«Наслаждайся и вспоминай меня, так же как я буду вспоминать вчерашний вечер. Майкл».

Барри открыла коробку и увидела в ней крупные ягоды клубники в шоколаде. У нее тут же потекли слюнки и учащенно забился пульс – она вспомнила, как обалдело смотрел на нее Майкл, когда она ела за ужином клубнику со сливками. Она взяла конфету и медленно надкусила, с удовольствием ощутив сладость ягоды и горечь шоколада. Божественный вкус и к тому же волнующее напоминание о том, что Майкл интересуется ею не только как продюсером. Очень может быть, что он закоснелый телебюрократ, но в то же время, несомненно, и романтик, милый и обаятельный человек.

Слишком долго думать о том, насколько опасно такое сочетание, ей не дали Даниель с Хитом – они ворвались в кабинет, продолжая начавшийся за дверями спор. За ними вошла Мелинда Ашкрофт, назначенная на главную роль, она встала руки в боки и совершенно очаровательно надула губки.

– Барри, я не могу требовать, чтобы Мелинда играла эту сцену так, как написано, – негодующе крикнула Даниель и швырнула сценарий на стол Барри.

– Здесь все фальшиво, – вторила Мелинда своим низким, с хрипотцой голосом, от которого мужчины, наверное, способны броситься в пропасть. – Карен ни за что не сделает ничего подобного.

– Да что ты знаешь о Карен? – вспыхнул Хит. – Эту часть писал я и скажу, что она сделала бы именно так, и никак иначе, она бы ворвалась в кабинет Мейсона и обрушилась на него.

– Прервав деловую встречу? – Даниель была настроена скептически. – Подумай сам, Хит. Карен – разумная, рациональная женщина. Она не могла бы поставить под угрозу серьезную сделку, которую вот-вот заключит Мейсон, и не стала бы визжать на него, как привидение из старого замка, да еще в присутствии совершенно незнакомых людей.

Барри внимательно вслушивалась в разгорающийся спор, потом заглянула в сценарий и решила, что пора вмешаться, пока давление у Хита не подпрыгнуло до потолка. Шея у него уже превращалась из красной в пунцовую.

– Тихо! – скомандовала она громко, чтобы перекрыть поднявшийся шум. Даниель, Хит и Мелинда моментально умолкли и уставились на нее, по-видимому пораженные ее окриком.

– Вот, так-то лучше. А теперь, пожалуйста, все сядьте, и давайте обсудим это как цивилизованные взрослые люди.

Обсуждение сцены длилось почти все утро и по большей части далеко не цивилизованно. Несмотря на попытки Барри выступить посредником и урезонить стороны, режиссер, сценарист и звезда сериала, казалось, настолько разозлились друг на друга, что ни один не хотел уступать. В конце концов перебранка ее утомила.

– Ну ладно, все, кончайте, – безапелляционно объявила она. – Сцена остается. Карен не будет сидеть и молча переваривать собственные страдания.

Хит победно ухмыльнулся.

– Но вообще-то, Хит, я хочу попросить тебя немного смягчить материал. Мелинда и Дани правы. Она вполне могла вломиться в кабинет, но никогда бы так не разошлась, если бы увидела, что попала на деловое совещание. Может, она сделала бы вид, что зашла по другому поводу, может, пробурчала бы что-нибудь себе под нос и вышла. Не знаю. Ты автор. Поработай над этим. Мне новый диалог нужен после ланча.

Репетиция возобновилась уже во второй половине дня, и Барри решила еще раз прогнать всю сцену, прежде чем распустит группу по домам.

– Душенька, мне кажется, мы просто теряем время, – наконец сказала ей Даниель. – Все устали как бобики. Давай-ка закругляться, завтра утром все получится само собой.

Барри вздохнула и устало спросила:

– Сколько времени?

– Четверть девятого.

– Что? Не может этого быть! – Она схватилась за голову. – Как же я забыла?!

– Что случилось?

– Я должна была встретиться с Майклом пятнадцать минут назад.

– И ты забыла? – в голосе Даниель прозвучало недоверие. У тебя свидание с боссом, а ты рассиживаешься тут и бьешься над всякой чепухой?

– Вовсе не над чепухой! Я старалась помешать тебе, Хиту и Мелинде поубивать друг друга.

– Душенька, разве ты не знаешь, что это была обычная дискуссия между тремя разумными взрослыми людьми?

– Разумными? Взрослыми? Ты шутишь. Ваша троица вела себя как банда подростков.

– Ну, это просто в нас взыграла творческая энергия, – весело парировала Даниель.

– Ладно, ладно, ты употреби хотя бы частичку этой творческой энергии и придумай, что мне сказать Майклу в свое оправдание.

– А если сказать правду?

– Сказать вице-президенту, директору программ, который платит нам зарплату и решает, выпустить нас на шесть недель в эфир или нет, – сказать ему, что я забыла о нашей встрече? У тебя все в порядке с головой?

– Это ж не я забыла о встрече с одним из наиболее перспективных холостяков в Голливуде, – ехидно напомнила ей Даниель. – А ты. Так у кого же не в порядке с головой?

– Знаешь, у меня нет времени стоять здесь и препираться по этому поводу. Лучше попытаюсь приехать до того, как он сожжет все, что он там стряпает. Мне кажется, его обидит не столько то, что я забыла о нем, сколько потраченный впустую кулинарный талант.

– Ты едешь к нему домой? Вот это да! – Даниель снова ехидно ухмыльнулась.

– Еще раз скажешь так, и я свалю все на тебя. Думаешь, Майкл тебя похвалит?

– О'кей, о'кей. Отчаливай поскорее, – рассмеялась в ответ Даниель. – Я отпущу всех домой.

Барри схватила свою сумочку и портфель и кинулась к дверям.

– Увидимся утром, – весело крикнула ей вслед Даниель и добавила игриво: – Буду с нетерпением ждать, когда ты расскажешь мне, соответствует ли эта фигура внешнему впечатлению.

– Я совершенно не собираюсь изучать ее, – с негодованием возразила Барри.

– Ну, конечно, конечно, – чуть ли не холодно проговорила Даниель. – Ты ведь едешь, только чтобы отведать его любимых блюд.

– Совершенно верно.

– Душенька, вечер может начаться с бефстроганова и салата из спаржи, но уверяю тебя, что на десерт будешь ты. – И она подмигнула.

– Ни в коем случае, – твердо возразила Барри и наконец выскользнула за дверь. Но глубоко внутри у нее все задрожало, она чувствовала, что может и не устоять перед ним.

Путь от студии до Беверли-Хиллз, трудный при самых благоприятных условиях, никогда не казался ей таким долгим, а шоссе никогда не было так забито автомобилями. Лишь к четверти десятого Барри наконец выбралась из города и въехала в шикарный район, где ей редко доводилось бывать, – со скульптурами на лужайках и обманчиво скромными домами. Темнота стояла – хоть глаз коли, и она почти не видела уличных знаков, тем более в своих очках с розовыми стеклами.

Этого еще не хватало! – подумала она, всматриваясь через лобовое стекло в номера домов и сверяясь с адресом, который нацарапала утром. Она окончательно заблудилась в этом анклаве. До ближайшей бензоколонки или телефона-автомата настолько далеко, что нечего и думать о том, чтобы повернуть назад. Тем более что она представления не имеет, куда для этого нужно поворачивать. Она вздохнула и попробовала примириться с мыслью, что ей до конца дней своих предстоит мыкаться по улицам Беверли-Хиллз. Да нет, еще до того, как это случится, выйдет весь бензин или ее задержит полиция.

– Черт, – раздраженно проворчала она и остановилась на обсаженной пальмами улице, чтобы найти карту Лос-Анджелеса. Пытаясь держать карту так, чтобы увидеть на ней что-нибудь в тусклом свете уличных фонарей, она сумела-таки найти, где находится дом Майкла.

С ненавистью она рассматривала карту. Конечно же, его улица длиной в один квартал! Следовало бы догадаться, что он должен жить как-нибудь особенно, в таком месте, куда не каждый найдет дорогу. Она всего в миле от его дома и, если на пути не попадутся непредвиденные тупики или закрытые для проезда улицы, доберется туда быстро: нужно только проехать по прямой пять кварталов, повернуть налево, а потом направо.

Она медленно поехала вдоль домов, вытягивая шею, чтобы видеть уличные знаки и не пропустить поворот, и про себя молилась святому – хранителю всех потерявшихся душ, чтобы он помог ей выпутаться из этой истории, да поскорее. Майкл, наверное, выходит из себя, да и она сама не в восторге от ситуации. Неизвестно, что лучше – опоздать или заблудиться. Первое вызывало в ней чувство вины, второе – чувство беспомощности, даже паники. А того и другого вместе было достаточно, чтобы ей захотелось как можно скорее очутиться у себя дома. К тому же она понимала, что этот обед будет иметь опасные последствия, которые могут сказаться не сразу, а лет через пять-шесть.