Однажды я спросил её, за что она могла полюбить такого заурядного, такого недостойного человека, как я, к тому же ещё совсем некрасивого, — и рисковать своей репутацией, своим положением.

Она взяла мою руку в свои ладони и, глядя на неё, задумчиво произнесла:

— Ты даже не представляешь себе, Иффет, что человека больше всего красит истинное благородство. У тебя и руки не такие, как у других.

В конце августа я заболел воспалением лёгких, не очень серьёзно, правда, но, прикованный к постели, вынужден был провести две недели дома.

Я начал поправляться. Было полуденное время, я опустил шторы, чтобы солнце не светило прямо в окно, и комнату окутал жёлтый, тревожный сумрак. Меня охватило непонятное беспокойство.

В дверях неожиданно появилась хозяйка пансиона.

— Там ваша двоюродная сестра из Карамюрселя пожаловала. Вас хочет видеть.

Я вскочил с кресла и направился к двери встречать гостью. С чего это вдруг Макбуле оказалась в Стамбуле? На лестнице послышались лёгкие шаги. Я вышел в прихожую. Передо мной стояла Ведия. На ней был чёрный просторный чаршаф, какой носят провинциалки, лицо — плотно закрыто.

Хозяйка, проводив гостью до дверей моей комнаты, оставила нас одних. Не находя слов, я безмолвно припал к руке любимой.

Ведия беспокоилась, не зная, что со мной случилось. И тогда она решилась на отчаянный шаг: пренебрегая опасностью, пришла ко мне. Два часа, что мы пробыли вместе, пробежали совсем незаметно, Ведия ни за что не хотела уходить.

Бедная женщина выглядела утомлённой, — пока искала мой дом, от жары и волнения ей чуть ли не сделалось дурно. Усталые глаза её затуманились, на бледном лице выступили пунцовые пятна, словно от солнечного ожога.

Такая нерешительная по своей натуре, Ведия проявила поистине мальчишескую отвагу, осуществляя свой замысел. Она подробно мне обо всём рассказала. Сначала Ведия зашла в гости к подруге, которая жила в Шишли. А там — бывают же такие случайности — она опрокинула чашку с кофе на свой чаршаф. И поскольку она собиралась ещё зайти на базар, то подруга и выручила её, отдав ей огромное чёрное покрывало.

В моей жизни не было более счастливого дня! Я и до сих пор так думаю.

Наступила зима. Мы больше уже не могли встречаться по ночам на берегу моря.

Иногда, во время уроков с детьми, Ведия снова приходила в класс и, забившись в угол, сидела тихонько, как прежде, в своём кресле.

Боясь, чтобы Хандан нас не заподозрила, мы не решались даже взглянуть друг другу в глаза.

Джемиль Керим-бей раз или два в неделю обычно оставался ночевать в Стамбуле, якобы из-за неотложных дел. В одну из таких ночей я упросил Ведию прийти в сад. Она согласилась.

После полуночи мы встретились с ней в условленном месте. Словно назло, пошёл дождь. Было очень холодно. Я побоялся, как бы Ведия не простудилась, и стал настаивать, чтобы она вернулась в дом. Но молодая женщина не хотела меня слушаться. Она положила мне на плечо голову, волосы её были мокрые от дождя. Она не хотела даже запахнуть пальто, чтобы уберечься от ветра, и только шептала:

— Ну и пусть. Пусть я заболею, велика важность. Я ласково гладил её по голове и настойчиво вёл к садовой калитке, уговаривая:

— Нам лучше попрощаться. Я не хочу, чтобы ты заболела.

Но Ведия не отпускала моей руки.

— Идём со мной, Иффет, — прошептала она. — Все уже спят. Никто не заметит.

Мы миновали тёмный дворик, поднялись на четыре ступеньки и очутились в маленькой комнате, окнами на море. Из неё через застекленную дверь мы прошли в другую — это был рабочий кабинет Джемиля Керим-бея, где он принимал самых важных гостей и посетителей.

— Давай зажжём лампу? — предложила Ведия.

Я оторопел. Потом, по её улыбке, понял, что она шутит, — моё волнение забавляло её.

Мы сели рядышком на тахту у окна. Точно маленький ребёнок, утомившийся после беготни за целый день, она затихла, положив голову мне на плечо и крепко обвив руками мою шею. Я чуть касался губами её влажных волос и глядел, не отрывая глаз, на её тонкий профиль. Так, молча, мы просидели некоторое время, не проронив ни слова.

Наверху, в коридоре, часы громко пробили два.

— Разреши, я пойду, Ведия, — сказал я и тотчас же почувствовал, как она, словно испугавшись, что я сейчас уйду, ещё крепче прижалась ко мне.

— Боишься?

— Я думаю не о себе. Мне страшно за тебя.

— Все давно уже спят.

— Всего не предугадаешь. А вдруг из-за меня с тобой стрясется беда?

Что тогда я буду делать?

Ведия закрыла мне рот рукой.

— Молчи! Я знаю. Всё уже обдумала. Если станет известно и разразится скандал, я непременно умру! Вот так, Иффет.

— Но как же ты решилась тогда?

— Ты же знаешь, что я люблю тебя. Но эта встреча — чистое безумие, мы с тобой здесь первый и последний раз. До следующего лета я буду видеть тебя только днём, в присутствии детей, да, милый?

— Твоя воля. Для меня твоё благополучие важнее моей любви.

«Безумие», на которое мы решились в первый и последний раз, стало повторяться каждую неделю. Когда Джемиль Керим-бей уезжал в Стамбул, я оставался ночевать на даче. После полуночи Ведия спускалась в маленькую комнату и там в темноте ожидала меня. На даче жил старый садовник да две служанки. Садовник спал в комнатушке рядом с кухней, в другом конце виллы, а комната прислуги находилась на чердаке. Я боялся только одной Хандан.

В ту ночь мы встретились с Ведией, как обычно, в маленькой комнате. Погода была пасмурной, окрестности заволокло туманом, казалось, вот-вот начнётся дождь.

Я словно ощущал, как тело молодой женщины наливается усталостью. Она дышала порывисто, будто ей не хватало воздуха, и нервным движением сжимала мою руку.

Тяжёлая ночная духота давила и угнетала, — мне тоже было не по себе. Наше молчание становилось невыносимым, и, чтобы нарушить ночную тишину, я начал бессвязно шептать какие-то слова. Из окрестных садов доносился лай собак.

Ведия, казалось, заснула в моих объятиях. Вдруг она встрепенулась:

— Слышишь? Во дворе чьи-то шаги.

— Не бойся, никого там нет. Тебе почудилось.

Мы прислушались, потом, крадучись, подошли к окну. Ведия не ошиблась: во дворе, между воротами и домом, был слышен шум шагов.

— Перейдём в другую комнату, — прошептала Ведия. Мы тихонько прошли через полуоткрытую стеклянную дверь в кабинет Джемиля Керим-бея. Угловое окно, выходившее на улицу, на наше счастье, было открыто. Через щели опущенных жалюзи мы стали смотреть наружу.

В одной из комнат на верхнем этаже горел ночник, и слабый свет от него падал на землю, словно свет далёкой звезды. Мы увидели три тени. Три человека тихо переговаривались, в одном я узнал старика садовника.

— Стой у чёрного входа! — приказал садовник кому-то, скрытому темнотой.

Двое подошли к окну, у которого мы затаились, и теперь нам хорошо был слышен их разговор.

— Он шёл оттуда, — садовник показал рукой в сторону миндальных деревьев. — Я разглядел только одного. Может, с ним ещё был кто. Потом шмыгнул в садовую калитку и пропал.

Около садовника стоял повар с виллы, принадлежавшей отставному генералу. Наверное, наш садовник уже успел оповестить всех соседей.

Наблюдая за дверью, которая выходила в сад, они продолжали тихо переговариваться:

— Ты хозяйку предупредил?

— Нет, нет. Обождём полицию. С минуты на минуту должны прибыть. У чёрного входа караулит Зейнель. А ты давай встань вон у того угла. Чтобы не перелезли через стену.

Руки Ведии, крепко обнимавшие меня за шею, похолодели, стали слабеть, — она теряла сознание. Я поднял её, на руках отнёс в другую комнату и уложил на тахту.

Я чувствовал себя совершенно спокойным, голова была ясна, — опасность только заставила меня собрать все свои силы и волю воедино. Я готов был к борьбе.