У вас в «Крылатой книге»,- продолжает Мария Кузьминична,- есть фотография, которую я раньше никогда не видела: Александр Иванович что-то пишет на плоскости своей «Кобры», а два его дружка за ним наблюдают и лукаво улыбаются. А ведь это он мне письмо пишет!»

Помню Покрышкина на молодежном фестивале в Берлине в 1973 году. Там я написал о нем такое стихотворение:

Идет по Берлину Покрышкин, могучий, как русский народ, и сотни улыбок, как вспышки, во всех своих звездах несет…

– Я боялась,- говорит Мария Кузьминична,- когда его приглашали в ГДР, – ведь он лично столько немецких асов перебил – целую дивизию! Найдется еще какой-нибудь фанатик…

…Я стою в почетном карауле у его гроба и думаю о том, что всего каких-нибудь четыре десятилетия назад его противники многое бы дали, чтобы увидеть его вот так…

О сколько их его мечтали сбить? На фронте не сумели победить. Недвижен, отработал, как металл, который хорошо повоевал…

На похоронах говорили, какой он был боец, какой человек. Вспомнили его формулу боя: «Высота – скорость – маневр – огонь» – и, конечно, то, что в войну с ним рядом не погиб ни один из его ведомых. Может быть, это выше всех его наград- и наших Золотых Звезд, и американской Золотой медали. Думалось, что придет на похороны представитель из посольства в Москве или венок пришлют хотя бы, но американцам тоже свойственно забывать даже таких Героев…

Зато пришел Иван Никитич Кожедуб. Не часто видели их вместе, особенно в последние годы. Два трижды Героя, два Богом данных нашему небу летчика-истребителя. Не буду повторять обывательские разговоры, а скажу то, что сам видел и слышал. Кожедуб собирался выступить на панихиде по бумажке, стоял, разбирал текст, потом махнул рукой, сунул «правильную» речь в карман шинели и сказал:

– Прощай, дорогой Александр Иванович! Прощай, крылатый рыцарь неба! Мы все учились у тебя…

Подошел к гробу и поцеловал в лоб.

Надо сказать, умер Покрышкин в неудачное время: наших руководителей раздирала борьба с алкоголизмом, и сидевшие за поминальными столами робко поглядывали то на нетронутое «Цинандали», то на главных запретителей за главным столом. Однако не выдержали боевые асы – хоть слабым вином, да помянули народного героя.

Когда я смотрел на него живого, казалось мне, что в нем поселилась спокойная, богатырская русская уверенность. Ни фотографии, ни скульптурные изображения не передают сполна его могучий облик. Такой былинный богатырь, казалось, должен был жить вечно, и сносу ему никогда не будет.

И мне жаль, что так и не решился позвонить ему тогда. А ведь мог бы полетать с Покрышкиным…

«Трижды Покрышкин СССР»,- слышал я от одного школьника.

…Совсем недавно Мария Кузьминична поведала мне об интересном факте. Туристы из Германии,

прочитав фамилию летчика на Новодевичьем кладбище, вздрогнули и вспомнили вслух: «Ахтунг, По-крышкин!»

Р. Б. Я прочитал интересную статью в журнале «Чудеса и приключения» «Загадка успеха воздушных асов», где сравниваются наши и немецкие летчики-истребители второй мировой. Хартман сбил 352 самолета, Баркгорн – 301, Новотны – 258, а лучшие наши асы – Кожедуб – 62 самолета, Покрышкин – 59, Гу-лаев- 57… Однако надо признать, что некоторые наши знаменитые истребители «раздавали» свои сбитые самолеты ведомым, если, скажем, ведомому не хватало количества сбитых для получения звания Героя. Среди тех, кто помог своим ведомым, молва называла имена Покрышкина, Амет-хана, Евстигнеева, Лавриненкова, Ворожейкина и других. Один дважды Герой мне прямо сказал:

– Я же не знал, что, оказывается, и третьей Звездой могут наградить, и раздал несколько своих сбитых друзьям.

Известный испытатель, Герой СССР, «один из Кок-кинаки», Константин Константинович, признался мне, что, когда в 1941 году он принял полк погибшего Степана Супруна, решили представить Супруна посмертно ко второй Золотой Звезде, но недоставало сбитых самолетов: «мы с ребятами сложили сбитых противников и записали на счет Сени Супруна, который, конечно же, достоин звания дважды Героя, но надо было соблюсти формальность…»

И все же, даже если добавить эти неучтенные сбитые самолеты и считать, что тот же Покрышкин реально сбил не 59 официальных, а около сотни вражеских самолетов, о чем знал Сталин, и потому Александр Иванович стал первым в стране трижды Героем, все равно показатели германских пилотов значительно выше. Но справедливость заключается в том, что наши асы провели в несколько раз меньше воздушных боев, чем немцы. Так, у Хартмана- 825 боев, у Кожедуба – 120, и если разделить количество сбитых самолетов на число боев, то получится, что коэффициент эффективности у Кожедуба выше, чем у Хартмана. У Покрышкина он примерно равен коэффициенту гер-

майского аса Новотны, но надо учесть, что Александр Иванович в последний период войны уже командовал авиационной дивизией, и самому летать на боевые задания ему приходилось значительно реже. Справедливо отмечает автор американской книги, о которой я упоминал вначале, что Покрышкин мог сбить «больше или меньше, но это не имело столь решающего значения».

Думается, в конце войны наши асы по мастерству равнялись немецким, а такие, как Покрышкин и Кожедуб, их превосходили.

В детстве я спрашивал у своего отца, «сталинского сокола» второй мировой, какие национальности дали лучших летчиков. Он ответил:

– Немцы, японцы и татары.

Вот так. Как ни крути, а каждая нация имеет свои особенности, и у некоторых народов летчиков получается мало – в этом я убеждался на учебных аэродромах. Сам русский, мой отец в своем ответе не назвал русских, но это, безусловно, подразумевалось, ибо фотография Александра Ивановича Покрышкина висела у нас в доме…

Все кажется, что он не погиб, что где-то рядом, только очень занят и, когда освободится, его можно будет увидеть. И тогда разум подсказывает, что было страшное 27 марта 1968 года, что время идет, память может потускнеть, и на мне, как и на каждом, кто знал его, лежит обязанность воскресить и оставить для людей проведенные с ним минуты, рассказать то, что говорил он сам, что довелось услышать от его друзей.

Не раз эта память и боль выливались у меня в стихотворные строки, но многое еще осталось недосказанным.

Каким он был?

Все больше искажений.

Меняются и голос, и черты,

и на холстах его изображений

все больше деловитой простоты.

И памятники кажутся манерней…

Что памятники! Имя на века.

И все ж: «Как хорошо, что я не первый», -

сказал, держа ладонь у козырька

Титов, когда слетело покрывало

под небом нестареющих цветов,

и то, что современникам предстало,

себе нежданно высказал Титов…

Каким он был? Но только не угрюмым. Да разве можем знать, каким он был!

Он сам себя еще не допридумал, свои черты еще не долепил.

Каким он был? Если бы меня попросили назвать основное в нем, я ответил бы так: посидишь с ним минут десять и забываешь, что рядом с тобой живой Гагарин, человек, который нес на своих плечах такую

славу, какой не было, не ошибусь, ни у кого их живых за всю историю нашей планеты. Наверно, непросто нести ее, такую всемирную. «Я от нее вспотел, – говорил он. – Столько лет в метро не ездил! И охота, да боюсь: сразу узнают».

Обычно говорят о его простоте. Да, он был скромен в своих родителей – Анну Тимофеевну и Алексея Ивановича, и все-таки он не был простым человеком – хотя бы потому, что был талантлив. Не зря Сергей Павлович Королев говорил, что при достаточном образовании из него получится крупный ученый. И он много учился и за несколько дней до гибели окончил Военно-воздушную инженерную академию, знаменитую «Жуковку».

Природа, наделив его многими хорошими качествами, дала и дипломатическую жилку. Сколько доброго он сделал для Родины за рубежом уже после того, как своим подвигом обратил внимание к нашей стране даже тех, кто почти ничего не знал об СССР. Он подружил с нами целые государства и народы. Семь лет его невероятной славы и около тридцати стран, которые он посетил, были не только для того, чтобы мир посмотреть и себя показать, хотя и это имело значение. Не было у нас дипломатических отношений с Бразилией- послали не государственного деятеля, не дипломата, а первого космонавта. Когда Гагарин вышел из самолета и сел в машину, тысячи жителей бразильской столицы подняли автомобиль с ним и несли на руках до президентского дворца. После этого визита наши страны обменялись послами.