому, когда у вас

образуется экономически невыгодный излишек, допустим, писателей,

вы такой излишек устраняете. Понятно, вы стараетесь устранять

самых старых; но ведь нельзя предсказать заранее, когда именно

образуется подобный излишек, а потому и возраст тех, что окажутся

самыми старыми к моменту удаления излишков, далеко не всегда

одинаков, и тут трудно установить статистическую закономерность.

Вероятно, есть еще и тактические соображения: для сокрытия истины

стараются, чтобы каждая такая смерть казалась случайной, с

остальными никак не связанной, а для этого, скорее всего,

приходится убивать и кое-кого из молодых представителей данной

профессии, а коекого из стариков оставить до поры, покуда сама

природа с ними не расправится.

И конечно, такой порядок очень упрощает задачу историка. Если

тебе известно, что при существующей системе такому-то писателю

назначено умереть примерно или даже точно в такой-то день, уже не

упустишь случая взять последнее интервью и освежить данные

некролога. Тот же или сходный предлог -- скажем, очередной визит

врача, постоянно пользующего намеченную жертву,-- может стать и

причиной смерти.

Итак, вернемся к моему самому первому вопросу, мистер Уиберг. Кто

же вы такой -- ангел смерти собственной персоной или всего лишь

его предвестник?

Наступило молчание, только вдруг затрещало пламя в камине.

Наконец Уиберг заговорил.

-- Я не могу сказать вам, основательна ли ваша догадка. Как вы

справедливо заметили в начале нашей беседы, если бы догадка эта

была верна, то, естественно, я не имел бы права ее подтвердить.

Скажу одно: я безмерно восхищен вашей откровенностью... и не

слишком ею удивлен.

Но допустим на минуту, что вы не ошибаетесь, и сделаем еще один

логический шаг. Предположим, все обстоит так, как вы говорите.

Предположим далее, что вас намечено... "устранить"... к примеру,

через год. И предположим, наконец, что я послан был всего лишь

взять у вас последнее интервью -- и ничего больше, Тогда,

пожалуй, высказав мне свои умозаключения, вы бы просто вынудили

меня вместо этого стать вашим палачом, не так ли?

-- Очень может быть,--на удивление весело согласился

Дарлинг.--Такие последствия я тоже предвидел. Я прожил богатую,

насыщенную жизнь, а теперешний мой недуг изрядно мне досаждает, и

я прекрасно знаю, что он неизлечим, стало быть, маяться годом

меньше -- не такая уж страшная потеря. С другой стороны, риск,

пожалуй, невелик. Убить меня годом раньше значило бы несколько

нарушить математическую стройность и закономерность всей системы.

Нарушение не бог весть какое серьезное, но ведь бюрократам

ненавистно всякое, даже самое пустячное отклонение от

установленного порядка. Так или иначе, мне-то все равно. А вот

насчет вас я не уверен, мистер Уиберг. Совсем не уверен.

-- Насчет меня? -- растерялся Уиберг.-- При чем тут я?

Никаких сомнений -- в глазах Дарлинга вспыхнул прежний

насмешливый, злорадный огонек.

-- Вы -- статистик. Это ясно, ведь вы с такой легкостью понимали

мою специальную терминологию. Ну а я математик-любитель, интересы

мои не ограничивались теорией вероятностей; в частности, я

занимался еще и проективной геометрией. Я наблюдал за

статистикой, за уровнем народонаселения и смертностью, а кроме

того, еще и чертил кривые. И потому мне известно, что моя смерть

настанет четырнадцатого апреля будущего года. Назовем этот день

для памяти Днем писателя.

Так вот, мистер Уиберг. Мне известно также, что третье ноября

нынешнего года можно будет назвать Днем статистика. И, мне

кажется, вы не настолько молоды, чтобы чувствовать себя в полной

безопасности, мистер Уиберг.

Вот я и спрашиваю: а у вас хватит мужества встретить этот день?

Ну-с? Хватит у вас мужества? Отвечайте, мистер Уиберг, отвечайте.

Вам не так уж много осталось.