— Спасибо, мамочка, — с благодарностью ответила Стефи. — Что у нас намечается в ближайшие дни? — Она внимательно просмотрела аккуратно отпечатанный лист. — Все буквально забито. Придумай что-нибудь с пятницей, может быть, что-то можно перенести на субботу. Пока не прекратится эта чепуха с…

Глория усмехнулась, когда телефонный звонок прервал их разговор.

— Видишь, я оказалась права, — подморгнула она, взяла трубку и серьезным тоном произнесла: — «Бранд Ассошиэйтс». Секунду, — закрыв трубку, она прошептала. — Это он. До встречи с представителем «Рикордс» у тебя есть пять минут.

Стефи, не дыша, ответила:

— Привет.

— Ты оказалась не совсем уж плохой подружкой на свидании, — раздался в трубке низкий голос Квентина. — Я полагаю, ты уже получила цветы и приглашение на баскетбольный матч.

Она удобно облокотилась на край стола.

— Они были доставлены к моему приходу. В пятницу я собираюсь преподнести ему сюрприз и резко сбавить его боевой дух.

— Скажи мне.

— Могу только сказать, что абсолютно не буду походить на американскую старшеклассницу.

Ее мелодичный смех поднял ему настроение.

— Если я приеду вечером, ты продемонстрируешь свой наряд?

— Лучше и придумать нельзя, — призналась она. Сжав посильнее трубку, она сосредоточенно посмотрела на расписание. — Только ко мне сегодня прилетает клиент, он сотрудничает с компанией уже в течение двадцати лет. Обычно отец принимает его, но он теперь на Гавайях.

Она прикинула, нельзя ли отказаться от каких-то намеченных встреч, но тут же отбросила эту мысль.

— Квентин, у меня вся неделя расписана вплоть до минуты. Сейчас мой секретарь старается распихать встречи так, чтобы хоть как-то освободить пятницу. Такова жизнь в сфере музыкального бизнеса, — заметила она. — То тут, то там проходят награждения, встречи с приезжими клиентами, записи в студиях, подписание контрактов и т. д. Иногда я заезжаю домой только для того, чтобы принять душ и переодеться.

— А у меня относительно свободное время, — с сожалением заявил он. — На зиму строительные работы затихают. Правда, есть несколько стоящих предложений, но все равно, вся моя команда в отпусках. — Он остановился на мгновение, затем продолжил: — Как насчет того, если я подожду тебя в пятницу вечером после баскетбола?

— Неплохая мысль. — Стефи кивнула, и как раз в это время открылась дверь, и Глория показала на часы. — Мне пора идти. У подставки цветочной тумбы прикреплен запасной ключ.

— Ты сегодня использовала больше румян или это теперь твоя естественная реакция на папу Уарда?

— Естественная, — ответила она, потирая голову.

— Тогда почему же ты нахмурилась?

Стефи посмотрела на ту, которая являлась ей скорее матерью или старшей подругой, чем сотрудницей, озабоченным взглядом.

— Здесь, в конторе, я в большей степени похожу на мужчину: напористая, собранная и рассудительная. Когда я с Квентином, то становлюсь… — Стефи подбирала подходящие слова, — типичной женщиной: застенчивой, нервной и податливой. Мне нравится самостоятельность, но я обнаружила, что ничего не имею против того, чтобы опереться на него, предоставить право решать за меня. Что ты думаешь об этом?

— Я думаю, что ты должна доверять внутренним инстинктам. — Глория улыбнулась. — Находчивая женщина всегда придумает, как совмещать независимость и интим. — Она указала на часы. — А сейчас настало время…

— Быть серьезной, — подмигнула Стефи и устремилась к двери…

Стефи выкарабкалась из переполненного «фольксвагена» под аккомпанемент дружных возгласов прощания и из последних сил помахала рукой. Двадцать шесть ступенек до ее двери были самым суровым испытанием, когда-либо ей выпадавшим. Последние десять она преодолевала уже на пятках.

Не успела она позвонить, как Квентин уже открывал дверь.

— Я наблюдал в окно: впечатление такое, будто тебя провожала целая свита.

— Нет, только восемь человек, — она проковыляла мимо него в холл. — Восемь в такой маленькой машине. — Стефи наклонилась, предоставив ему возможность снять куртку. — Мне пришлось сидеть между передними сиденьями, уткнувшись в рычаг переключения скоростей, на коленях у какого-то парня, который всю дорогу отчаянно икал. — Она сбросила бесчисленное количество хвостов на тумбочку в прихожей.

В едва освещенной гостиной она заметила бутылку вина и два бокала.

— О, Квентин, как это приятно. — Обернувшись, она улыбнулась. — Но сначала мне необходимо снять эти ботинки. В середине второго тайма мои ноги онемели. — Стефи наклонилась и потерла ноги. — О, Квентин, они отмирают или, по крайней мере, там началась гангрена.

— Стефи, у тебя на… попе прилипла лепешка жвачки.

— Квентин, я прошу тебя… — наклонившись, она попробовала заглянуть за спину. — Пожалуйста, скажи, что ты пошутил.

Он уставился на розовую лепешку, размазанную на замшевых лосинах.

— Извини.

— Это последний писк, от известного модельера. — Она застонала. — Стоят целое состояние.

Квентин успокаивающе погладил ее по голове.

— Сейчас я принесу кубик льда и нож, и они снова станут, как новые, — пообещал он. — Только сначала позволь мне снять обувь.

Осторожно беря каждую ногу, он стаскивал несносные ботинки.

— Носки насквозь мокрые, — покачал он головой и что-то пробормотал, увидев покрасневшие пальцы.

— Я так и подумала, — облегченно застонала она. — Все тело, словно один большой конвульсирующий мускул. У моей девяностолетней бабушки нет такого количества болячек, как у меня, — пробормотала она, позволяя Квентину взять себя за руку и отвести на кухню. — Восемь человек, замаринованных… словно сардины в банке.

— Как получилось, что ты встретилась с целой группой?

Облокотившись на столик, она поставила локти на разделочную доску.

— Сама не знаю, — вздохнула она. — Мы притягивали их, как мух. Сначала подошел один, чтобы занять денег, и остался, другой угощался нашим попкорном, троих надо было подвезти домой, а еще одному понравилось играть с енотовыми хвостами, — она содрогнулась, потом вздрогнула еще раз, когда он приложил лед к лосинам и холод ожег кожу.

Он водил рукой по ткани, и пальцы ощущали упругость ее ягодиц.

— Я полагаю, что твой наряд не произвел должного фурора.

Она сделала гримасу.

— Можно сказать проще: одна я чувствовала себя смущенной. А еще я открыла для себя, что теперь никто не говорит на нормальном английском. Все стараются использовать новомодные словечки и постоянно вставляют при этом слово «нравится».

Его глаза излучали такую же нежность, какая слышалась в голосе.

— Ты провела ужасный вечер.

— Не сомневаюсь. — Стефи надула губки, словно собиралась заплакать. — Должно быть, там собралось не меньше миллиона подростков. Квентин, ты не представляешь, какой запах может стоять, когда собирается столько детей! Они взрывались ревом, когда их команда забивала, они орали, когда другая команда забрасывала мяч. Заводилы вообще орали не переставая. Какой-то идиот играл на трубе.

В перерыве во всю мощь заиграл оркестр. Мой хот-дог остыл, а булочку выбили из рук. На свитер пролили содовую и горчицу, а на… — Грубая концовка ее рассказа была прервана прикосновением его рта: твердым, но нежным, провоцирующим и успокаивающим.

Не желая прекращать приятный контакт, он прислонил свой лоб к ее лбу.

— Я не сказал, как скучал без тебя эти дни? — Он отнял от ткани то, что осталось от кубика льда, и бросил в мойку.

Стефи повернулась и наблюдала, как он подошел к ящику с кухонными принадлежностями. Красная фланелевая рубашка подчеркивала сильные мышцы, а плотно сидящие джинсы — узкую талию и икры. Она много раз слышала разговоры о том, как обрывается сердце, но никогда этого не понимала.

— И как же ты скучал без меня? — спросила она низким и дразнящим голосом.

Выражение его лица было серьезным, глаза пристально смотрели на нее.

— Даже больше, чем я мог себе представить, находясь рядом с тобой. — Он ласковым взглядом оглядел ее: даже слегка раскрасневшиеся щеки не могли скрыть усталость, прятавшуюся в глазах. — Ты здорово устала.