На небольшом столике рядом с ним лежал конверт, в котором был билет на «Дон Жуана», воскресный спектакль в Глайндборне. Это был подарок ему мистера Сароцини за хорошую работу. Он подумал, как хорошо было бы пойти вместе с Сьюзан, а после заняться с ней любовью, чувствуя, как в их телах плещется энергия оперной музыки.

Но это невозможно.

– Сьюзан, – прошептал Кунц.

Сьюзан смотрела на него с каждой стены. Он сделал эти фотографии в течение тех трех незабываемых дней, когда работал в ее доме, с помощью небольшой камеры, спрятанной за беджем «Бритиш телеком» на его униформе.

Зерно на фотографиях было крупным, и это раздражало его. На них Сьюзан не двигалась, и это тоже его раздражало. Он желал видеть Сьюзан Картер в движении, желал видеть ее раздетой, желал видеть, как она проделывает со своим мужем что-нибудь грязное.

Ему был нужен – хотя и не необходим – предлог ненавидеть ее мужа еще больше, чем он его уже ненавидел.

Он переключил канал и послушал свою квартиру в Женеве. В гостиной были слышны голоса – телевизор. Он отрегулировал фильтр, и звук от телевизора угас. Он прислушался к тому, что осталось, в поисках любого намека на то, что у Клодии может находиться мужчина.

Кунц проверил спальню, но ничего не услышал. Он тронул клавиатуру, и экран компьютера ожил. На нем возникла его любимая цветная фотография Клодии: обнаженная, с раскинутыми в стороны ногами, она сидела в кресле и смотрела в камеру. Он представил, что это не Клодия, а Сьюзан Картер.

Он взял телефон и набрал номер. Клодия ответила. Он представил, что разговаривает с Сьюзан Картер.

– Чем ты занимаешься? – спросил он.

– Смотрю телевизор.

– Что на тебе надето?

– Немногое. – Она поддразнивала его.

– Чем ты пахнешь?

– Тобой, – сказала она.

– Хочу увидеть тебя, – сказал он.

– Я тоже хочу увидеть тебя.

Введя в компьютер команду, он вышел в Интернет. На экране возникло другое изображение: пустое кресло. Через секунду в кадр вошла обнаженная Клодия. Она села в кресло. Технология еще не была доведена до совершенства: он мог наблюдать за Клодией в реальном времени, но двигалась она рывками, как в замедленной съемке, – отдельным кадрам изображения требовалось некоторое время на то, чтобы попасть из Женевы в Лондон.

Кунц смотрел на раздетую Клодию. Длинные темно-русые волосы рассыпались у нее по плечам. Она смотрела прямо на него, зная, что он видит ее. Она не знала, что вместо нее он видит Сьюзан Картер.

– Прикоснись к себе, – сказал он.

Она исполнила просьбу. Рваные кадры добавляли движениям чувственности. Он видел, как ее пальцы скользнули в промежность, как мечтательно она завела глаза, и подумал, как бы это делала Сьюзан Картер.

Губы Клодии задвигались – она говорила с ним. Да, говори со мной, Сьюзан, милая, говори со мной.

– Теперь дай мне увидеть себя, – сказала Клодия.

Джону было дурно. Он чувствовал свинцовую тяжесть в теле и яростную боль в голове. Портвейн всегда так на него влиял, а вчера на банкете он его здорово перебрал.

Сегодня, следуя совету своего бухгалтера, он встретился со специалистом по банкротству и сейчас говорил с ним по телефону. Тот сообщил Джону неутешительные новости: если банк завинтит пробку, Джону не удастся спасти многого из своего бизнеса. Если бы Джон озаботился хотя бы год назад, он мог бы создать отдельную компанию и начать сливать бизнес в нее. Но он не сделал никаких приготовлений.

Мрачный, словно туча, он положил трубку. Секретарша принесла ему вторую чашку кофе и, ставя ее на стол, посмотрела на него странным взглядом. Подслушивала? Стелла отнюдь не была глупой, она понимала, что в фирме что-то неладно, но, будучи очень тактичной, ни разу ни о чем не спросила.

Она была с ним с самого начала, еще с того времени, когда они занимали крохотный офис, над маленьким зоомагазином, а Гарет приходил только по вечерам, так как днем работал специалистом по компьютерной графике в архитектурной фирме. Стелла была яркой, эффектной девушкой. В ней удачно сочетались миловидность и элегантность. У нее были темно-русые, коротко стриженные волосы и невыносимый бойфренд – вечно не получающий ролей актер с самомнением размером с Атлантический океан. Она точно не останется без работы, пока существуют бизнесмены с мозгами, но потерять ее было для Джона равносильно удару под дых.

Скоро он расскажет все Гарету и остальным сотрудникам. Пока что единственным человеком в фирме, кто знал, был финансовый контролер – тихая, исполнительная, добросовестная женщина по имени Джанет Пеннингтон. Она подготовила финансовую информацию для отсылки в банки и инвестиционные компании, и он знал, что может на нее положиться.

До истечения назначенного Клэйком срока оставалось тринадцать дней. И вчера вечером блеснул тонкий луч надежды: швейцарский банкир со странной фамилией.

– Как ваша голова? – спросила Стелла.

– Плохо. – Головная боль была неотъемлемой частью его жизни, но сегодняшняя была матерью их всех.

– Перед тем как вы уйдете, я дам вам две таблетки парацетамола.

Было без четверти десять. Через час он планировал уехать из офиса, попасть домой, переодеться и поехать с Сьюзан к Арчи в Аскот.

Он был рад, что проведет день вне офиса – все равно в таком состоянии он много бы не наработал. К тому же Сьюзан была права: кто-нибудь там может заинтересоваться «Диджитраком». Вчерашний банкир назвал ему двух лошадей. Джон проверил в утренней газете – к его разочарованию, обе числились в аутсайдерах. Но все же Джон решил сыграть на них по-крупному.

Голова заболела сильнее, и Джон вжал костяшки пальцев в виски, стараясь облегчить боль. Глядя на Стеллу снизу вверх, сказал:

– Будь ласковой, принеси мне кока-колы. Настоящей, не «лайтс».

– Конечно. – Она сочувственно улыбнулась, так как знала, что, когда он просит кока-колы, ему действительно плохо: для него кола всегда была крайним средством от похмелья.

Джон открыл бумажник и достал оттуда визитную карточку банкира. Э. Сароцини. Джон начал придумывать ему письмо, схватился за диктофон, и вдруг заворчал телефон. Это была Стелла – мистер Сароцини был у нее на линии. Соединить его с Джоном?

Мистер Сароцини был вежлив, но гораздо более официален, чем прошлым вечером, – теперь он находился в режиме рабочего, а не светского общения. «Мне было очень приятно завязать с вами знакомство», – сказал он.

Джон вспомнил, как мистер Сароцини употребил слово «приятный» в отношении банкетного зала, и с замиранием сердца подумал, не относится ли и к нему банкир с той же снисходительностью.

– Мне тоже, – ответил Джон.

– Может случиться так, что мы встретимся сегодня в Аскоте. – По тону, каким было сделано это замечание, можно было ясно понять, что оно – всего лишь дань вежливости, а не назначение делового свидания.

– Буду рад. Спасибо за совет начет тех двух лошадей.

– Я бы не стал ставить на них свой дом, – сказал мистер Сароцини, – но они, без сомнения, достойны внимания.

Что-то в голосе мистера Сароцини заставило Джона решить поставить на них гораздо больше, чем он планировал.

Возникала краткая пауза, после которой мистер Сароцини сказал:

– В выходные я возвращаюсь в Швейцарию. Если вы завтра не заняты, не могли бы мы встретиться за ленчем?

Джон покосился на лежащий на столе раскрытый ежедневник. Пятница, 18 июня. Отмечено: ленч с бухгалтером.

– Хорошо, – сказал он. – У меня встреча, но я могу ее перенести.

– Завтра в полдень я буду у вас в офисе.

– Да, хорошо.

– Я был бы очень признателен, если бы вы подготовили для меня проверенные счета за последние три года, перспективный прогноз, документы по движению денежной наличности и план на пять лет.

Отвечая мистеру Сароцини, Джон постарался не выдать охватившего его волнения.