Через полчаса все закипело. Одни работали, сохраняя на лице снисходительное выражение: поглядим, дескать, что дальше будет. А пока – почему бы и не проветрить матрац? Отчего не получить новые башмаки? Другие носились по дому с блестящими глазами и пылающими щеками и готовы были перевернуть весь мир. Третьи то и дело застывали на месте с ведром воды или присаживались на ступеньки крыльца и жмурились на солнце.

Во второй спальне стоял дым коромыслом, но командира не было ни видно, ни слышно.

– Где Колышкин? – спросил я мимоходом.

– А кто его знает! – равнодушно ответил приземистый крепыш, держа в объятиях два тюфяка сразу и направляясь с ними к двери.

А в четвертой спальне гремел скандал. «А ну дай, а ну дай! Вот я тебе как дам!» – слышалось оттуда. Я вошел. Стеклов, багровый от злости, стоял против того тощего, длинного и нескладного парнишки, который хвастал, что у него в деревне огромный бык. Оба уже и кулаки сжали, и головы пригнули, и стали друг к другу боком, выдвинув плечо, – вот-вот начнется драка.

– В чем дело?

– Я его… Я ему… – услышал я вместо ответа.

– Глебов не хочет мыть полы, – пояснил совсем маленький круглолицый мальчишка, чем-то неуловимо похожий на Стеклова. – Я, говорит, не умею, я не поломойка.

– А остальные что же – проходили поломойные курсы? – поинтересовался я. – Кончили вуз?

Вокруг зафыркали. Глебов опешил. Впрочем, он сразу обрел душевное равновесие:

– Да что, в самом деле! Чего я буду поломойка для всех!

Он задрал голову, скрестил руки на груди и без малейшего смущения встретил мой взгляд.

– Стань как следует, – сказал я тихо.

– Ну, положим, стану.

В это «положим» он вложил всю свою независимость и сознание собственного достоинства, но Наполеона изображать перестал.

– Отряд Королева пилит дрова, чтобы Глебов вымылеся в бане, – сказал я. – Отряд Суржика помогает на кухне, чтобы Глебов сегодня пообедал. А Глебов боится утомиться, если вымоет полы для всех. Пусть он вымоет только то место, где стоит его кровать. Дай ему тряпку, Стеклов.

Все расступились. Стеклов взял в углу ведро и тряпку.

– Возьми вымой свои два квадратных метра, – сказал он спокойно, в точности повторяя мою интонацию.

– И вымою! – Глебов подхватил ведро, вода выплеснулась ему на ноги. – Поди ты отсюда! – свирепо крикнул он, отталкивая Стеклова и рывком погружая тряпку в ведро.

Да, Стеклов был явно неглуп. Он тотчас забыл о существовании Глебова, не дал ему ответного пинка, даже не чертыхнулся и сейчас же занялся другими делами:

– Павлушка, бери другое ведро и мой с той стороны. Лешка, вымоешь это окно. Егор, тебе – то окно…

Лешка, Егор и остальные с жаром принялись за окна, но сразу стало ясно, что эта работа им непривычна: они беспорядочно возили по стеклу мокрыми тряпками, оставляя грязные разводы.

Я молча высыпал в небольшой таз толченого мелу, развел водой, размешал, потом влез на подоконник, взял у Алексея – длиннолицего, бледного мальчишки с торчащими ушами – тряпку и обмакнул ее в меловой раствор.

– Посмотрите сначала, как надо, – сказал я ребятам.

Все головы повернулись ко мне. Только Глебов ожесточенно тер тряпкой пол, со злостью что-то бормоча себе под нос.

– Два квадратных метра… Вуз кончил… Для Глебова баню топят… – доносилось до меня.

Протирая стекла, я краем глаза наблюдал за ним и вскоре с удовольствием увидел, что Глебов уже вышел за пределы злополучных двух метров.

– Ладно, давайте мы теперь сами! – грубовато, но решительно произнес Стеклов.

Я вытер руки и пошел по другим спальням. Потом спустился во двор.

Санитары выстроились в очередь у бельевой. Кастелянши у нас не было, в бельевой распоряжалась повариха Антонина Григорьевна. Поджав губы, она хмуро пересчитывала простыни, наволочки и одеяла и выдавала их санитарам с таким видом, словно ей горько было выпускать вещи из рук.

Солнце пригревало безотказно. Бывают в марте такие дни – небо высокое и голубое, какое увидишь только весной. Еще холодно, а ветер вдруг повеет теплом. Завтра, может быть, лужи снова затянет льдом, но сегодня они растаяли и отражают небо. И с крыш каплет, и вдруг разлетается вдребезги обломившаяся сосулька, и каждый звук звонок и отчетлив. Хорошо!

У сарая Королев и другой паренек – лет одиннадцати, щуплый, маленький, с длинной, тонкой шеей – пилили толстое бревно. Королев двигал пилой легко, плавно и работал без видимого усилия. Его напарник давно уже вспотел, тяжело дышал, но сдаваться ему, должно быть, не хотелось. Король смотрел на него, насмешливо щуря янтарные глаза.

– Дай-ка я сменю тебя, – сказал я.

Мальчишка с удивлением и благодарностью посмотрел на меня, потом боязливо покосился на Королева:

– Не надо, Семен Афанасьевич, я не устал.

– Ладно уж, сдавайся! – снисходительно произнес Королев и предложил мне: – Давайте померяемся?

Я взялся за пилу. С Королем было приятно работать – пила у него шла легко, без заминки и без напряжения. Некоторое время он поддерживал разговор.

– Попаримся в баньке, – говорил он, – попаримся! Давно я мечтаю искупаться.

Он балагурил так с четверть часа, потом притих.

– Отдохни, – предложил я.

Он только помотал головой. Мы продолжали молча, упорно работать. Я чувствовал, как ослабела рука Королева, как тяжело он дышит. Он не смотрел на меня, и я знал: он свалится вот тут, у бревна, но пощады не попросит. Еще полчаса спустя я сказал:

– Ну, всё! Не ты – так я устал.

Королев почти выронил пилу и тяжело опустился на первый попавшийся чурбашок.

– Если б я до вас с Ванькой не пилил, я бы еще знаете сколько мог! – сказал он прерывисто.

К вечеру мы все валились с ног от усталости, но ужинали после жаркой бани в чистом белье и новых костюмах, а в спальнях ждали аккуратно застланные кровати со свежими простынями и наволочками.

Перед ужином ко мне подошел Петька в синем сатиновом костюме, в новых башмаках, до того чистый, до того умытый, что лицо у него так и блестело. Он не говорил ни слова – только стоял и смотрел на меня.

– Повернись-ка! Ну, костюм точно по тебе сшит. Хорош! А башмаки как, не жмут?

– Хороши! – почему-то шепотом ответил он, помолчал секунду и вдруг, покраснев до ушей, лукаво прибавил: – В двух-то ловчее!

К концу ужина я спросил:

– С чего начнем завтра? Как вы думаете?

– Двор бы надо убрать, – нерешительно сказал Стеклов.

– Клуб! – крикнул кто-то.

– А столовую? – спросил я.

– И столовую!

– Значит, будем продолжать уборку. Надо, чтобы у нас было чисто. Командиры, после ужина подойдите ко мне!

Сторожить дом я назначил в эту ночь отряд Королева. Что-то подсказывало мне: если сторожить станет Король, то и сторожить будет уже не от кого – вряд ли кто решится с ним связываться. Двое ребят стояли у проходной будки, двое – у входа в главное здание. По одному дежурили и в коридорах.

– Возьми мои часы, – сказал я Королеву. – Надо, чтобы ребята сменялись каждый час, а то все устали нынче. Часы оставишь тому, кого назначишь вместо себя. В два часа ночи разбуди Стеклова, он сменит ваш отряд.

Королев взял часы и бережно надел их на руку.

– Так, значит, вы будете у нас работать? – спросил он, взглянув мне прямо в глаза.

– А как ты думаешь?

– Будете! – уверенно ответил он.