— Некуда-с! — кричал он. — Единственная карьера, единственный путь для молодого человека!

— Хорошо вам с таким состоянием, Исай Исаич, — завистливо сказала Анна Евдокимовна.

— И, сударыня, какое же наше состояние! У вас, по крайности, вечность, неотъемлемое, в роды и роды, а мы нынче здесь, а завтра — где будет угодно его графскому сиятельству.

— Ха, ха, ха! Каков? Сиротой прикидывается!..

А сколько у тебя, у сироты, земли графской в аренде? — воскликнул исправник, подмигивая слушателям.

— Хе, хе, хе!.. Да, признаться, побольше трех десятков тыщ.

— Не угодно ли!.. А бычков много ли отгуливаешь?

— Пять-шесть тыщ переводим в год.

— Не угодно ли!.. Ха, ха, ха… А овечек, сиротинушка, сколько «тыщ» переводите?

— Десятка три-четыре… Хе, хе, хе… Ну уж и насмешник вы, Сергей Сергеич!

Но Сергей Сергеич пришел в неописанный восторг, вскочил со стула и с хохотом, с криком топтался около Анны Евдокимовны.

— Нет, можете вообразить, каков! Именно — сирота!..

Именно — казанская сирота!.. Полтораста тысяч дохода, истину вам говорю — полтораста тысяч. Ха, ха, ха! Смотрите ж на него, — ну, похож ли? Ну, похож ли на миллионера?. Ха, ха, ха!

На подтянутых сухих щеках Анны Евдокимовны проступили малиновые пятна, ее губы начали вытягиваться в ниточку, глаза на одно мгновение остро и злобно впились в Косьму Васильича. Тот завертелся на стуле.

— Женщин обыкновенно не имеют привычки слушаться, Сергей Сергеич, — с ударением на особых словах сказала Анна Евдокимовна, — женщины — ретроградны, женщины — мелочны, наконец, женщины стесняют свободу, то есть мешают некоторым про-грес-сив-ным… (опять острый я злобный взгляд на Косьму Васильича) поступкам. Оттого и приходится ограничиваться небольшими средствами…

И приходится калечить Володю (она кивнула на внимательно слушающего мальчика) классическим образованием.

— Аннет! Неловко… — умоляющим полушепотом сказал Косьма Васильич, показывая глазами на Володю.

Анна Евдокимовна вмиг собрала в порядок лицо и уже с обычною своею улыбкой продолжала:

— Рассудите, господа. Вот строится дорога. Сдаются великолепные подряды. У нас есть некоторая возможность.

Твержу Косьме: поезжай к строителю, познакомься, тебе это ничего не стоит, у нас дети, имение дает доход все меньше… Мало этого, прямо писали ему, делали намеки.

Рассудите, пожалуйста.

Сергей Сергеич, давно уже впавший в смущение от неожиданного тона Анны Евдокимовны и шумно, с деловым видом прочищавший свой мундштук, теперь встрепенулся и забормотал:

— Да, да, братец, съезди, съезди. Как же это ты, батенька? Именно — съезди! — и вдруг опять что-то вспомнил и с оживленным видом развел руками: — Ну, уж я вам доложу — гра-а-беж! Были у меня кое-какие дела, прожил я там неделю… Да-с, могу сказать, наслушался, насмотрелся. Этот самый строитель, мужик, батенька, представьте, дает бал господам дворянам. Зима, трескучие морозы.

Ну-с, находят самый большой зал в городе, докладывают… как его там звать?., строителю. Жалует, осматривает. Толпа инженеров за спиною. «Быдто тесновато», — говорит… как его там звать? Инженеры засуетились, размерили, смекнули в записных книжечках: «Точно так-с, оркестр из Москвы поместить негде-с». Тем не менее приглашения разосланы на завтра. «А как бы вы, поштенные, обдумали эфто дело?» — говорит… как его там звать? И обдумали-с.

В ночь, с кострами, с освещением, согнали рабочих с железной дороги, соединили залу с холодным помещением, обили войлоками, обставили тропическими растениями.

Сколько это стоило, можете вообразить… Ха, ха, ха!.. На чей же счет? Ха, ха, ха!.. Или представьте такой казус: именинник один из тамошних воротил. Ну, прием, поздравления… Вдруг приносят посылку в рогоже. От кого? От… как его там звать?., от строителя. Развернули, глядят — простое железное из вороненой жести ведро. Именно — ничего более, как ведро. Подходят, осматривают — ведро!

Ха, ха, ха!.. Ну, кто-то догадался поднять, чувствует — какая странность, тяжело. Рассматривают опять — жбан для жженки из чистого серебра, подделка под ведро!

Умненькая штучка? Ха, ха, ха!.. А между тем этот воротила так себе, из второстепенных. Да что!.. Можете вообразить: весь город ополоумел. Именно — ополоумел! Шампанское, живые цветы, музыка из Москвы с экстренными поездами. Не веришь глазам. Именно — не веришь глазам.

— Но как же вы странно судите, Сергей Сергеич? — с досадой сказала Анна Евдокимовна; она все время, пока он рассказывал, нетерпеливо кусала себе губы. — Ведь концессия получена законным порядком? Подряды сданы по документам? А там уж его добрая воля давать балы.

— Именно — по документам, именно — его добрая воля, — торопливо согласился исправник и, сообразив, отчего сердилась Анна Евдокимовна, с живостью повернулся к Косьме Васильичу: — Да, да, батенька, съезди. Как же это ты? Именно — съезди. Можно славный эдакий подрядец ухватить.

— Так сказать, народное благо дуванить, расхищать? — ответил Косьма Васильич, обращаясь к исправнику, но имея в виду Анну Евдокимовну. — Может, это и целесообразно с точки зрения семейственной основы, но мы с этим пока не согласны. Надеюсь, не согласны будем и впредь!

Исай Исаич опрокинул стакан, встал, перекрестился на образ, поблагодарил и сказал:

— Правильно, Косьма Васильич. Разбойники и грабители, одно слово! Чище нашего прасольского и посевного дела нет и не будет. Без обиды. Так, что ль, сударыня? Хе, хе, хе!..

Анна Евдокимовна не решилась противоречить миллионеру.

— Я не знала таких подробностей, — сказала она, натянуто улыбаясь. — Если это действительно так, то конечно…

— Именно — так, именно — разбойники! — с радостью подхватил Сергей Сергеич и, прислушиваясь, неслышно захохотал. — Что он ходит?.. Что он свистит?..

Оказалось, молодому человеку надоело слушать, и он ушел на балкон.

Все засмеялись.

— Вот орепей, — проговорил Исай Исаич.

— Балбес! — шепотом сказал исправник. — Говорит — готовится, но сам решительно только за бекасами да за купеческими дочерьми. Именно — балбес. Вы заметили — рожу-то скорчил, как я о нигилистах заговорил? Ведь он себя первым заговорщиком считает… Ха, ха, ха!..

— Ну, зачем же? — уклончиво заметил Косьма Васильич. — Все развитой человек. Почитывает, — и, посмеиваясь, добавил: — зоологию-то… по лягушкам…

Анна Евдокимовна ничего не говорила и только проницательно улыбалась.

— Ну, что ж, господа! — громко и будто вспомнив чтото чрезвычайно важное и не терпящее отлагательства, воскликнул исправник. — Постучим?

— Ишь разлакомился… хе, хе, хе!..

Хозяева с величайшею готовностью согласились.

— А то не хотите ли, в рамс вас научу? — предложил исправник. — Инженеры выдумали. Именно — любопытная игра. Сдается пять карт…

— Ну, ладно, ладно, вы и в старые игры ловко обчищаете… Какой там еще ранц! Хе, хе, хе!..

Вошел молодой человек с прыщами и, засуну» руки в карманы брюк, мрачно и презрительно посмотрел на сидевших за столом.

— Ну, господа, что-нибудь одно, — сказал он, — или играть, или не играть. А то ведь первый час.

Задвигали стульями, стали подниматься. В это время в двери просунулась горничная — старая, некрасивая, под стать к хозяйке и к гувернантке — и сказала:

— Сударыня, там какой-то человек Косьму Васильича спрашивает.

— Кто такой? Мужик? Скажи, чтоб после пришел.

Теперь некогда.

— Никак нет, сударыня, приехал на паре с кучером, одет прилично, по-купечески.

— Да что ж он не с того крыльца? Кто такой?

— Не могу знать. Стоит, не раздевается, спрашивает Косьму Васильича. Молодой паренек-с.

— Ну, господа, идите пока, занимайте места, а я пойду узнаю, кто такой, — сказал Косьма Васильич и направился в так называемую черную переднюю. Спустя минуту из столовой можно было услышать любезное восклицание Косьмы Васильича: — Ба, ба, молодой человек! Очень рад!

Что же вы не раздеваетесь? Отчего не через парадный ход?